Теперь полицейский знал о своем шефе гораздо больше и укрепился в своем желании помочь ему, чего бы это ни стоило. Однако он все еще не мог понять, кто мог написать то письмо. Одно было ясно – ни один человек, служивший под началом Корнуоллиса, в написанное никогда бы не поверил.
Питт вспомнил, как было составлено письмо – его грамматическую безукоризненность, не говоря уже о правописании и выборе слов. Его сочинил явно не простой моряк или кто-нибудь из его близких, таких как, например, сестра или жена. Если же это был сын простого моряка, то, несомненно, он должен был очень многого достичь и значительно изменить свое социальное положение.
Когда Томас подошел к реке, запах соли и мокрой древесины, плеск волн, влажный воздух и чайки, легко кружащиеся высоко в воздухе, сказали ему о том, что впереди ему предстоит еще очень длинный путь.
В то утро Шарлотта обнаружила в первой утренней почте письмо, написанное почерком, который мгновенно заставил ее забыть о прожитых годах. Даже еще не открыв его, она знала, что оно от генерала Балантайна.
Само письмо было очень коротким:
Дорогая миссис Питт,
С Вашей стороны было очень благородно высказать озабоченность тем, что происходит сейчас со мной, а также еще раз предложить мне Вашу дружбу в эти малоприятные времена.
Сегодня утром я планирую прогуляться по Британскому музею. Я буду находиться в залах Египетской экспозиции около половины двенадцатого. Если у Вас будет свободное время и появится желание прогуляться в этом направлении, то я буду счастлив увидеться с Вами.
Остаюсь Вашим покорным слугой,
Брэндон Балантайн.
Это был чопорный и крайне формальный способ сказать, что генералу очень нужна ее дружба. А то, что письмо вообще было написано, не оставляло в этом никаких сомнений.
Шарлотта быстро встала из-за стола, сложила письмо и бросила его в печку. Языки пламени немедленно охватили бумагу, и генеральское послание исчезло.
– Сегодня утром я, пожалуй, прогуляюсь, – сказала она Грейси. – Хочется посмотреть Египетскую коллекцию в Британском музее. Когда вернусь – не знаю.
Служанка бросила на нее взгляд, полный любопытства, но от вопросов воздержалась.
– Конечно, мэм, – сказала она, широко раскрыв глаза. – Я с усем управлюсь.
Миссис Питт поднялась в спальню и достала свое второе лучшее платье для утренних визитов – не бледно-желтое, которое было самым лучшим и которое она уже надевала для встречи с Балантайном, – а бело-розовое, из муслина, которое ей подарила Эмили.
До Британского музея можно было без труда дойти пешком, и именно поэтому генерал, по-видимому, выбрал его. Шарлота вышла в 11:10, чтобы быть в музее в половине двенадцатого. Это была дружеская встреча, а не любовное свидание или протокольный визит, где опоздание выглядело бы или стильной деталью, или завуалированным способом высказать свое неудовольствие.
В музее она появилась в 11:25 и сразу же увидела генерала: тот стоял прямо, со сложенными за спиной руками, и солнечные лучи освещали его начавшие седеть светлые волосы. Балантайн выглядел невыносимо одиноким, как будто все проходившие мимо него принадлежали к обществу, которое исторгло его из себя. Может быть, это было связано с его неподвижностью? Было очевидно, что этот мужчина кого-то ждет, потому что его взгляд не двигался так, как должен был бы двигаться, если б генерал рассматривал мумии на стендах или изучал резьбу и золото саркофагов.
Шарлотта подошла к нему, но поначалу он ее не заметил.
– Генерал Балантайн… – тихо позвала женщина.
Старый военный быстро повернулся, и на лице его сначала появилась улыбка, а затем замешательство – эмоции явно переполняли его.
– Миссис Питт… как мило, что вы смогли прийти, – пробормотал он неуверенно. – Надеюсь, что я не позволил себе… Я…
– Ну конечно же, нет, – успокоила его Шарлотта. – Я всегда мечтала посмотреть Египетскую коллекцию, но никто из моих знакомых этим совсем не интересуется. А ведь вы согласитесь, что если б я пришла смотреть на эту коллекцию в одиночестве, то привлекла бы к себе совсем ненужное внимание.
– Ах, вот как! – Скорее всего, генералу не пришло в голову такое объяснение. Будучи мужчиной, он пользовался большей свободой, которую воспринимал как нечто естественное. – Да, конечно… Ну что же, тогда давайте смотреть.
Несомненно, миссис Питт могла спокойно посмотреть на эту коллекцию с Эмили, тетушкой Веспасией или, на худой конец, с Грейси. Но сейчас она просто пыталась отвлечь генерала от грустных мыслей, превратив все в шутку.
– А вы когда-нибудь были в Египте? – спросила Шарлотта, рассматривая саркофаг.
– Нет. Один раз, проездом… – Балантайн заколебался, а затем, приняв, видимо, окончательное решение, продолжил: – Я был в Абиссинии.
– Правда? А зачем? Я хочу сказать, вас интересовала сама страна или вас туда послали по службе? – взглянула на него миссис Питт. – Я не знала, что мы воевали в Абиссинии.
– Моя дорогая, мы воевали практически везде. Вам будет трудно назвать место на земле, где бы мы не защищали свои интересы, – улыбнулся генерал.
– Ну, и что же нам надо было в Абиссинии? – спросила его собеседница. Ей действительно стало интересно, а кроме того, она хотела заставить Балантайна говорить о чем-то, что по-настоящему интересовало его самого.
– Это довольно нелепая история, – ответил генерал, все еще улыбаясь.
– Отлично! Обожаю нелепые истории, и чем нелепей, тем лучше. Расскажите, пожалуйста! – попросила женщина.
Балантайн предложил ей руку, миссис Питт оперлась на нее, и они медленно двинулись вдоль музейных экспонатов, не обращая на них никакого внимания.
– В шестьдесят четвертом году ситуация в Абиссинии сильно обострилась, – стал рассказывать генерал, – хотя началось все гораздо раньше. Император Абиссинии Теодор…
– Теодор! – воскликнула Шарлотта с недоумением. – Ведь это же совсем не абиссинское имя! У него обязательно должно быть… ну, я не знаю… африканское имя! Или, на худой конец, оно должно быть иностранным… Но, простите меня, продолжайте!
– Император родился в очень простой семье. По профессии он был писцом, но заработки в этом деле были очень низкими, и он стал бандитом. В этом он преуспел настолько, что, когда ему исполнилось тридцать семь лет, его короновали как императора Абиссинии, Короля Королей и Избранника Богов, – сообщил Брэндон.
– Очевидно, я всегда недооценивала бандитов, – хихикнула его спутница. – Не только в социальном аспекте, но и с точки зрения их религиозной значимости.
– К сожалению, император был совершенно сумасшедшим, – теперь генерал широко улыбался, – и он написал письмо королеве.
– Нашей или своей собственной?
– Нашей королеве! Королеве Виктории. Император желал прислать в Лондон делегацию, чтобы рассказать Ее Величеству, как его мусульманские соседи угнетают его и других добрых христиан в Абиссинии. Он предложил Виктории вступить с ним в союз и разобраться с неверными.
– И что же ответила королева? – полюбопытствовала Шарлотта. В этот момент они остановились перед камнем, покрытым великолепными иероглифами.
– Этого мы никогда не узнаем, – ответил генерал. – Письмо пришло в Лондон в шестьдесят третьем году, и кто-то в Министерстве иностранных дел положил его не в тот ящик. Или тот человек просто не знал, что на него ответить. Поэтому Теодор сильно разозлился и посадил в тюрьму британского консула в Абиссинии, капитана Чарльза Кэмерона. Там его привязали к козлам и отхлестали кнутом из кожи гиппопотама.
Шарлотта уставилась на генерала. Она никак не могла понять, серьезно он это говорит или шутит. Наконец по его глазам она поняла, что старый солдат абсолютно серьезен.
– И что же произошло потом? – охнула она. – Мы послали армию, чтобы освободить несчастного?
– Нет. В Форин-офис[18] стали судорожно разыскивать письмо и наконец нашли его, – продолжил рассказ военный. – Они написали ответ с требованием немедленно отпустить Кэмерона и передали его турецкому ассириологу по имени Рассам с просьбой передать письмо адресату. Письмо было написано в мае шестьдесят четвертого года, но император получил его только почти через два года, в январе. Тогда Теодор сначала тепло поприветствовал Рассама, а затем бросил его в ту же тюрьму, где томился Кэмерон.