— Нет, — произнесла Джейн в пустоту: ярость застилала ей глаза, и она не видела Денниса. — Потом здесь вырастут светофоры, подъедет полиция, и никаких жертв больше не будет. Того водителя найдут на другой стороне дороги: у него будет много переломов, но чудеса реанимации его воскресят. До конца жизни он не подхватит даже простуду и умрёт в сто два года в собственной постели.
— Хватит ли духу? — иронически спросил Деннис.
— Хватит, — твёрдо сказала Джейн. — Когда ты рядом, сынок, я могу всё. Я исправлю любое зло, которое ты совершишь. Я — твоя мать, и я в ответе за тебя.
— Почему? — лицо Денниса исказилось, от ухмылки не осталось и следа: казалось, вот-вот — и он вцепится ей в горло. — Почему ты не можешь понять меня? Я делаю всё, чтобы нам было хорошо! Нам, понимаешь — нам, тебе и мне! Какое тебе дело до того, какой ценой будет куплено наше счастье? Зеркала, стёкла — всё это ерунда! Главное — это дом, в котором мы живём! Твой дом — это ты, а окна — твои глаза! Всё, что происходит за этими окнами — уже другой мир, который не касается тебя. А изменить кусочек мира вокруг своего дома — это не зло, Джейн. Это жизнь.
Деннис смотрел прямо в лицо Джейн, но та лишь рассмеялась:
— Я думала, ты знаешь жизнь, сынок. Но ты знаешь лишь свою жизнь, а этого слишком мало, чтобы быть счастливым…
Несколько мгновений Деннис молчал, а затем медленно произнёс:
— Ну что ж… Ты не оставила мне выбора.
Он взял с подоконника свои зеркальные очки. Джейн заметила, что их оправа изменилась — стала толще и… темнее. Странно, подумала она, кто это сейчас делает оправы модных очков из дерева…
А затем она ударила — быстро, резко. Очки раскололись прямо на носу у Денниса за мгновение до того, как постаревшие глаза скрылись за зеркальными стёклами, на обратной стороне которых не успела отразиться его душа.
— Нет, Деннис, — покачала она головой. — Ты можешь казаться богом себе самому, но для меня ты по-прежнему маленький мальчик, который должен слушаться маму…
И именно тогда ей стало по-настоящему страшно. В глазах Денниса она увидела жажду убийства — не ради выгоды, не ради удовольствия; жажду слишком сильную, чтобы она могла уместиться в маленькой душе одного человека.
Он рванул раму. Она легко открылась, и стекло встало между ними.
За спиной Джейн небо почернело в один момент, словно на него опрокинули огромную банку туши. В нём исчезли только что появившиеся небоскрёбы, в него вылился поток машин и бесследно пропал, словно в тёмной пасти канализации. Вокруг неё не осталось ничего, кроме черноты, в которой нет места жизни…
Но она не оглянулась. Джейн смотрела вперёд, через стекло, смело встречая слепую, смертельную ярость Денниса. В её взгляде была любовь — безответная, беспричинная, бездумная; любовь матери к сыну. И небо за спиной Денниса пролилось ослепительным светом, не сдерживаемым ни единой тучкой… светом, который отразился от тьмы за стеклом и сделал его… зеркалом.
Отражение собственной души взглянуло на Денниса — и тот не успел понять, что произошло.
Джейн сидела у открытого окна. У её ног лежало тело Денниса, но она не смотрела вниз. Возможно, всего один взгляд через стекло в резной раме вернул бы его к жизни, но… в этом не было смысла.
Он встанет — и останется таким же, как за миг до смерти. Она может заменить его душу отражением своей — но он снова выйдет в мир, и меньше чем за год всё вернётся на круги своя. И ей не изменить законы жизни, в которой любое добро порождает зло.
Но что остаётся? Закрыть квартиру на ключ и уехать? Или продать её очередному простаку и забыть обо всём? Или просто пойти в ванную, где зеркало уже оплела тёмная рама, и рассмотреть своё отражение до конца? Девятилетняя девочка не будет знать ни вины, ни ответственности…
— Теперь я понимаю тебя, — прошептала Джейн белеющему небу. — Люди всегда мучались вопросом: если ты можешь всё, почему допускаешь существование зла на земле… Они не знают, что чем больше можешь — тем меньше тебе дозволено…
Солнце уже закатилось, и над горизонтом, скрытым стенами домов, уже сгущался мрак. Небо же побледнело ещё сильнее и стало совсем прозрачным, каким-то… стеклянным.
Словно зеркало в тёмной раме нависло над миром… И чьи-то глаза смотрели из-за этого зеркала. Недобрые глаза.
Джейн улыбнулась — с трудом, словно её губы забыли, как это делается. Возможно, впервые за много лет её улыбка была не вымученной, а искренней.
— Ты был прав, сынок, — прошептала она. — Я ничего не могу без тебя. Любое добро ничего не может без зла. Ты уже смотришь в самое широкое стекло на свете и пытаешься изменить мир по своему образу… но я всегда буду стоять за твоей спиной. И если любое добро порождает зло, я сделаю так, что любое зло неизбежно породит добро.
Джейн решительно шагнула на подоконник. Стеклянное небо на мгновение стало ближе, а взгляд за ним — пристальнее. Взвился ветер, стремясь захлопнуть раму, удержать, не пустить…
Но Джейн уже подалась вперёд и упала в небо.
— …Снова ты? Когда же ты, наконец, оставишь меня в покое?
— Никогда. Пока есть ты, я буду вместе с тобой.
— Нет! Здесь я не нуждаюсь в тебе! Я со всем справлюсь сам!
— Ошибаешься… Ты не справишься без меня. Без меня ты ничего не сможешь сделать…
