— Ну, что, Игнатий, правду я говорил тебе — слушайся, слушайся! — Вот ты скоро убедишься, что я прав, — начал как-то Порфирий Иваныч, зайдя вместе с братом в ресторан позавтракать. — Дела наши по складу идут прекрасно! Все расходы по отделке магазина и там, другие, разные — давно покрыты. Ежемесячный расход также покрывается с лихвой!..
Игнатий Иваныч молча слушал брата и в тайне благодарил его за всё, за всё. Наговорив ещё немало на тему о преуспевании дел, Порфирий Иваныч выпил рюмку рябиновки, внимательно посмотрел в лицо брата и, немного понизив голос, таинственно продолжал:
— Может быть, сегодня здесь мы повстречаемся с одним господином… Недавно я с ним познакомился, — интересный, шельма!.. Он просил меня познакомить также его с тобою…
Игнатий Иваныч поднял глаза и с любопытством посмотрел на брата.
— Он, видишь ли, разными делами занимается, биржевыми, комиссионными, ну, и другими… Видимо, и деньги у него водятся…
— Но позволь… Зачем же я ему понадобился? — недоумевающе спрашивал Игнатий Иваныч.
— Чудак ты, право! Да ведь это все так делают: в нашем деле чем больше знакомых — тем больше рублей… Ха-ха! Наивный ты, брат!.. Дитя какое-то!..
Игнатий Иваныч обиделся и замолчал. В этот раз ему не удалось познакомиться с таинственным дельцом, но он не особенно жалел об этом.
— Между прочим, он приглашает всех нас вступить в товарищество и открыть велодром… — продолжал Порфирий Иваныч, когда вместе с братом вышел на улицу.
— Велодром?..
— Да, дело это прекрасно пойдёт, если его умело поставить… Я был как-то раз в Москве; дела у них там шли блестяще; а эти велосипедисты народ — ой-ой какой!.. Все, ведь, они папенькины да маменькины сынки, с шальными деньгами…
По обыкновению, Порфирий Иваныч увлёкся и этой темой, и чего-чего только не наговорил он!
Трудно было сказать, какова профессия Дормидонта Сидорыча Пёрушкина. Всегда он был прилично одет в модное платье и тщательно выбрит, носил модный цилиндр, курил сигары из коротенького янтарного мундштука с золотым ободком; на цветном жилете, прикрывавшем его жирный отвисший живот, постоянно бряцала массивная золотая цепь с брелками. На полном мясистом лице Дормидонта Сидорыча было всегда одно и то же выражение чувства собственного достоинства и безмятежного покоя; говорил он негромко, но убедительно.
Порфирий Иваныч познакомился с ним где-то случайно. Сначала толстяк произвёл на него безразличное впечатление, но потом, когда речь зашла о делах, Порфирий Иваныч сообразил, что человек этот интересный, и, как всегда в таких случаях, его повлекло к новому знакомому как к человеку нужному. Порфирий Иваныч поспешил, конечно, познакомить с этой находкой и товарищей своих — брата и Силина.
Как-то раз, после утомительной беготни по делам, Игнатий Иваныч зашёл к Доминику выпить рюмку водки и закусить. Это был час, когда ресторан, обыкновенно, переполнен деловой публикой. Потолкавшись у буфета, Игнатий Иваныч запасся кулебякой, отыскал незанятый круглый столик и уселся возле него. Вдруг неожиданно увидел он Дормидонта Сидорыча. Толстяк сидел у такого же столика с газетой в руках и со сдвинутым на затылок цилиндром. В жёлтых зубах держал он неизменный янтарный мундштук и немилосердно дымил сигарой. Перед ним на столике стоял наполовину опорожнённый бокал с пивом и остатки завтрака…
— Дормидонт Сидорыч, нельзя ли мне около вас примоститься? — начал Игнатий Иваныч, отрывая знакомого от газеты.
— А-а! Игнатий Иваныч! Пожалуйста!.. Здравствуйте!.. — воскликнул тот, пожимая руку знакомого и уступая ему место рядом.
Толстяк отложил газету в сторону, попыхал сигарой и начал расспрашивать собеседника о городских новостях и о делах. Игнатий Иваныч рассуждал о своих делах с заметной уклончивостью, отделываясь больше общими фразами и пытливо разглядывая узенькие заплывшие глазки Дормидонта Сидорыча.
— Зашёл я сюда, знаете ли, как всегда — позавтракать: думал — кого-нибудь встречу, да вот на этом и пришлось порешить, — он указал рукою на пиво и на блюдце с остатками кулебяки и продолжал. — Может быть, мы с вами перейдём в ту комнату, да как следует и позавтракаем?..
Игнатий Иваныч посмотрел на часы, подумал и отвечал:
— Пожалуй… недолго только — в магазин тороплюсь…
— Успеете. У вас там дело на всех парах… Как-то на днях я заходил к вам, да не застал…
— Да, мне говорили…
Оба поднялись и перешли в соседнюю комнату. Здесь они не сразу отыскали место: Дормидонту Сидорычу хотелось непременно усесться за столик вдвоём, а такое местечко нашлось не сразу. Наконец, они уселись у окна и начали беседу. Первым заговорил Дормидонт Сидорыч и, очевидно, уже на тему, заранее обдуманную.
— Мы как-то говорили с вами относительно велодрома, — начал он, — дело это давно улыбалось мне, затрудняюсь я только в том, как бы это осуществить… Мне одному-то прямо-таки трудно начать, дело это требует денег…
— Да, дело сложное, — соглашался и Игнатий Иваныч. — Только что же… если бы быть уверенным, что дело пойдёт хорошо — так отчего бы и не попробовать…
— У меня тут наклёвывается одна очень интересная комбинация, — прерывая собеседника, начал Дормидонт Сидорыч. — У одного моего знакомого, видите ли, есть усадебное местечко на Песках… Постройки-то там неважные: деревянный дом и флигель; а место… главным образом, место хорошее: на видной улице и недалеко от Невского… Он не прочь бы и продать его, да, видите ли, связан он некоторыми обязательствами — заложена она, усадьба-то, и всего за пять тысяч рублей… Я бы и один перехватил это местечко-то, да что потом делать?.. А место хорошее — двадцать пять сажень на улице, да тридцать во дворе…
Дормидонт Сидорыч говорил тихим и вкрадчивым голосом, боясь высказать больше того, что было необходимо, чтобы заинтересовать нового человека.
Благодаря своей опытности, он угадал, что Игнатий Иваныч не то, что его брат Порфирий. Опытному дельцу ещё при первом знакомстве показалось, что этого «увальня» легче обойти, нежели того «орла» и «доку»; о Силине Дормидонт Сидорыч и не думал. Дела, которыми он занимался, были таковы, что приходилось употреблять в помощь всякого рода ухищрения и обходы, что можно делать только в сношениях с недалёкими или начинающими дельцами. Заметил он также, что Игнатий Иваныч жаден до денег, а соединение этих двух качеств — жадности и слепоты — не раз помогало дельцу в его тёмных делишках.
— А как вы думаете — недорого продаст усадьбу ваш знакомый? — наконец, спросил Игнатий Иваныч, долго удерживаясь от этого вопроса.
— Нет, дорого не возьмёт… — Дормидонт Сидорыч слегка склонился к собеседнику и таинственно добавил, — дела у него не важные, только бы усадьбу с рук сбыть… Долгов — видимо-невидимо.
Заинтересовавшись сообщением нового знакомого, Игнатий Иваныч просил его назначить свидание здесь же или ещё где-нибудь. К себе он никого не решался звать, немного стесняясь за обстановку своей квартиры, где-то на Петербургской стороне, в глухой улице, во втором дворе. Порфирий Иваныч давно советовал брату переменить квартиру, переселиться в город и обставить новое жильё так, чтобы можно было, не краснея, принимать деловых людей.
— Нам, голубчик, надо показывать себя не замарашками, — наставительно говорил когда-то Порфирий Иваныч, — квартира, костюм и вся вообще внешность, — всё это — великая вещь в нашем деле. На виду стал — так будь, брат, видным. Кредитор — создание чистоплотное, любит он, что бы всё было чисто, красиво, богато… Вот сколько я говорю тебе — купи цилиндр! Сбрось ты этот поганый котелок!.. Опять же часики получше бы завёл, да и цепочку-то, чтобы не краснеть за неё…
Вспомнив наставление брата, Игнатий Иваныч вынул из кармана жилета недавно приобретённые золотые часы с толстой цепью, и, громко щёлкнув крышкой их, проговорил:
— Пора… пора…
Через час Дормидонт Сидорыч сидел в громадном и мрачном кабинете купца Чиркина и с улыбкой на устах повторял:
— Этот не ускользнёт! Нет, не ускользнёт: я обставлю его… Вот тогда вы, Иван Иваныч, перестанете говорить, что я менее опытен, чем ваш друг Терентьев…
