Но теперь в свой, согласованный с майором Костенко, план я решил внести некоторые коррективы.

— Евдокия Николаевна, — спросил я, — нельзя ли будет поселить у вас одного человека? Только чтобы жил он под видом какого-нибудь вашего родственника, мол, в гости приехал. Для нас это большая помощь была бы.

Женщина задумалась.

— Вот уж не знаю… — нерешительно сказала она. — Братов моих здесь все знают: нет-нет и наезжали в гости в наше село. Муж сестрин — личность в районе известная, бригадир он знатный. Вот разве вроде племянник приехал? Тот, что в Донбассе на шахте работает! Летом ведь обещал навестить, погостевать. Ну и подумают люди: на похороны, мол, отпросился…

— Очень хорошо! На том и порешим. Значит, ждите завтра гостя!

Распростившись с женой Невроды, мы направились к сельсовету. По дороге я решил забежать к Трофиму Петровичу, поблагодарить за хлеб, за соль. Однако резника дома не оказалось.

— Дед Карп кликнул его… Кабана вдруг надумал резать, пояснила Настя. — Может, сбегать позвать?

— Что вы, Настенька! Зачем человека от дела отрывать? Просто передадите мой привет и благодарность за ночлег и угощение.

Я догнал своих спутников и сообщил им о только что сделанном новом открытии.

— Да, это действительно странно, — согласился со мной подполковник. — Праздника никакого не предвидится, в в это время обычно на селе никто свиней не режет. Разве для продажи старик решил? Надо будет проверить, повезет ли он мясо на базар?

— Вряд ли для базара, — с сомнением покачал головой майор Костенко. — Никакой выгоды нет. Свиньи в это время еще неоткормлены, значит, сало будет плохое, а это прямой убыток.

Уже не задерживаясь, мы выехали из села и в райцентре были еще засветло.

— Что ж, давайте поразмыслим, — предложил я, когда мы, помывшись с дороги, собрались в кабинете Костенко.

— Выводы из собранного материала можно сделать следующие, — начал майор. — Построенная нами версия вероятна, но каждый из фактов нуждается в подтверждении. Есть еще очень слабые звенья. Наиболее шатко предположение о связи деда Карпа с кем-то из Савчуков. Связь эта могла бы существовать только в том случае, если бы Степан и Федор Савчуки находились где-то поблизости от села. Возможно ли это? В отношении Степана Савчука трудно что-либо утверждать или отрицать. О судьбе его мы знаем только одно — он ушел с фашистами. Правда, его могли перебросить к нам как шпиона или диверсанта, но доказать это мы можем, только поймав его с поличным. В отношении Федора Савчука положение иное. Он отбывает наказание, и срок наказания еще не истек. Следовательно, в данное время он должен находиться в местах заключения. Если его там нет, значит, он умер или сбежал. И то и другое легко проверить.

— Значит, отметим, — записал на листке бумаги Савин. — Послать запрос о Федоре Савчуке, предварительно установив место его заключения.

— Теперь о причастности к убийству, пусть даже косвенном, Карпа Вугляра. Многое говорит за то, что ножны, потерянные убийцами, изготовил он. Однако на основании наших данных мы еще не можем привлечь его к ответственности. Нужны более веские доказательства. Я думаю, что обрезок кожи, захваченный вами, товарищ полковник, во многом нам поможет. Я уже послал его на исследование, и, если эта кожа окажется идентичной той, из которой изготовлены ножны и ремень, мы получим очень важную улику.

Твердым и четким почерком он сделал под первой записью вторую: «Анализы кожи».

— Тогда уж допишите, товарищ подполковник: «и дратвы». — Я полез в карман и вынул спичечный коробок, в который спрятал обрывок просмоленной суровой нитки. — Еще одна памятка от деда Карпа! Возле его сапожного стола валялось несколько таких обрывков, и я нарочно притиснул их каблуком, чтобы унести незаметно.

Костенко позвонил и передал коробок вошедшему лейтенанту, приказав срочно отправить дратву на анализ.

Обсудив еще ряд деталей, требующих проверки и уточнения, мы перешли к основному, наиболее волновавшему нас вопросу.

— Успех наших поисков будет зависеть от того, сумеем ли мы с теми немногими данными, которые имеются в нашем распоряжении, проследить за нитью, ведущей к преступникам из хаты старого чинбаря, — вернулся к прерванному разговору Костенко. — Я считаю, что, получив анализы, мы сможем действовать более решительно.

— То есть? — заинтересовался я.

— Допросить старика и произвести у него обыск. Под давлением улик он несомненно признается, кому передал ножны, ремень, а может быть, и нож.

— Очень поспешное решение, — заметил Савин.

Я согласился:

— Безобразно поспешное! В случае связи старика или дочери с преступниками, мы, действуя подобным образом, сами подрубим сук, на котором сидим. Только наблюдение за хатой деда Карпа может привести нас к убийцам! Недаром же его дочь бегает в лес. Не случайно, по-видимому, колет сейчас кабана старик. Не на базар, а в лес отправит он мясо и сало.

— Если они в лесу, — сказал Костенко, — то прячутся где-то вблизи села. Значит, прочешем лес и поймаем…

— Или спугнем… Ведь не будут же они поджидать нас с вами! Кстати, есть что-нибудь новое о двух неизвестных, которые скрылись от нас в лесу?

— Весь участок обследован. Никого обнаружить не удалось.

— Вот видите!…

— Можно расширить район поисков, — уже не совсем уверенно предложил Костенко.

— Одно другого не исключает. Поиски вести нужно, однако очень осторожно. А наблюдение за Вугляром и его дочерью будем продолжать. Выделите оперативную группу, которая этим займется. Начальник группы может поселиться у вдовы Невроды под видом ее родственника. Это развяжет ему руки.

— А если наша версия окажется ложной?

— Давайте снова ее пересмотрим, проверим все факты так и этак. Если найдем новую исходную точку, поведем следствие и по этому пути… Итак, в нашем распоряжении есть пока одно вещественное доказательство — ножны с ремнем. Подполковник Савин, вам предоставляется первое слово…

До позднего вечера мы просидели в кабинете Костенко, строя один вариант за другим, и в конце концов убедились, что самое разумное — подождать результатов анализа и ответа на запрос о Федоре Савчуке.

Усталость, накопившаяся за время нашей длительной поездки, давала себя знать — на следующее утро я проснулся довольно поздно. Накануне мы с подполковником условились съездить в соседний район с тем, чтобы снова возвратиться сюда к вечеру. Однако осуществить поездку не удалось. Не успели мы с Савиным побриться, как в гостиницу к нам прибежал посланец от Костенко. В короткой записке майор сообщал, что анализы с несомненной точностью показывают: кожа ножен и взятый мною со стола сапожника клочок были из одного куска. Это подтверждала и структура материала, и способ выделки, и многие другие данные. Дратва, которой были прошиты ножны, и обрывок, прилипший к моему каблуку, тоже вполне совпадали. Просмолены они были одинаковым составом. Сведения о Федоре Савчуке, писал Костенко, еще не получены.

«Похоже, что мы идем по верному следу», — удовлетворенно подумал я.

— Может, дождемся сообщения о Федоре Савчуке? — предложил Савин.

Я с нетерпением ожидал ответа на наш запрос и поэтому охотно с ним согласился.

Однако получили мы его только на следующее утро. В шифровке сообщалось, что «отбывающий наказание Савчук Федор Павлович в июле этого года совершил побег из заключения. Меры, принятые к розыску преступника, результатов пока не дали».

Итак, одно звено нашей цепи становилось на место.

Оперативная группа, отправленная в село Боровое, пока не сообщила ничего существенного. Ни днем, ни ночью в хату к деду Карпу никто посторонний не заходил, а старик и его дочь за пределы села не отлучались. Правда, лейтенанту Орлову, руководителю группы, показалось подозрительным, что Любовь Савчук целый день находилась в людных местах, явно прислушиваясь к разговорам. Сама она в беседу ни с кем не вступала. Соседи Вугляра недоумевали: «Почему дед Карпо, в нарушение закона и вопреки своему обычаю, не снял шкуры с забитого кабанчика? То ли уж очень спешил, то ли хотел, чтобы сало получше сохранилось?»