– Это твой молот? – спросил Артур.

– Ха, милорд, мой.

– Ну и что это значит? Нечего стоять и тупо глазеть на меня. Зачем ты это сделал?

– Да, милорд? Сделал что?

– Молот! Молот! Ты понимаешь, о чем я говорю, черт возьми?

– Эх, милорд, ежели вы сами не знаете, где уж мне.

Артур глубоко вздохнул и стянул шлем, чтобы освежить лицо.

– Почему ты ударил этого рыцаря молотом по голове? – медленно и отчетливо проговорил он.

– Ну, он чуть не убил вас, милорд, вот почему.

– Ясно. Весьма похвально. Премного благодарен. Но, – сурово продолжал Артур, – больше никогда не вмешивайся в поединок между мной и другим рыцарем, пока я не прикажу тебе, пока ты не увидишь, что мне действительно грозит опасность. Понимаешь?

Эрнальд покачал головой.

– Ладно, неважно, – устало сказал Артур и опустился на колени, чтобы снять с лежавшего человека шлем. Когда он стащил его и увидел бледное лицо Дени, у него вырвался крик.

– Дурак! Смотри, что ты натворил!

– Это он, – радостно объявил Эрнальд. – Вы же и хотели с ним драться. Стало быть, все хорошо, что хорошо кончается.

Артур склонился к Дени и с облегчением ощутил у себя на щеке теплое дыхание своего друга.

– Он жив, – сказал он. – Помоги мне поднять его и положить на лошадь, мы отвезем его к палаткам.

Когда они проезжали мимо большого желтого шатра, где находились шеф-герольд и гофмаршал турнира, оттуда выскочил тучный, краснолицый рыцарь – не кто иной, как Эсташ де Грамон. В дикой ярости и ослеплении он едва не угодил под копыта лошади Артура. За ним следовал гофмаршал, Джон де Альбини, и еще один человек, рыцарь с длинным, мрачным лицом и длинными, скорбно повисшими усами.

– Говорю вам, это не тот человек, который меня сразил, черт побери! – рычал де Грамон. – Я подарю ему коня, но он не имеет права требовать мои доспехи или выкуп, и я не собираюсь ему платить.

– Но мой дорогой Эсташ… – начал гофмаршал.

– Обойдемся без лести. Доказательством того, что он морочит вам голову, является факт, что человек, победивший меня, взял мой щит и оставил свой. Вон его проклятый щит, в красно-белую полоску, висит у меня на седле, черт бы его взял. Вы что, не видите?

Артур вежливо вмешался:

– Сэр, простите, но я думаю, что вот человек, которого вы ищете. – Он указал на Дени, который лежал поперек седла своего собственного коня, поддерживаемый Эрнальдом.

– Что за черт! Кто вы такой? – резко спросил де Грамон.

– Я Артур из Хастинджа, а тот человек – мой друг, Дени де Куртбарб. У вас его щит. И это объясняет, почему я не узнал его, когда мы встретились в бою. На вашем гербе, должно быть, изображены лазурные и серебряные ромбы, не правда ли?

Лицо барона окаменело, когда он услышал имя. Он подался вперед и приподнял голову Дени.

– Клянусь Богом, это он, – сказал де Грамон. – Дени из Куртбарба. Трувер. Вот те раз! Будь я проклят.

Веки Дени затрепетали. Он открыл глаза, взглянул в лицо де Грамона, глухо застонал и вновь закрыл глаза.

– Итак, вы его побили, да? – сказал де Грамон. – Поздравляю. Надеюсь, он умрет от ран.

– Сэр, – жестко сказал Артур, – мне не нравятся ни ваши слова, ни ваше отношение.

– Сэр, – ответил де Грамон, – не понимаю, какое вам дело.

Артур вспыхнул.

– Во-первых, это мое дело, так как Дени оказывает мне честь, называя своим другом. И во-вторых, дело каждого рыцаря следить за тем, чтобы соблюдались заповеди кодекса рыцарской чести. Я взываю к вам, сэр Джон. Разве вам не ясно, что Дени надлежит признать победителем этого господина, исходя из его собственного признания по поводу щита?

Де Альбини, поглаживая рукой седую бороду, сказал:

– Все так, но, поскольку он не остался, чтобы принять капитуляцию, он должен согласиться разделить победу с Монтгомери, здесь…

– Я не дам и ломаного гроша ни одному из них, – рявкнул де Грамон. – Тот даже не сражался со мной, а что касается этого трувера, он разрушитель домашнего очага. Змея, негодяй, подлый мошенник, и ему я тоже не дам ни пенни.

– В таком случае, сэр, – сказал Артур, – я берусь преподать вам урок, оставив на вашем теле видимые доказательства того, что мой друг не мошенник, ибо ваши слова недостойны рыцаря или человека чести. – Он потянулся за палицей. – На коня, сэр.

Дени опять открыл глаза.

– Нет-нет-нет, – пробормотал он. – Хватит о чести, ради Бога. Артур, умоляю, уберите палицу. А вы, монсеньор барон, пожалуйста, умерьте свой воинственный пыл. Мне жаль, что я сразил вас. Это была ошибка. Уверяю вас, я за нее заплатил. Я отказываюсь от всех прав на выкуп, которые мог бы предъявить. – Он слабо кивнул Эрнальду, подзывая его. – Эй, помоги мне сесть в седло, – велел он. – Ради Христа, Артур, поедем домой. На сегодня с меня довольно состязаний.

Возвращение домой было очень тихим. Им не о чем было говорить, а Дени все еще немного мутило от удара по голове. Мод и Артур время от времени беседовали, понизив голос. Эрнальд, впав в немилость, ехал в хвосте процессии. За Палборо их пути расходились, и прежде чем проститься, Мод сказала:

– Вы приедете навестить меня завтра? Я должна… Возможно, нам следует кое о чем… Я должна поговорить с вами.

Дени поцеловал ее руку.

– Я приеду, леди, – пообещал он. – Мне необходимо хорошо выспаться ночью, чтобы прийти в себя.

В начале следующего дня Артур кротко напомнил ему о свидании.

– Знаю, – довольно угрюмо сказал Дени. – Я не уверен, что хочу пойти к ней.

– Не хотите идти? Но что случилось? Вы передумали насчет Мод?

– Для начала, я еще ничего не решил насчет Мод.

– Мне казалось, вы просили ее выйти за вас замуж, – с упреком сказал Артур. – А теперь я совсем запутался. Определенно, она думает…

– Я знаю, что она думает. Я действительно просил ее выйти за меня замуж. Но вновь увидев де Грамона… Вся история в целом… заставила меня как следует поразмыслить, – ответил Дени.

Правда, он не добавил того, что именно турнир вновь пробудил в нем сомнения по поводу его отношений с Мод. Если ее пристрастие к рыцарским подвигам вынудит его участвовать в подобного рода предприятиях, то он был совсем не уверен, что сумеет это выдержать. Юная девушка с возвышенным образом мыслей превосходно подошла бы человеку, подобному Артуру. Дени мрачно спрашивал себя, почесывая шишку на затылке, долго ли ему оставаться в живых, следуя подобным идеалам.

– Вы не спросили, – продолжал он, – почему де Грамон был так разгневан и почему он осыпал меня ругательствами.

– Негоже друзьям задавать подобные вопросы, – ответил Артур.

– Он был моим покровителем. И однажды ночью он обнаружил меня в своей спальне, где я голый прятался в сундуке. Я был в постели с его женой, – с грубоватой прямотой сказал Дени.

Казалось, Артур немного смутился. Мгновение спустя он сказал:

– Уверен, у вас есть веское оправдание. Возможно, она вынудила вас зайти так далеко.

Дени не мог удержаться от смеха.

– В любом случае, какое это имеет отношение к Мод? – продолжал Артур. – Перестаньте наконец смеяться, и поговорим серьезно.

– Я совершенно серьезен, – заверил его Дени. – Я из числа беспокойных странников, Артур. Мы, трубадуры, посвящаем себя служению любви. Я храню в душе смутный образ дамы, которой я должен служить и любить вечно. У нас у всех есть такая мечта, у всех, кто сочиняет песни. И буду с вами откровенен, я не в силах решить, что для меня важнее: поселиться в хорошем, приятном месте, сделаться вассалом и землевладельцем, иметь жену или же искать даму, которой мне захочется поклясться в верности.

– Надеюсь, я вас понимаю, – покачав головой, промолвил Артур. – Но это нелегко. Я никогда не встречал человека, похожего на вас, Дени.

Он прошелся по комнате, вернулся обратно и, положив руки на плечи Дени, сказал серьезно:

– Могу ли я сказать то, что думаю?

– Разумеется.

– Я думаю, что, хотя вы и трувер, вы также принадлежите к благородному, знатному роду. Предложив Мод вступить в брак, вы не можете просто повернуться и уйти. Это было бы равносильно пощечине.