– Какая восхитительная идея! – воскликнул Эгон, хотя этот визит испугал его почти так же, как и план женить его. – Я горжусь тем, что мой Родек может в настоящую минуту предложить вниманию гостей несколько интересных вещей; я привез с собой из своих странствий много интересного, между прочим, льва, двух молодых тигров, змей различных пород…

– Надеюсь, не живых? – испуганно спросила принцесса.

– Конечно, живых, ваше высочество.

– Но, боже мой, значит, у вас в доме нельзя быть уверенным в собственной безопасности?

– О, опасность не так уж велика! Правда, случалось, что звери вырывались на свободу, но их каждый раз сразу же ловили, и они еще никому не причинили вреда.

– Да вы своими затеями подвергаете опасности жителей всех окрестностей! Герцогу следовало бы запретить вам подобные забавы.

– Надеюсь, что он не запретит, потому что я серьезно занимаюсь опытами приручения диких животных. Впрочем, кроме того, я могу предложить вашему вниманию и кое-что экзотическое, но не менее интересное: среди моей прислуги есть несколько туземных девушек, которые очень красивы в своих национальных костюмах.

Эгон с тайным содроганием вспомнил о своей женской прислуге с «трясущимися головами», которая все еще услаждала его взор благодаря заботам о нем Штадингера. Но его расчет оказался верен: тетка была возмущена и смерила его уничтожающим взглядом.

– Вот как! Так у вас в Родеке и это есть?

– Еще бы! Особенно хороша Ценца, внучка моего управляющего, очаровательное маленькое создание! И, если вы сделаете мне честь пожаловать, многоуважаемая тетушка…

– Нет уж, я лучше откажусь от этого удовольствия, – с гневом возразила принцесса. – Должно быть, хорошие порядки вы завели у себя в Родеке с тем молодым иностранцем, которого притащили с собой из своих странствий; вероятно, он тоже в числе редкостей, потому что выглядит настоящим разбойником.

– Мой друг Роянов? Он уже давно жаждет чести быть представленным вам, ваше высочество. Вы позволите, не правда ли? – И, не дожидаясь ответа, принц бросился за Гартмутом. – Теперь твоя очередь! – шептал он ему, без церемоний таща его за собой. – Я достаточно долго играл роль жертвенного агнца, а моей светлейшей тетушке необходим кто-нибудь, кого она могла бы поджаривать на медленном огне. Между прочим, меня она намерена женить, а ты, по ее мнению, выглядишь сущим разбойником, но зато в Родек она, слава богу, не явится, об этом я позаботился.

В следующую минуту Эгон уже стоял перед ее высочеством со своим другом и с самой любезной улыбкой представлял его.

После ухода принцессы Вальмоден на несколько минут остался в том же окружении, а потом, взяв жену под руку, медленно пошел по залам, раскланиваясь со знакомыми, иногда останавливаясь, чтобы обменяться несколькими фразами с тем или другим; таким образом, они дошли до последней приемной, почти пустой. Небольшая примыкающая к ней комната в башне, обычно посещаемая только ради красивого вида, который открывался из ее окон, была на этот вечер убрана коврами, драпирована тканями и цветущими растениями; таким образом получился укромный уголок, представлявший приятный контраст со светлыми, шумными залами. В настоящую минуту здесь никого не было, и посланник на это и рассчитывал, когда вел сюда жену. Он усадил ее на диван.

– Я должен сказать тебе, Адельгейда, что ты очень неразумно вела себя, – начал он, понизив голос. – Твой ответ принцессе…

– Был вынужденной самозащитой, – перебила его молодая женщина. – Вероятно, ты не хуже меня понял истинную цель этого разговора.

– Все равно, не успела ты вступить в общество, как на первом же шагу приобрела себе врага в лице принцессы, немилость которой может затруднить твое и мое положение при дворе.

– Твое? Какое дело тебе, посланнику великой державы, до немилости злобной женщины, случайно оказавшейся в родстве с герцогским домом?

– Ты этого не понимаешь, дитя мое, – хладнокровно возразил Вальмоден. – Мстительная женщина бывает опаснее иного политического противника, а принцесса Софья известна в этом отношении. Даже герцогиня боится ее злого языка.

– Это дело герцогини, я же его не боюсь.

– Милая моя Адельгейда, это гордое движение головки чрезвычайно идет тебе, и я вполне одобряю такую неприступную манеру держать себя во всяком другом обществе, но при дворе ты должна отучиться от нее, как и от многого другого. Нельзя дерзить высочайшим особам при стольких свидетелях, а ты сделала именно это, упомянув об отказе твоего отца от дворянства. И вообще не было никакой надобности так подчеркивать его происхождение.

– Может быть, мне следовало скрывать его?

– Нет, потому что это всем известный факт. Но теперь ты уже не Адельгейда Штальберг, а баронесса Вальмоден. Ты должна понимать, что отдать руку выходцу из древнего дворянского рода и в то же время кичиться своей мещанской гордостью – значит, противоречить самой себе.

На губах молодой женщины появилось выражение, похожее на огорчение. Она тихо произнесла:

– Герберт, верно, ты забыл, почему я отдала тебе руку?

– Разве ты имеешь причины раскаиваться?

– Нет. – Адельгейда глубоко вздохнула.

– Я надеюсь, что ты довольна положением, которое занимаешь как моя жена. Кроме того, ты знаешь, что я не оказывал на тебя никакого давления и предоставил тебе полную свободу выбора.

Молодая женщина промолчала, но выражение горечи на лице не исчезло.

Вальмоден, предложив ей руку, вежливо произнес:

– Ты должна позволить мне, дитя мое, иногда помогать тебе советом, ведь ты так неопытна. До сих пор я имел полное основание быть довольным тобой; сегодня же я впервые вынужден сделать тебе замечание. Позволь проводить тебя в зал.

– Мне хотелось бы посидеть здесь еще несколько минут, – тихо сказала Адельгейда. – В залах очень душно.

– Как тебе угодно, только, пожалуйста, не оставайся слишком долго, может показаться, что ты сторонишься общества.

Он видел и чувствовал, что жена обижена, но не считал нужным обращать на это внимание; он был превосходным воспитателем и не желал поощрять излишнюю щепетильность своей молоденькой жены. Он ушел, и Адельгейда осталась одна. Она опустила голову на руки и едва слышно прошептала:

– Свободу выбора! О боже мой!

Между тем принц Адельсберг и его товарищ были наконец милостиво отпущены; они только что раскланялись перед принцессой, которая поднялась и направилась к выходу из зала. Язвительное выражение ее лица сменилось удивительной кротостью, и молодые люди, а в особенности Роянов, были отпущены с самой благосклонной улыбкой.

– Я, право, думаю, что ты колдун, Гартмут! – вполголоса сказал Эгон. – Я уже не раз имел возможность убедиться в твоей неотразимости, но вызвать припадок любезности у моей светлейшей тетушки – это что-то неслыханное, перед этим бледнеют все твои предыдущие подвиги.

– Ну, прием-то был не особенно любезен, – насмешливо проговорил Гартмут. – Кажется, ее высочество в самом деле приняла меня за разбойника.

– А десять минут спустя она уже была сама любезность, отпущен же ты официальным любимцем. Поведай нам, как ты заставляешь всех без исключения подчиняться твоему обаянию! Я готов поверить старой сказке о крысолове.

На губах Гартмута снова появилась жесткая саркастическая усмешка, которая придавала его лицу какое-то дьявольское выражение.

– Вся штука в том, что я умею играть именно на той струнке, звуки которой приятнее всего данной женщине. Правда, она звучит у каждой по-своему, но стоит только попасть в унисон, и ни одна не устоит.

– Ни одна? – повторил Эгон, обводя глазами зал.

– Ни одна, говорю тебе!

– Ты пессимист в этом отношении, я же допускаю исключения. Если бы мне только узнать, куда девалась Адельгейда фон Вальмоден, я нигде ее не вижу.

– Вероятно, его превосходительство читает ей нотацию по поводу ее нетактичного ответа.

– Ну, я от души рад, что мою всемилостивейшую тетушку как следует проучили. Это, конечно, привело ее в бешенство. Но неужели ты серьезно думаешь, что посланник из-за этого… Тише! Вот он сам.