На дняхъ вышли въ Лондонѣ, если не новые, то, во всякомъ случаѣ, неизданные отдѣльной книгой очерки Чарльза Диккенса, подъ названіемъ «Mudfog papers etc». Они первоначально были напечатаны въ 1837 году, въ журналѣ «Bentley's Miscellany», редакторомъ котораго былъ Диккенсъ, только-что тогда входившій въ славу съ своимъ «Пиквикомъ». Кромѣ романа «Оливеръ Твистъ», онъ помѣщалъ на страницахъ своего журнала мелкіе очерки, которые только теперь впервые издатель Бентлей выпустилъ въ свѣтъ особымъ сборникомъ; при этомъ не лишне замѣтить, что даже континентальные и американскіе издатели никогда не перепечатывали эти, если и не первостепенныя жемчужины Диккенсовскаго юмора, то, во всякомъ случаѣ, интересные эскизы геніальнаго романиста, сохранившіе почти всецѣло послѣ сорока-трехъ лѣтъ свою свѣжесть и значеніе. Выведенные имъ провинціальный мэръ, желающій корчить лондонскаго лорда-мэра, ученые филистеры, пускающіе пыль въ глаза профанамъ, и особенно газетные репортеры, только-что нарождавшіеся на свѣтъ въ то время — живыя фигуры, какъ бы выхваченныя изъ современной жизни. Изъ всѣхъ этихъ юмористическихъ картинокъ сатирическій отчетъ двухъ засѣданій только-что тогда образовавшейся британской ассоціаціи для развитія науки имѣлъ во время ихъ появленія на страницахъ Bentley's Missellany, наибольшій успѣхъ, и многіе ученые мужи, основатели этой ассоціаціи, были глубоко оскорблены шутками автора «Пиквика», и потому, вѣроятно, онъ при жизни не перепечатывалъ этихъ очерковъ, чтобы не дразнить гусей. Изъ числа шести эскизовъ, входящихъ въ составъ «Модфогскихъ бумагъ», мы выбираемъ лучшіе три, такъ какъ остальные, «Пантомима жизни», «Нѣсколько подробностей объ одномъ львѣ» и «Отчетъ о второмъ засѣданіи модфогской ассоціаціи для развитія всего», страдаютъ, особенно послѣдній очеркъ, излишними длиннотами и нѣкоторыми сатирическими намеками, интересными лишь для того времени, когда они впервые появились.

Въ столовой «Зеленаго Дракона», таверны близь Вестминскаго моста, всѣ посѣтители каждый вечеръ говорятъ о политикѣ, а величайшимъ политическимъ авторитетомъ этого собранія — мистеръ Робертъ Больтонъ, который называетъ себя «джентльмэномъ, имѣющимъ сношенія съ прессой», что, впрочемъ, поражаетъ своей неопредѣленностью. Обыкновенный кружокъ слушателей и поклонниковъ мистера Роберта Больтона состоитъ изъ гробовщика, зеленщика, парикмахера, булочника, толстяка, съ большой головой, на коротенькихъ ножкахъ, и сухощаваго господина въ черномъ фракѣ, никому неизвѣстнаго ни по имени, ни по ремеслу и вѣчно сидящаго молча на своемъ мѣстѣ, несмотря на окружающіе его оживленные толки, которые онъ только иногда прерываетъ среди облаковъ табачнаго дыма рѣзкимъ, продолжительнымъ гм! Иногда общій разговоръ касается литературы, такъ какъ мистеръ Больтонъ — литераторъ, но чаще всего говорятъ о новостяхъ дня, которыя приноситъ эта талантливая личность. Однажды вечеромъ, разумѣется, случайно, я зашелъ въ «Зеленый Драконъ» и меня очень позабавилъ слѣдующій слышанный тамъ разговоръ:

— Можете вы мнѣ одолжить десять фунтовъ до Рождества? спросилъ парикмахеръ у толстяка.

— Подъ какое обеспеченіе, мистеръ Клипъ?

— Подъ мой товаръ, сэръ. Его слишкомъ достаточно: пятьдесятъ париковъ, дюжина накладокъ и десятокъ болвановъ.

— Это не годится. Все это фальшивое, и не можетъ служить обеспеченіемъ, а съ болванами я никогда не имѣю дѣла, если только это зависитъ отъ меня.

— Такъ у меня есть книга, принадлежавшая Попу — поэмы Байрона. Ее цѣнятъ въ сорокъ фунтовъ стерлинговъ, потому что на переплетѣ внутри автографъ Александра Попа, да еще въ стихахъ.

— Скажите, пожалуйста! воскликнулъ булочникъ.

— Это пустяки, и я легко опрокину ваши аргументы, произнесъ гробовщикъ, ударяя рукой по столу и опрокидывая стаканъ съ грогомъ парикмахера.

— Можетъ быть, отвѣчалъ послѣдній съ неудовольствіемъ:- но прежде чѣмъ опрокидывать что-либо другое, заплатите за грогъ.

— Вотъ видите, началъ гробовщикъ, дружески кивнувъ головою парикмахеру:- я полагаю, что вы ошибаетесь. Мой хозяинъ дѣлалъ гробъ горничной этого лорда, лѣтъ двадцать тому назадъ. Не думайте, господа, что я этимъ горжусь, хотя это было бы очень естественно; но я ненавижу титулы. Я уважаю камердинера лорда не болѣе, чѣмъ почтенныхъ лавочниковъ, находящихся въ этой комнатѣ, не болѣе, чѣмъ мистера Клипа. Поэтому, лордъ этотъ долженъ былъ родиться послѣ того, что умеръ Попъ, и, слѣдовательно, они не могли жить въ одно время. Изъ всего этого я смѣю вывести, что Попъ никогда не видалъ, не щупалъ и не нюхалъ книги, принадлежавшей этому лорду. Примите мою сердечную благодарность, господа, за то любезное терпѣніе, съ которымъ вы слушали меня, и я не нахожу лучшаго средства васъ за это отблагодарить, какъ замолчавъ, тѣмъ болѣе, что я вижу передъ собою гораздо болѣе компетентнаго авторитета въ литературныхъ вопросахъ. Я рѣдко говорю комплименты, господа, и потому каждый мой ударъ имѣетъ тѣмъ большій вѣсъ.

— О, мистеръ Мургатройдъ! кого вы собираетесь бить? произнесъ новый посѣтитель, только-что вошедшій въ дверь:- я рѣшительно не одобряю людей, выходящихъ изъ себя, когда они сидятъ передъ пылающимъ каминомъ въ такую холодную ночь. Очень неблагоразумно вызывать испарину въ такой морозъ. Отчего вы пришли, сэръ, въ такое физическое и умственное волненіе?

Такую философскую рѣчь произнесъ мистеръ Робертъ Больтонъ, молодой человѣкъ, съ нѣсколько болѣзненнымъ и очень развратнымъ выраженіемъ лица. Его одежда отличалась удивительной смѣсью приличія и неряшливости, простоты и чванства, новизны и старины. Онъ наполовину былъ одѣтъ по зимнему и наполовину по лѣтнему. Шляпа его была совершенно новомодная à la d'Orsay; панталоны когда-то были бѣлые, но пятна отъ грязи и чернилъ придали имъ гороховый цвѣтъ; на шеѣ у него красовался высокій, тираническій черный галстухъ, а вся его фигура была скрыта длиннымъ коричневымъ пальто, застегнутомъ на всѣ пуговицы до самаго горла. Его мизинцы выглядывали изъ черныхъ лайковыхъ перчатокъ и большіе пальцы на ногахъ позволяли себѣ ту же безцеремонную свободу. Что же касается о его нижней одежды, то это была тайна обитаемаго имъ чердака. Онъ былъ невысокаго роста и не отличался хорошими манерами. Однако, всѣ присутствующіе очень обрадовались его появленію, и онъ поклонился посѣтителямъ таверны покровительственнымъ тономъ. Парикмахеръ посторонился и далъ ему мѣсто между собою и толстякомъ. Черезъ секунду ему подали кружку портера и трубку. Разговоръ самъ собою прервался. Всѣ ждали съ нетерпѣніемъ, что скажетъ мистеръ Больтонъ.

— Сегодня случилось страшное убійство въ Вестминстерѣ, произнесъ онъ.

Глаза всѣхъ устремились на джентльмэна, строчившаго газетные столбцы.

— Булочникъ сварилъ своего сына въ котлѣ, прибавилъ мистеръ Больтонъ.

— Господи! воскликнули всѣ въ одинъ голосъ съ неописаннымъ ужасомъ.

— Да, сварилъ, такъ-таки и сварилъ, господа.

— Дайте намъ всѣ подробности, сэръ, воскликнулъ парикмахеръ.

Мистеръ Больтонъ выпилъ глотокъ портера и затянулся раза три табачнымъ дымомъ, вѣроятно, чтобы доказать все превосходство надъ лавочниками джентльмэна, имѣющаго сношенія съ прессой. Потомъ онъ торжественно началъ:

— Убійца — булочникъ, господа. (Всѣ присутствующіе взглянули на булочника, бывшаго на лицо, а онъ вопросительно посмотрѣлъ на мистера Больтона). Жертва его — родной сынъ, а, слѣдовательно, это былъ сынъ булочника. Гнусный убійца имѣетъ жену, которую онъ въ пьяномъ видѣ постоянно пихаетъ, толкаетъ, бьетъ, а, лежа въ постели, даже часто душитъ, забивая ей въ ротъ простыню.

— Какой ужасъ! воскликнули слушатели, а разсказчикъ подкрѣпился новымъ глоткомъ портера.

— Слѣдствіе открыло, господа, продолжалъ онъ: — что вчера вечеромъ булочникъ Сойеръ вернулся домой, наклюкавшись пивомъ до безчувствія. Г-жа Сойеръ, какъ примѣрная жена, втащила его въ спальню и уложила въ ихъ общую, супружескую постель. Черезъ минуту, она заснула безмятежнымъ сномъ подлѣ человѣка, которому суждено было на слѣдующее утро сдѣлаться убійцей! (Мертвое молчаніе. воцарившееся въ комнатѣ, доказало разсказчику, какой потрясающій эффектъ произвела нарисованная имъ страшная картина). Сынъ булочника вернулся домой черезъ полчаса и также легъ спать. Не успѣлъ онъ снять панталоны, какъ, къ величайшему своему ужасу, услыхалъ въ ночной тиши раздирающіе крики, въ которыхъ его привычное ухо тотчасъ узнало голосъ его родительницы. Онъ снова надѣлъ панталоны, сбѣжалъ внизъ и открылъ дверь родительской спальни. Отецъ его плясалъ на повергнутой навзничь матери! Представьте себѣ, что почувствовалъ сынъ при этомъ зрѣлищѣ. Онъ бросился на своего родителя въ ту самую минуту, какъ тотъ замахнулся ножемъ, желая вонзить его въ свою жену. Несчастная взвизгнула. Отецъ схватилъ сына, который вырвалъ у него изъ рукъ ножъ, снесъ его въ кухню и бросилъ въ котелъ, гдѣ кипятилось бѣлье. Потомъ онъ закрылъ котелъ крышкой и вскочилъ на нее. Въ этой ужасной позѣ его застала мать. — «Гдѣ мой сынъ?» воскликнула она. — «Кипятится въ котлѣ», отвѣчалъ спокойно любящій родитель. Пораженная этимъ роковымъ извѣстіемъ, несчастная мать выбѣжала изъ дома и своими отчаянными криками подняла на ноги весь околодокъ. Черезъ нѣсколько минутъ, явилась въ домъ полиція, несмотря на то, что убійца заперся на замокъ въ кухнѣ, мѣстѣ своего преступленія, и самъ убѣжалъ. Съ похвальной поспѣшностью, полицейскіе вытащили изъ котла мертвое тѣло свареннаго мальчика и отнесли его въ полицейское депо. Что же касается до булочника, то впослѣдствіи онъ былъ усмотрѣнъ сидящимъ на фонарѣ въ Парламентской улицѣ, гдѣ спокойно курилъ трубку.