Три романа и сборник – да, это факт, но продавалось не так, как Семену хотелось и как тексты того заслуживали.

Хотя если бы дело обстояло совсем плохо, его бы вряд ли позвали в «Кричи громче».

Сегодня о писателе Корнейчуке узнают те, кто о нем ранее и не слышал…

– Итак, – Мелехов вновь поправил очки. – И наш гость обязательно почитает нам. Насколько я понимаю, это новый текст, который не только не выходил на бумаге, но еще и не звучал?

– Совершенно верно, – Семен ощутил, как вспотели ладони: как и всякий профессиональный автор, он читал свои произведения тысячи раз, но перед такой аудиторией – никогда. – Этот рассказ я считаю вершиной своего творчества… Он, ну… Называется «Тени бога».

– Мы слушаем! Слушаем! – воскликнул ведущий, и зрители в студии разразились аплодисментами.

Довольно жидкими, стоило признать.

«Ничего, сейчас вы запрыгаете», – подумал Семен, вытаскивая из внутреннего кармана пачку аккуратно сложенных листков.

Корнейчук не видел лиц зрителей в студии, да и не особенно хотел их видеть. В этот момент он презирал серую массу, тех простых обывателей, что лишь потребляют, а на творчество способны не более, чем крысы или саранча.

Он писал «Тени бога», тратя не только силы, но и кровь собственного сердца.

А они будут слушать с умным видом и решать, хорошо это или нет, достойно одобрения или хулы!

– Огонь вспыхнул, чистый, яркий, живой, – его баритон, хорошо поставленный, сочный, поплыл по студии, – багровые, рыжие и золотые сполохи побежали в стороны.

Семен читал, не жалея себя, напрягая голос, понимая, что от сегодняшнего выступления зависит не только то, каким тиражом выйдет его следующая книга, но и вообще будущее как писателя:

– Вик увидел планету целиком, пустую, холодную, мертвый шар, линии континентов, серую морщинистую поверхность безжизненных океанов.

Семен замечал, что Мелехов перестал иронически улыбаться, улавливал, какая тишина стоит в студии, понимал, что зрители сидят, точно окаменев, и что даже режиссер за пультом замер с удивлением на круглом, щекастом лице.

С одной из трибун донеслось «Ого!».

– «Ничего, скоро все изменится», – подумал он и взялся за работу, – завершая чтение, Семен сбавил голос до шепота, а замолкнув, склонил голову.

– Браво! Браво! – воскликнул Мелехов, и прозвучало это настолько искренне, насколько вообще может быть искренним ведущий самого рейтингового вечернего шоу страны.

Аплодисменты рухнули горячей, сотрясающей потолок лавиной.

– Вернемся к нашей теме, – сказал Мелехов, когда по сигналу режиссера в студии наступила тишина. – Расскажите для начала, Семен, каков был ваш путь в литературу?

– Ну, меня творец не одарил красотой, зато дал мне талант складывать слова в предложения, – Корнейчук улыбнулся, на этот раз совсем иначе, скромно и уверенно. – Первый рассказ я написал восемь лет назад, когда работал простым служащим банка…

Его слушали, внимательно, уважительно, Мелехов понимающе кивал, поблескивали объективы камер.

Все шло так, как Семену хотелось, но он сдерживал себя, осаживал поднимающееся в душе ликование – рано еще, радоваться будем потом, когда станет ясно, что последует за сегодняшним «Кричи громче».

– Отлично, я вас понял, – сказал ведущий, задав еще пару вопросов, после чего повернулся туда, где рядком сидели другие гости. – Теперь послушаем наших экспертов…

Семен вытер пот со лба и перевел дыхание.

Но пауза оказалась короткой, пришлось вступить в пикировку с литературным критиком Секиркиным, что брызгал слюной и изрекал, как обычно, нечто бессмысленное, но экспрессивное.

Потом эксперты переругались между собой, и шоу превратилось в обычный скандал. Мелехов умело раздул его, столь же ловко загасил и объявил, что сейчас свое мнение выскажет «судья темы».

Так называли авторитетного спеца, что в «Останкино» не приезжал, а участвовал в передаче с помощью видеосвязи. Имя его до последнего момента держали в секрете, так что даже Семен не знал, кто будет судьей.

Проекционный экран мигнул, и на нем появилось знакомое всей стране лицо.

Брылястое, с высокомерными блеклыми глазами, седыми усиками и тонкими губами.

– Добрый вечер, Игнат Арсеньевич, – сказал Мелехов, и в голосе его прозвучало уважение.

Семен же едва не задохнулся от ненависти.

Он продолжал улыбаться, но понимал, что на физиономии его отражается вовсе не радость. Очень кстати, что именно в этот момент у гостя в студии шансы попасть в кадр близки к нулю.

Игнат Черниковский, отпрыск польского дворянского рода…

Недавно справивший полувековой юбилей бабник – пять официальных жен, тьма-тьмущая любовниц и просто девчонок, с которыми он крутил шашни на неделю-другую, а то и на одну ночь.

И он же – мэтр из мэтров, известнейший литератор, дважды номинант «Грэмми», чьи тексты постоянно на вершинах русскоязычных чартов, издаются на новых и новых языках, а гастроли в лучших, самых больших залах расписаны на год, а то и на два вперед.

И ладно бы он был бездарностью, убогим самодовольным графоманом, что попал на вершину волей слепого случая!

Это Семен еще стерпел бы…

Но нет, Черниковский проявлял гениальность и как поэт, и как прозаик.

Не слишком ли много для одного человека?

Мелехов задавал вопросы, судья отвечал, небрежно и величественно, почти не задумываясь, и Семен, глядя на него, со злобой думал, что никогда не сможет держать себя вот так…

И писать так, как Черниковский, тоже.

Тот говорил, растягивая слова, по привычке вертел в руке висевший на шее талисман – круглую пластинку с изображенным на ней черно-белым символом Инь-Ян. Все знали, что это на самом деле флешка, где живой классик держит главные свои сокровища, – черновики, наброски, планы новых текстов.

– Спасибо, Игнат Арсеньевич, – ведущий поправил очки, блеснул стеклами. – Возвращаемся в студию…

Когда Семену вновь дали слово, он заставил себя говорить, сумел оживить занемевшие от ненависти язык и губы, смог даже пошутить, вызвав смешки в аудитории. Но настроение после появления на экране Черниковского оказалось безнадежно испорчено.

К счастью, в эфире они оставались недолго.

– Ну все, – сказал Мелехов после финальной отмашки режиссера. – Спасибо. Приходите к нам еще…

Фразы его звучали с профессиональным безразличием, глаза смотрели равнодушно. Семен, кивая в ответ, прощаясь, с помощью ассистентки избавляясь от микрофона, думал, что больше его на «Кричи громче» не позовут никогда, что это было бессмысленно и бесполезно.

К выходу из студии он шагал с опущенной головой.

За дверью Корнейчука встретил маленький, лысенький пузан в алом пиджаке прямиком из девяностых. Захлопал в пухлые ладошки, запрыгал, играя ямочками на щеках и щуря острые глазенки.

– О, братишка, ты был просто великолепен! – заявил он. – Поверь мне, сто баллов! Киснуть будешь потом, а сейчас радуйся, это говорю тебе я, твой продюсер!

Кольку Шустрякова по прозвищу Шустрик в столичной литературной тусовке знали все, он сам знал всех и имел доступ в любые двери, даже в те, которых вроде бы не существовало.

Именно он четыре года назад разглядел в Семене «потенциал», как он выразился, и начал с ним работать.

– Сто баллов, завтра же поеду в издательство, – продолжил Шустрик, не давая собеседнику вставить и слова. – Протолкнем тему с переизданиями всего и вся… Но… Понимаешь, что для этого нужно?

Семен кивнул.

– Новый текст, – продюсер многозначительно погрозил пальцем. – Братишка! Сколько можно с этими «Тенями бога» возиться? Пора радовать публику новинками! Поверь мне, твоему продюсеру!

– Но я хочу, чтобы рассказ… – начал Семен.

– А на гастроли хочешь поехать? – перебил его Шустрик. – В настоящий тур! Большой, по-взрослому! Чтобы на разогреве у тебя молодые литераторы, как ты когда-то. Не забыл?

Да, Корнейчук хорошо помнил, как в начале карьеры работал на выступлениях у знаменитых литераторов: читал свое, доводил зал до нужной кондиции, чтобы мэтры брали аудиторию тепленькой.