Какие все они юные на этом снимке и какой у них старомодный вид! Она стоит посредине и смеется, Кен вскинул голову и скорчил надменную гримасу, а Дэви – какое серьезное лицо у Дэви! В те времена у них не было ровно ничего, одни только мечты. Но какие богатые мечты, подумала Марго, для таких бедных детей! Ну что ж, теперь всё сбылось: и она и мальчики получат то, о чём они всегда мечтали. Марго была так счастлива, что ей хотелось плакать от счастья – ведь она не могла закричать во весь голос: «Я счастлива! Я счастлива!» – и выразить хоть малую долю той безумной радости, которая сейчас бурлила в ней. Снова и снова она повторяла про себя: «Я добилась! Я добилась!»

Она не могла дождаться, когда же наконец начнется этот полет туда, где сбудутся все обещания, данные себе и братьям. В Уикершеме она ступит на землю, неся в руках самые ценные подарки, какие только могло представить её воображение, и наиболее ценным из них будет то, что Дуг поможет им добиться полного успеха. И всё это сделала она, та самая девочка, которая не так давно, стоя ночью на коленях у постели, в нижней юбочке, заменявшей ей ночную рубашку, исступленно шептала двум жалким, оборванным мальчуганам: «Только подождите! Наступит время, когда у вас будет всё, что вы хотите, – и я добьюсь этого!»

«И я добилась! – думала Марго. – Я дам всё, о чём они мечтали, и даже больше того!»

И словно для того, чтобы она вконец измучилась от нетерпения, один за другим начались телефонные звонки – друзья Дуга хотели пожелать ей счастливого пути. Каждый раз, положив трубку, она устремлялась к двери, и новый звонок заставлял её возвращаться. Третий раз она взяла трубку уже со смехом. На четвертый раз попросили к телефону мистера Волрата. Едва Марго успела сказать, что его здесь нет, как в трубке послышался взволнованный голос Карла Бэннермена:

– Я буду говорить с нею, хелло. Центральная! Я буду говорить с нею! Хелло, это Марго?

– Карл, я не знала, что вы в Нью-Йорке.

– Какой черт в Нью-Йорке! Я всё ещё тут. Где хозяин?

– Он ждет меня в Уикершеме. Что-нибудь случилось?

– Да вы что, шутите? Слушайте, скажите хоть вы: зачем он это сделал?

– Что именно? Карл, я тороплюсь на самолет.

– Разве вы не знаете, что он продал дело Бэрли? И слова никому не сказал. Даже не попрощался. Слушайте, я заявил, что хочу работать, но работы для меня больше нет. Меня выставили, и всё. Господи, неужели он не сделал никаких распоряжений насчет меня?

– Не знаю, Карл.

– Не может быть, чтобы он вам ничего не говорил!

– Уверяю вас, я ничего не знаю. Он и о продаже акций мне ничего не сказал. Должно быть, он решил это внезапно – позвонил туда, и всё. Мне очень жаль, Карл. Я поговорю с ним.

– Пожалуйста, детка! Я, конечно, куда-нибудь приткнусь, но мне очень хотелось бы остаться здесь.

Марго казалось, что это говорит какой-то незнакомый, жалкий и испуганный человек с голосом Карла Бэннермена, и ей вдруг стало грустно. Впервые она подумала о том, что Карлу уже за пятьдесят, словно возрастом можно было объяснить то, что с ним происходит.

Грусть не оставляла Марго и когда она спускалась вниз на лифте – грусть, вызванная каким-то тяжелым предчувствием. Садясь в машину, Марго была очень задумчива.

Лимузин скользил по Парк-авеню, забитой машинами до отказа, потом по прямым улицам-ущельям, каждый конец которых упирался в голубое небо, словно город был выстроен на высоком плато. Затем переправа на пароме и соленый запах нагретой солнцем воды и бесконечное шоссе, которое извилистой ниткой тянулось по равнинам Джерси и потом отлого спустилось к аэродрому в Ньюарке.

Всю дорогу Марго твердила про себя, что она богата, молода и что вся её будущая жизнь ясна, как эти дали, простиравшиеся за передним стеклом большой черной машины. Всё, что её сейчас окружало, было как бы залогом того, что отныне её никогда не коснется нужда, и постепенно на душе у неё становилось легче.

Серебряный трехмоторный самолет с рифлеными боками был готов к отлету, и шестнадцать пассажиров уже сидели на своих местах. Безошибочное чутье мгновенно подсказало Марго, что она находится в особом обществе, члены которого узнают друг друга по невидимым ярлыкам и этикеткам. Идя вслед за стюардессой по наклонному проходу между креслами. Марго чувствовала на себе оценивающие взгляды.

Она незаметно улыбнулась, вдруг поняв, что действительность намного превзошла её давнюю заветную мечту о том, чтобы продолжить ту незабываемую поездку с родителями в пульмановском вагоне и совершить путешествие к счастью, обставленное всеми атрибутами роскоши. Много лет мечта о такой поездке была для неё олицетворение всего того, к чему она стремилась, – и вот сбылось даже это, и к тому же в обстановке, далеко превзошедшей все её мечты, ибо лететь в этом огромном новом самолете было гораздо романтичнее, чем ехать в купе любого вагона.

Наконец дверь захлопнулась, и большой «фоккерфорд», описав над аэродромом круг, взмыл кверху; покрытый дымкой Манхэттен промелькнул внизу и остался где-то позади – самолет, кружа в воздухе, устремился на запад, в ясную летнюю голубизну. Марго села поудобнее, восхищаясь мощным самолетом, – жаль, что его делал не Дуг. «Вот чем ему следовало бы заняться по-настоящему, – подумала она, решив при случае сказать об этом Дугу. – Именно в пассажирских, а не скоростных военных самолетах будущее авиации, – скажет она ему. – И как бы это было кстати для Мэла Торна!»

За час до Филадельфии из левого мотора вдруг вырвался язык голубого пламени, и самолет вздрогнул; пассажиры привстали, ожидая аварии, но вскоре снова раздался ровный, монотонный гул мотора, и все опять уселись на места, – одни переглядывались, другие, делая вид, что они люди бывалые, даже не поднимали глаз.

Марго снова погрузилась в свои размышления, но характер их сразу изменился. Мысли её потекли совсем в другом направлении, как будто от минутного испуга слетело всё внешнее благополучие и остался только мрак, надвинувшийся на неё после разговора с Карлом Бэннерменом. Её вдруг охватило нетерпение, в она стала нервничать.

Она снова подумала о том, что Дугу следует заняться авиазаводом, но теперь эта мысль приобрела совсем иной оттенок. Непременно надо будет отвлечь его внимание чем-нибудь в этом роде, как только он согласится финансировать работу её братьев. И тогда она уговорит Дуга предать ей пай и возьмет дело в свои руки. Это же вполне естественно, скажет она Дугу, она всегда была очень близка с братьями, – кроме того, у неё трезвый, деловой склад ума. А Дуг пусть занимается авиацией, которая, в конце концов, интересует его больше всего.

И вдруг нить её мыслей оборвалась, их разметал и вытеснил нарастающий страх: а что если Дуг уже встретился с Дэви и Кеном и в эту минуту разговаривает с ними без её участия? Тогда между ними непременно вспыхнет раздор.

Но эту нетерпеливую тревогу заслонила собой ещё более страшная мысль: Дуг может оказаться очень опасным для братьев. Рано или поздно он поступит с ними точно так, как с Мэлом Торном и Карлом Бэннерменом. Ничто на свете его не остановит, и нет никакой возможности предугадать его намерения. И Марго волей-неволей пришлось наконец признать истину, от которой она все эти годы довольно успешно пряталась: Дуг – чрезвычайно опасный человек.

Тревога жгла её всё сильнее и превратилась в панику. Ей так страстно хотелось выполнить данное когда-то братьям обещание, что она нарочно закрывала глаза на то, какую цену потребует с них за это Дуг. Ничто не могло колебать её любви к Дугу – она была слишком предана ему, несмотря на все его недостатки; она даже позволяла себе поверить в то, что при её посредничестве он и её братья через несколько лет смогут работать в дружном единении. Положим, Кена или Дэви не так легко раздавить, как Мэла или Карла, но она даже не станет уверять себя, будто они смогут выстоять против Дуга, если его хищные интересы и безжалостная воля двинутся на них, как колесница бога Кришну. Никто не мог устоять против Дуга, никто, думала Марго со всё возрастающим страхом.