Пансион стоит на лысой горе, с трёх сторон окружён елями и соснами. Кое-где растут берёзки, белостволые и весёлые в своём зеленеющем убранстве. Комнаты пансионеров размещены в большом двухэтажном доме, с громадной верандой и с башней. В летние месяцы веранда превращается в столовую, где кушают пансионеры. Говорят, с башни прекрасный вид на море, но никто из пансионеров в этом не убедился: дверь на башню забита, потому что башня — старая, и пожелавшие полюбоваться видами с высоты могли бы подвергнуть себя весьма серьёзной опасности падения. Одна сентиментальная пансионерка, дама-спиритка, проживающая в комнате под башней, уверяет, что по ночам с башни слышатся какие-то голоса. Но мы, скептики, не слышали этих голосов. А священник, о. Василий, старается уверить даму-спиритку в ошибочности её сообщений.

— Голоса, господа, — говорит он, — слышали только святые отцы… Куда же нам, грешным!..

— Вы, батюшка, пожалуйста не спорьте… Я явственно слышу голоса!.. — возражает дама-спиритка.

О. Василий загадочно улыбается. Он вообще часто загадочно улыбается, благодаря чему все считают попика человеком загадочным. Никто не знал, откуда он и почему живёт в пансионе. Он сам же говорить о себе, что «здоров как боров»… Зачем же он живёт в пансионе, где отдыхают только переутомившиеся петербуржцы? И только мне удалось узнать тайну о. Василия.

Как-то раз, после обеда, когда дама-спиритка вышла из-за стола, о. Василий стал уверять нас, что дама эта не спиритка, а просто тайная алкоголичка…

— Выливает она там у себя по ночам, вот ей голос и слышится… Знаю я таких дам! И мужчины встречаются…

— Неприлично выражать такое мнение о дамах, — оборвала о. Василия купеческая вдова Стрункина.

О. Василий смутился, потом крякнул и быстро убежал куда-то. Не успели мы позлословить по его адресу, как он снова явился с пачкой тоненьких брошюрок в руке…

— Вот, пожалуйста, мадам, почитайте-ка!.. Тут вы обо всём узнаете!..

И он протянул купчихе одну тощенькую брошюрку в жёлтой обложке.

— Не угодно ли, господа, я подарю вам своё произведеньице, — обратился он к нам… — Вчера получил с почты пятьдесят экземпляров…

— Ах, батюшка, извините… — начала купчиха, — вы сами и сочиняли?

— Сам-с, — ответил священник и покраснел.

Должно быть, он был неопытный автор…

Мы все получили по брошюрке, на обложке которой значилось: «Слово истины против тех, кто сам злоупотребляет алкоголем или совращает других». На обложке же было символическое изображение в красках той части ада, где, по мнению автора брошюрки, должны мучиться все злоупотреблявшие алкоголем.

Жёлтенькая брошюрка читалась пансионерами без особой охоты, как бы из вежливости. Дамы совсем не заинтересовались глубинами мысли о. Василия. Мужчины, хотя и читали брошюрку и даже беседовали по части её содержания, но эти беседы не особенно радовали автора. Ему приходилось отстаивать положения, развитые в тексте, отличавшемся изумительной безграмотностью.

— Вам бы только «Сатириконы» да «Синие журналы» читать! — сердился батюшка.

— О. Василий, так, ведь, и вы читаете! — ехидно вставил приват-доцент 3., вынимая из-под руки священника свеженький номер «Сатирикона».

— Я читаю… Да… Но ведь я — особа духовная… Мудрено вашим писакам совратить меня!..

Как автору, выпустившему первое печатное творение под своим именем, о. Василию казалось, что все люди должны теперь сосредоточить всё своё внимание на его книжечке: «Смотрите, — мол, — люди православные, и я родил детище от моего духа»…

О. Василий подарил свою брошюрку пансионской прислуге: кухарке, двум горничным, кучеру и дворнику.

— О. Василий, да ведь они — финны и по-русски читать не умеют, — посмеивались над автором пансионеры.

— А, может быть, как-нибудь и разберут… Господь с ними!.. Мой долг не скрывать моих поучений…

Особенно горьким оказалось для о. Василия сознание, что его книжечка не заинтересовала пансионских дам.

— Вот так всегда и случается: слово истины как бисер под ногами, — говорил возмущённый о. Василий. — Я ли не старался быть полезным и аргументы приводил веские… А дамы-то, дамы не потрудились даже разрезать моей книжечки. А ведь известно — из числа дам много тайных алкоголичек…

— Да что вы, о. Василий!.. Разве?..

— Правда!.. Правда!.. Я уж знаю!.. Покойная жена моя тоже тайному алкоголю предавалась… Ну, да… Господь ей прости!.. Не осуждаю я её, а так только — к слову пришлось… Осуждение — великий грех!..

— А почему вы, о. Василий, издали книжечку свою в такой ярко-жёлтой обложке? Как будто того… несерьёзно… — говорили ему пансионские шутники.

— А это, видите ли, потому, что увлечение алкоголем есть ветреность и легкомыслие… В этой жёлтой обложке как бы символ…

И только приват-доцент 3. прочёл брошюрку внимательно и раскритиковал её.

— Много научного и серьёзного сказал мне господин 3., - соглашался автор. — А всё-таки, какой же он критик? Его предмет изучение зоологии, а я написал об алкоголизме… А это уже болезнь воли, так сказать… Субстанция духовная…

С о. Василием мы в большой дружбе. Сблизило нас море.

— Люблю я вольную стихию, — часто восклицал он, когда мы шли на море, или возвращались домой, или лежали на горячем песке на отмели.

— И я люблю море, — говорил я.

Но чувствовал я, что мы по-разному любим водную стихию. Глядя на наше северное серенькое море, о. Василий часто вспоминает библейское озеро, по которому плавал Христос со своими учениками. И часто он рассказывает мне красивые библейские легенды… Море пробуждает в о. Василий религиозные чувства, а я люблю море по земному. Люблю за то, что оно вечно изменчиво. Люблю за то, что в его глади отражается небо, солнце, звёзды, облака… Люблю и за то, что оно — ширь, простор и свобода…

Иногда мы вдвоём с о. Василием садимся в лодку и уплываем далеко от берега. И каждый раз, начиная прогулку о. Василий говорит одну и ту же фразу:

— Не по душе мне эта пансионская-то суета сует… Вдвоём-то мы лучше отдохнём на лоне природы…

Потом он снимает с плеч старенькую ряску с бархатным воротником и остаётся в лёгком светлом подряснике. В жаркие дни о. Василий носит соломенную шляпу с широкими полями. А чуть нахмурится небо, угрожая дождём, и о. Василий выходит на прогулку в широкополой фетровой шляпе. Свою панаму, подаренную ему братом, он бережёт. А брат его — ключарём в одном из приволжских городов.

В прогулках на лодке мой духовный спутник любит сидеть на корме и править рулём, говоря, что это не так мешает созерцанию природы. А иногда он засаживается за распашные вёсла, немилосердно потеет и краснеет с лица, и ни за что не соглашается, чтобы я сменил его в продолжение всей прогулки, а мы частенько плаваем часа по четыре.

— Вчера я управлял лодкой, а сегодня уж вы посидите на рулике-то, да посозерцайте природу… Природа — великий целитель!..

О. Василий любит употреблять слова уменьшительно: рулик, лодочка, веслецо, облачко, звёздочка…

Однажды он, сидя на руле, долго и пристально всматривался куда-то вдаль моря. Большие тёмно-серые глаза его были широко раскрыты, и в них отражалась какая-то тайная дума, немного печальная и упорно сосредоточенная. Отбрасывая с висков локоны белокурых вьющихся волос, о. Василий говорил:

— Как вдумаешься хорошенько в природу-то, приходится согласиться, — близка она к Богу!.. Ближе, чем человек… Посмотрите — какая благодать! Недаром Христос наш истинный Бог, любил проводить время на озёрных пространствах в лодке, и ученики с Ним!.. Утрачиваем мы, горожане, святость и простоту души, и от этого в городе так много скверны и соблазнов разных…

— А вы разве горожанин?

— А как же!.. Всю жизнь провёл в городе: родился, учился, да и на службу поступил… Отец мой покойный… царствие ему небесное… соборным протоиереем был, да вон и брата-то моего в соборные ключари вывел… Разумеется, сразу-то я в кафедральный собор попасть не мог, определили меня на кладбище… А не разгневался бы Господь, так и я добился бы своей карьеры…