Даже в гробовой тишине их кабинки чувствовалось громадное напряжение, распирающее стеклянные стены комнаты. Все взгляды неподвижно упирались в ульфида, который не мигая таращился встречно. Горилье тело словно монолит. Карлсен тихо присел на скамейку лицом к толстому, с дюйм, стеклу.

— Что это там?

— Они пытаются совместной силой сдвинуть ульфида. Однако чем сильнее концентрируются, тем он становится тяжелей. Сейчас он уже весит десять с лишним тони. А это еще лишь половина его порога.

Понятно, почему это состязание происходило в подвальном этаже. Молча наблюдая, Карлсен зачарованно сознавал, что хотя никто из состязающихся не дрогнет и мускулом, борение воль здесь так же до осязаемости натужно, как перетягивание каната. Интуитивно угадывалось и то, как ульфид сопротивляется совокупному усилию. Он неким образом использовал гравитацию планеты, как моллюск-блюдечко — давление воздуха, присасываясь к камню. Будто трос, натягиваемый силой воли, якорем крепил его к центру планеты.

Ученики пытались пошатнуть ульфида, смыкая волевую силу так, как сцепляют руки, или как смыкали щиты воины македонской фаланги. Понятно и то, почему подвал предусмотрительно заизолирован. Отвлекись, ослабь на секунду внимание хотя бы один ученик, и энергия прорвется, калеча, кромсая, как лопнувший трос.

Полностью уйдя в происходящее, Карлсен забыл обо всем. В конфликт воль он вник так, что время будто застыло. Но, несмотря на поглощенность, он подмечал и то, что время и воля связаны напрямую. Когда воля слаба, ум впадает в подчиненность времени, если же наоборот, ум начинает перед временем упорствовать.

Медленно, едва уловимо, ульфид начал чугунной тумбой тяжело подаваться вбок. И тут с ошеломляющей внезапностью он, утратив неподвижность, свирепым носорогом грузно ринулся на стоящих у стены учеников. Карлсен невольно отпрянул, но скамья вделана была в пол, и он спиной упруго уперся в обивку. У ульфида за стеклом получилось дотянуться до крайнего из учеников и задеть его руку. Подхваченный спустя мгновение водоворотом совокупной силы, ульфид, запрокинувшись, покатился по полу. Карлсен краем глаза заметил руку ученика: сплошная кровоточащая рана. А тот между тем и не шелохнулся, сообща с товарищами концентрируя волю, чтобы отогнать ульфида, хотя кровь — черная под мутно-зеленым светом, — запятнав белизну туники, обильно капала на пол. То, что ранен, он, скорее всего не замечал.

Сила натиска смещала ульфида к ученикам у противоположной стены. Когда расстояние между ними сократилось до нескольких футов, ульфид развернулся (каким-то образом, видимо, используя гравитацию) и потянулся хватнуть крайнего. Почти уже дотянувшись, он был сшиблен совокупной силой воли. Ульфида волчком кинуло вбок, отчего он грохнулся о стену так, что та задрожала. Отрикошетив от нее, он устремился уже к другому ряду. И опять его, запрокинув, понесло в противоположную сторону. Ульфид задыхался от тяжелой злобы: ясно было, что он прибьет любого, кого сумеет заграбастать. Хорошо, что комната отделена стеклом толщиной в дюйм. Хотя как знать, выдержит ли оно удар эдакой лапищи.

Происходящее напоминало детскую игру в пихалки. Ульфид находился меж двумя батареями волевой силы, каждая из которых оттесняла его в противоположном направлении. Дотянись он до любого из рядов, ученикам пришлось бы несладко. Но ни тот, ни другой ряд подпускать его к себе не намеревался. Их задачей было раскачивать ульфида, пока тот не рухнет в изнеможении.

Ульфид, очевидно, играл в эту игру не первый раз. Он чуял, что команда у стеклянной стены более уязвима, — у ног крайнего из учеников образовалась уже черная лужа, — и векторы нагнетаемой силы пытался использовать как катапульту. Однако обе команды прекрасно сознавали, что, пишась хотя бы одного товарища, в опасности окажутся все: объединенного волевого усилия им не хватит, чтобы его отогнать. Был момент, когда ульфид подобрался так близко, что в глазищах мелькнуло злое торжество: еще чуть-чуть, и тогда уж он разделается хотя бы с одним из мучителей. Но крючковатым пальцам не хватило буквально дюйма, когда встречный натиск лишил его равновесия и он, юлой закрутившись вбок, шарахнулся о бронированную дверь. Толкнувшись от нее как от батута, к противположному ряду защитников ульфид метнулся с такой прытью, что те едва успели его отразить.

Мало-помалу обе команды начинали уставать, хотя и ульфид тоже. После очередного сотрясающего удара о стену движения у него стали более вялыми, а дыхание тяжелей. Предвкушая скорую победу, обе команды сосредоточились теперь на том, чтобы закружить ульфида волчком. Гулко въехав в стену еще раз, ульфид грянулся так, что пол задрожал. Вслед за тем безмолвно упал истекающий кровью ученик.

— Неплохо, — неторопливо заключил Клубин. — Хотя и не сказать чтоб хорошо.

Толкнув перед собой дверь, он вышел в коридор. Карлсен чувствовал такую разбитость, словно поучаствовал в одной из команд.

— Наверное, бывает такое, что некоторые калечатся?

— В порядке вещей. За один только прошлый год погибли трое. Но это в классе постарше, где игра идет с двумя ульфидами сразу.

— С двумя?! Вот уж да-а… — Карлсена невольно передернуло. — Какое, кстати, наказание несут ульфиды за убийство?

— Никакого. Наоборот, награждаются специальными наложницами, которых ценят больше всего на свете.

Парадокс на парадоксе.

Подняться на этаж, под свет, было все равно, что выйти из подземелья. Карлсен поймал себя на том, что позевывает (сказывался, видно, стресс). Прохладный ветерок во внутреннем дворике отрадно бодрил.

— А там что за здание, сразу за двориком?

— Школа для девочек.

— Девочек?? — Карлсен не поверил ушам.

— Совершенно верно.

— Вы шутите?

— Нет, — без тени улыбки ответил Клубин.

— Настоящих девочек?

— Ученики так считают.

— А-а, так все же роботиц.

— Тс-с! — Клубин поднес палец к губам. — В Гавунде это секрет из секретов — вам я это так, по дружбе. Поэтому не очень-то об этом.

— Как можно! — Карлсену стыдно стало за оплошность.

Они приостановились у прохода, ведущего в сад, за которым виднелось окно классной комнаты. Там сидели за столами девочки лет двенадцати и слушали учителя.

— Но я никак не пойму…

— Что тут непонятного? Городу вроде нашего женщины необходимы для создания романтических идеалов. Как только эта школа по соседству открылась, наши недоросли стали вдвое быстрее достигать пятой ступени концентрации!

— Как раз это мне понятно. Не пойму я того, как вам удается им внушать, что это именно женщины, а не роботицы.

— Каджеков заслуга. Они создали робота, практически неотличимого от настоящей женщины. Вот вы распознали для себя, — спросил он с пытливой улыбкой, — что Дори — роботица?

— Вы меня разыгрываете?

— Нисколько.

— Н-но… вы же сказали, что она — женщина? — Было необходимо для эксперимента. Когда она вас целовала, надо было, чтобы вы принимали ее за подлинник.

— Дори — робот? (Просто невероятно. Тут и Фарра Крайски не нашлась что сказать).

— Что вас так удивляет?

— Я… я просто предположил…

— Вот-вот, предположили. А, предположив, робота в ней уже не распознали.

Припомнив, Карлсен понял, что он прав: от возбуждения тогда все в глазах мутилось — просто вылитый гребир.

Сидящая у окна девочка почувствовала на себе чужой взгляд и посмотрев через сад, украдкой пихнула локтем соседку по парте — обе коротко меж собой перешепнулись. Так похоже на обыкновенных заскучавших школьниц — просто в голову не идет, что это роботы. Он покачал головой.

— И все-таки, занявшись с Дори любовью, я бы все понял.

— Вы уверены? — лукаво улыбнулся Клубин.

— Уверен. Речь идет об обмене жизненной силой, а это совсем другое дело. — Клубин улыбался с вежливым скептицизмом. — Или, по вашему, не так?

Серьезность во взгляде гребиса мешалась с шутливостью.

— Представьте себе как землянин, что происходит, когда мужчина совокупляется с женщиной. В том, что она жива, сомнения у него нет: убеждает уже тепло ее плоти. А сам контакт вызывает такое возбуждение, что мужчину переполняет сексуальная энергия. Эта энергия концентрируется на двух основных точках: губах и гениталиях. То же самое происходит и с женщиной. При этом возникает убеждение, что энергия начинает циркулировать через обоих. Но это, уверяю вас, иллюзия.