Изменения пассионарности в ходе этногенеза создают исторические события. Таким образом, история идет не вообще, а именно в конкретных этносах и суперэтносах, каждый из которых обладает своим запасом пассионарности, своим стереотипом поведения, собственной системой ценностей – этнической доминантой. И поэтому говорить об истории всего человечества не имеет смысла. Так называемая всеобщая история есть лишь механическая совокупность знаний об истории различных суперэтносов, так как с этнической точки зрения никакой феноменологической общности историческое человечество не представляет. Поэтому и все разговоры о «приоритете общечеловеческих ценностей» наивны, но небезобидны. Реально для торжества общечеловеческих ценностей необходимо слияние всего человечества в один-единственный гиперэтнос. Однако до тех пор, пока сохраняются разности уровней пассионарного напряжения в уже имеющихся суперэтносах, пока существуют различные ландшафты Земли, требующие специфического приспособления в каждом отдельном случае, – такое слияние мало вероятно и торжество общечеловеческих ценностей, к счастью, будет лишь очередной утопией. Но даже если представить себе гипотетическое слияние человечества в один гиперэтнос как свершившийся факт, то и тогда восторжествуют отнюдь не «общечеловеческие ценности», а этническая доминанта какого-то конкретного суперэтноса.
Причина здесь проста. Суперэтнические системы ценностей, как правило, взаимоисключающи и, уж во всяком случае, плохо совместимы между собой. Такая несовместимость вполне оправданна и отвечает функциональной роли суперэтнических доминант. Ведь именно они служат индикаторами принадлежности отдельного человека и этноса к «своему» суперэтносу. Доминанты как бы блокируют слияние суперэтносов между собой. Например, можно найти много общего в теологии христианства, ислама и даже буддизма. Этого общего и раньше находили достаточно. Однако историческая практика свидетельствует, что все ранее предпринимавшиеся попытки искусственно создать на основе этого общего не то что общечеловеческую, а просто межсуперэтническую систему ценностей неизменно заканчивались крахом и приводили только к дополнительному кровопролитию. Иначе говоря, хоть и считают мусульмане Азербайджана Евангелие наряду с Кораном святой книгой (Инджиль), а Иисуса Христа – пророком Исой, но к примирению с армянами-христианами сие не приводит и привести не может принципиально.
Таким образом, соединение двух суперэтносов как таковых невозможно, но остается возможным отрыв отдельных этносов и присоединение их к другому суперэтносу. Вхождение России в «семью цивилизованных народов Европы» как раз и является одним из проигрываемых сегодня вариантов присоединения страны к новой суперэтнической системе. Но было бы величайшим заблуждением думать, что итогом строительства «общеевропейского дома» станет обоюдное торжество общечеловеческих ценностей.
Вхождение в чужой суперэтнос всегда предполагает отказ от своей собственной этнической доминанты и замену ее на господствующую систему ценностей нового суперэтноса. Вряд ли в нашем случае произойдет иначе. Ценой входа в цивилизацию станет для нас господство западноевропейских норм поведения и психологии. И легче ли окажется оттого, что эта суперэтническая система ценностей неправомерно наречена «общечеловеческой»? С той же степенью обоснованности могла бы фигурировать в качестве общечеловеческой православно-христианская, исламская или конфуцианская система взглядов и оценок.
Но что же, спросит недовольный читатель, от нас-то, выходит, и вовсе ничего не зависит? Поспешим успокоить читателя. Речь вовсе не идет о факте влияния человека на историю. Было бы смешно отрицать, что людские замыслы и дела рук человеческих влияют на историю, и подчас очень сильно, создавая непредвиденные нарушения – зигзаги – в ходе исторических процессов. Но мера влияния человека на историю вовсе не так велика, как принято думать, ибо на популяционном уровне история регулируется не социальными импульсами сознания, а биосферными импульсами пассионарности.
Образно говоря, мы можем, подобно резвящимся глупым детям, переводить стрелки на часах истории, но возможности заводить эти часы мы лишены. У нас роль самонадеянных детей исполняют политики. Они по своему почину переводят стрелки с 3 часов дня на 12 часов ночи, а потом страшно удивляются: «Почему же ночь не наступила и отчего трудящиеся спать не ложатся?» За ответом на последний вопрос обращаются к тем самым академикам, которые научно обосновали необходимость перевода стрелок. Таким образом, те, кто принимает решения, совершенно не учитывают натуральный характер процессов, идущих в этнической сфере. И, зная пассионарную теорию этногенеза, удивляешься отнюдь не тому, что в стране «все плохо». Удивляешься тому, что мы все еще существуем.
Чтобы авторский пессимизм не выглядел голословным утверждением, достаточно произвести простой подсчет. Пассионарный толчок нашего суперэтноса, который раньше назывался Российской империей, затем Советским Союзом, а теперь, видимо, будет именоваться Союзом суверенных государств, произошел на рубеже XIII в. Следовательно, сейчас наш возраст – около 800 лет. Общая модель этногенеза свидетельствует, что на этот возраст падает один из наиболее тяжелых моментов в жизни суперэтноса – фазовый переход от надлома к инерции. Так что переживаемый нами кризис вполне закономерен и происходящие события в целом не противоречат такой интерпретации. Надлом в российском суперэтносе впервые обозначился после Отечественной войны 1812 г. Поскольку общая продолжительность фазы надлома около 200 лет, становится понятным, что так называемый советский период нашей истории является наиболее тяжелой, финальной частью фазы надлома, в которой былое единство суперэтноса исчезает и сменяется кровавыми эксцессами гражданской войны. Следовательно, горбачевская перестройка в действительности представляет собой попытку перехода к новой фазе развития – инерционной. Перестройку часто называют последним шансом, но в этническом контексте ее правильнее было бы назвать единственным шансом на дальнейшую жизнь, ибо исторический опыт свидетельствует, что суперэтносы, не пережившие этот фазовый переход, просто прекращали свое существование как системы, элементы которых распадались и входили в состав других суперэтнических систем.
С учетом ретроспективы этнической истории ничего уникального в нашей ситуации нет. Конечно, если мы сравниваем себя с современными западноевропейцами или американцами, то сравнение не в нашу пользу: мы огорчаемся, и совершенно напрасно. Сравнение имеет смысл лишь для равных возрастов этноса. Европейцы старше нас на 500 лет, и то, что переживаем мы сегодня, Западная Европа переживала в конце XV – начале XVI в.
Мы почему-то легко забываем, что благосостояние, гражданский мир, уважение к правам ближнего, характерные для современной Европы, являются результатом очень длительного и не менее мучительного, чем наше, исторического развития. Тихая и спокойная Франция при Миттеране, для которой террористический акт – событие, в XV в., точно так же как Россия в XX, полыхала в огне гражданской войны, только сражались в ней не белые и красные, а сторонники герцога Орлеанского и герцога Бургундского. Повешенные на деревьях люди расценивались тогда французами как привычный элемент родного пейзажа.
И потому как бы мы ни стремились сегодня копировать Европу, мы не сможем достичь их благосостояния и их нравов, потому что наш уровень пассионарности, наши императивы предполагают совсем иное поведение. Но даже с учетом отмеченного возрастного различия суперэтносов было бы неверно утверждать, будто распад страны есть только и исключительно следствие фазы надлома. Да, падение пассионарности в фазе надлома и даже в инерционной фазе в принципе всегда увеличивает стремление провинций к самостоятельности, и это вполне естественно. Ведь признак пассионарности в ходе этногенеза как бы дрейфует по территории страны от центра к окраинам. В итоге к финальным фазам этногенеза пассионарность окраин этнического ареала всегда выше, чем пассионарность исторического центра. Схема процесса очень проста: люди энергичные, стремясь избавиться от пристального внимания начальства и обрести побольше простора для деятельности, покидают столицы и едут осваивать новые земли. А затем начинается обратный процесс – их дети и внуки, сделав карьеру «на местах», едут в Москву или Петербург хватать фортуну за волосы. Таким образом, в центре власть оказывается в руках тех же провинциалов. Много ли среди политических лидеров последних лет коренных москвичей или петербуржцев? Н.И. Рыжков и Б.Н. Ельцин – уральцы, А.А. Собчак и Е.К. Лигачев – сибиряки, М.С. Горбачев и Е.К. Полозков – выходцы с Северного Кавказа и т.д. Мы намеренно упоминаем политиков с диаметрально противоположными программами, ибо суть не в лозунгах.
