– Они суеверны, точно дети, – сказал он. – Как бы я хотел привить им хоть немного культуры.

– Суеверны? Вы так считаете? Кровожадны, я бы сказал, – проворчал Дени.

– О нет, вы ошибаетесь. Это был несчастный случай, – возразил Артур. – Видите ли, в этих краях все совершается согласно старинным традициям. И по традиции, если отпустишь наковальню в росу дубовых листьев в день святого Суитина, это принесет кузнецу удачу. Один из тех парней – деревенский кузнец.

– По-моему, день святого Суитина был неделю назад, – уточнил Дени.

– О, ну, он сказал после дня Святого Суитина. По крайней мере, мне кажется, что он сказал именно так, – встревоженно поправился Артур. – Нет, мой дорогой Дени, вам следует забыть о подобных подозрениях. Они действительно славные, простые люди, только чрезмерно преданные обычаям и древним поверьям, их упрямство нерушимо, как договор с дьяволом. Разумеется, сами они считают это независимостью. Но они совершенно безобидны.

– Я бы не сказал, что с их стороны было очень просто и славно – попытаться убить меня, когда я впервые появился в этих местах. Вспомните, я всего лишь спросил у деревенщин дорогу до Хардхемского монастыря, а они стащили меня с лошади и собирались избить. Безобидные…

– Ах это, – усмехнулся Артур. – Да, я намеревался рассказать вам об этом. Видите ли, произошло недоразумение. Озрик – один из пастухов – объяснил мне позже. Я был сбит с толку, так как… Поймите, все случилось по вине вашего акцента, Дени.

– Моего акцента? Я не понимаю.

– Вы спросили дорогу на Хардхем. Для них это прозвучало так, будто вы сказали: «Проклятье!»[73] Они сочли, что ничем не заслужили вашей грубости. Даже спустя сто пятьдесят лет они ужасно ранимы, когда дело касается норманнов. Я думаю, они до сих пор возмущаются, что дома я говорю по-французски. В любом случае, согласитесь, ничего страшного не случилось.

– Я рад, что вы можете так легко говорить об этом. Если бы вы не появились столь своевременно, кто-то уже был бы мертв. И неужели вы искренне верите, что эти парни на дереве не собирались размозжить вам голову?

Казалось, Артур потрясен.

– О небеса, нет! Ничего подобного. Собирались убить меня! Мой дорогой Дени, я – лорд манора. Возможно, они темные, неотесанные люди, но они не мятежники. Несмотря на свое упрямство, они подчиняются власти и прекрасно знают о моем сильнейшем желании защищать их. В ответ они платят преданностью, той самой крепкой, идущей от самого сердца преданностью, на которую способны только англичане. Я имею в виду, что, в конце концов, весь наш образ жизни основан на взаимном уважении и взаимозависимости, не так ли?

Дени поигрывал кинжалом, который держал в руке. Вопреки заверениям Артура, он не спускал настороженного взгляда с подлеска, тянувшегося по обеим сторонам тропы.

– А как быть с тем, о чем вы говорили недавно? – сказал он. – О людях, которые не следуют на практике своим убеждениям? Разве среди них не встречаются те, кто понятия не имеет о… взаимном уважении?

– Да, конечно. Об этом я и говорил, не правда ли? И это очень плохо, но они — бароны и рыцари, которым свойственно своекорыстие. Им известно, что от них требует рыцарский кодекс чести, но ими правит гордыня, а не смирение, жадность, а не щедрость; они обижают женщин и угнетают слабых. Но, Дени! Это вовсе не значит, что рыцарский дух умер. Это не значит, что рыцарство – пустой звук и оно не приносит пользы, не так ли? Уничтожьте рыцарство, и общество развалится на кусочки. То же справедливо и в отношении связи между господином и подданным. Если мы не будем поддерживать друг друга, тогда, – он подкрепил слова жестом, – тогда мы возвратимся в состояние первобытной дикости и к хаосу. Долг рыцаря – управлять, защищать, помогать. Долг крестьянина – выращивать хлеб, обрабатывать землю. Мы идем рука об руку, словно братья, и все хранимы Богом и королем.

Его лицо светилось. Добрые карие глаза, сосредоточенно следившие за выражением лица Дени, были исполнены искренности. Дени улыбнулся ему.

– Пожалуй, вы правы, – сказал он, не желая спорить с другом. – А вы настойчиво пытаетесь претворить в жизнь эти законы, не правда ли?

– Я делаю все, что в моих силах, – сказал Артур. – Знаете, они ведь такие близорукие. Я стараюсь делать запасы на случай неурожайных лет. Я стараюсь хорошо вознаграждать труд своих пастухов, пахарей, кучеров и женщин, которые ухаживают за молочным скотом. Я стараюсь завершить каждый год с небольшой прибылью от продажи пшеницы, свиней и сыра. Вообразите, как это трудно. Эти люди вполне довольны, если сегодня их желудок полон. Да вы хотя бы понимаете, что только на пахоте… ну, например, необходимо давать быкам передохнуть несколько минут каждые пятьдесят пейсов[74] или около того, но если бейлиф[75] не будет следить за погонщиками, они все улягутся и проспят час. Они не любят работать без отдыха в страду, но не понимают, что выгодно всем, когда поля вспаханы и засеяны без проволочек и потери времени.

Он продолжал вдохновенно говорить про размеры урожая, суммы полученной выручки и годовых расходов и так далее, в то время как Дени, вежливо кивая, с нетерпением ждал, когда же кончится лес и в поле зрения появятся пастбища – собственность леди Мод Фитцлерой.

– О Господи, боюсь, я утомил вас. Но когда я начинаю говорить на эту тему… – сказал Артур.

– Нет, мне действительно интересно, – отозвался Дени. – И я на самом деле думаю, что вы правы, в теории – вот опять это слово! Я только хотел бы узнать, как далеко нам еще предстоит идти.

– Не особенно. О, вас не очень затруднит, если здесь я сверну ненадолго? – Они подошли к ивовым зарослям и грубому бревенчатому мостику, под которым весело журчал ручеек. Вдоль дальнего берега вилась узкая, заросшая стежка, уводя в сторону от главной лесной дороги. – Мне нужно лишь заглянуть к архангелу Гавриилу и подать ему милостыню.

– Как? – Дени несколько опешил. – Архангел?

– Гавриил. Он живет в стороне отсюда на берегу ручья. Конечно, совершенно выживший из ума старик, но довольно милый. Раз в две недели я даю ему пенни на пропитание. Поскольку мы все равно идем мимо, я думаю, мне следует задержаться.

Дени последовал за ним по тропинке. Она заканчивалась поляной, изрядно вытоптанной. На поляне стоял крошечный шалаш из прутьев, обмазанных глиной. Грубо сколоченный крест был врыт в землю у входа. Необычайно грязный косматый старик со свалявшейся бородой и с лицом, похожим на сморщенное зимнее яблоко, которое почти полностью скрывали упавшие спутанные космы волос и свалявшаяся борода, удил рыбу на берегу ручья. Подле него, наполовину завернутая в листья, лежала, сверкая чешуей, небольшая форель и стояла деревянная миска с червями. Несмотря на возраст, он, должно быть, обладал острым слухом. Он вскинул голову, обернулся и, насторожившись, точно старая, хорошо обученная собака, стал дожидаться, когда покажутся гости. Увидев, кто идет, он заулыбался беззубым ртом.

Дени терялся в догадках, как надлежит обращаться к архангелам. Но Артур, нимало не смущаясь, сказал:

– Добрый день, Ваше Небесное Высочество.

– А, день добрый, день добрый. Это тот юный рыцарь, как бишь его? Имена этих смертных так легко забываются. Впрочем, неважно. Подходите, садитесь.

Они уселись рядом с ним. Он легонько пошевелил удочкой, пустив наживку плыть по течению. Стрекоза зависла низко над бурой водой и вдруг метнулась прочь, поблескивая на солнце крыльями. В чаще леса не умолкая трещали синицы, и где-то высоко на дереве дрозд-деряба завел свою песнь: «Чьюрр!» – точно мальчишка стучал прутиком по штакетинам палисада.

Дени улегся на спину, опираясь на локти, и стал вглядываться в крону деревьев. Артур сказал:

– Я принес вам пенни, Ваше Небесное Высочество.