– Славно погуляли, пироманы хреновы… – пробормотал обманчиво рыхлый и вечно кажущийся сонным Юрка Лебеденко – тоже лейтенант, успешно освоивший на гражданке профессию охранника в банке. – Ну, что, командир, догоним и перегоним? – Он пристально уставился в глаза капитану. За аморфной внешностью бывшего однокашника по училищу прятались недюжинная сообразительность, выносливый организм и любовь к подвижным играм.
– Слушай сюда, товарищи офицеры, – распорядился Никита. – Бьюсь об заклад, это «Тени». Им не повезло, в противном случае шесть десятков наших товарищей уже бы превратились в прах и пепел. Имеется риск, что они еще здесь, но позволю себе в этом усомниться. Растворились, как в серной кислоте, мать их. Но от нас не уйдут. На рожон не лезть. В лес идет только наша пятерка. Проверить оружие и амуницию. Связь по рации. Командирам отделений с людьми остаться здесь и быть постоянно на связи. Незачем создавать толпу в лесу. Накроем банду – сами справимся.
– Справимся, Никита, – добродушно пробормотал Лебеденко. – Терновского бы надо отправить…
– Именно, – усмехнулся капитан. – Действуй, Серега. Ты у нас лесник – то же самое, что леший. И в темноте видишь, как кошка. Осмотри опушку и не выключай рацию. Не светись. Докладывать каждую минуту – просто подавай условный сигнал. И не топай через поле, обойди. Мы тоже подберемся с фланга и будем ждать от тебя весточки.
Спецназ остался на месте происшествия, а пятеро специалистов по обезвреживанию вражеских разведывательно-диверсионных групп растворились в ночи. Относительно внятный доклад от Терновского поступил через десять минут.
– Командир, я в лесу, четко напротив общаги, – приглушенно сообщил «лесник». – Ориентир – расщепленная молнией осина. Тридцать метров на юг от ориентира – и углубляйтесь в лес.
– Мы на верном пути? – спросил Турченко.
– А то каждый охотник желает знать… – забурчал под нос Семен Гончар.
– Да, товарищи, верной дорогой идем, – подтвердил Терновский. – У диверсантов здесь было лежбище. Я его обследовал. Двое курили в рукав, третий грыз леденец на палочке, а у четвертого, похоже, задница зудела – ворочался, целый окоп протер. Их было около десятка, командир. Или немного побольше. Ушли примерно полчаса назад. Один за сучок зацепился – оставил на нем клок маскхалата.
– Точно ушли? – уточнил Никита.
– Точно, командир. Выстроились в колонну по одному и гуськом убрались в лес. Засады я не чувствую. Откуда им было знать, что прибудет спецназ и решит прогуляться по их души?
– По следу сможем пройти? – Никита посмотрел на часы. Ночь благополучно стартовала, до рассвета оставалось часов пять. Диверсанты, конечно, будут плутать, путать следы, но не такие уж они следопыты, а эта чаща не такая бесконечная…
– Сможем, – уверил Терновский. – Это ночь, они сами ни черта не видят и будут повсюду оставлять следы… Подгребайте ко мне.
– Может, подогнать бригаду-другую и окружить лес? – задумчиво почесал небритый подбородок Гончар. – Ни одна мышь тогда не проскочит.
– Можно, – согласился Никита. – И будем ждать, пока у них в лесу патроны кончатся. Сема, ты голову давно проверял? Мы можем снять с позиций всю нашу армию, чтобы окружить этот долбаный лес. Но тогда эти милые люди будут отстреливаться, бросаться гранатами, ставить повсюду растяжки, и победа будет пирровой, вследствие тяжелых потерь. В этом отряде сплошные фанатики и наци, там нет мобилизованных, будут биться до последнего. Нам это надо? А так мы их накроем тихонечко, малыми силами, не числом, а уменьем. Мы же не собираемся сегодня умирать?
– Уж я-то точно нет, – проворчал Гончар. – Мне сегодня, между прочим, тридцатник исполняется, хочется отметить, как все нормальные люди, а не с пулей в башке.
– Вот и договорились, – хмыкнул капитан. – За работу, товарищи офицеры. И не забываем, что на нашем пути могут встретиться растяжки, мины, небольшие карательные отряды и прочие неожиданные вещи, включая полноценную засаду…
Маленький отряд воссоединился через несколько минут. Компактные фонари освещали примятости в траве. Терновский прополз по земле, потом поднялся на корточки, начал углубляться в лес. Остальные бесшумно следовали за ним, укрываясь за деревьями, напряженно вслушиваясь в звуки ночного леса. Замирали, когда ломалась ветка под напором ветерка, глухо ухала ночная птица, перелетала с ветки на ветку, шумно махая крыльями. «Эти парни далеко не лешие, – бормотал Терновский, припадая к земле. – Не сказать, что ступали след в след – попробуй наступи в такой темени. Но шли кучно, друг за дружкой, хорошо протоптали тропу». Растяжку обнаружили на пятой минуте и едва не вляпались в нее по самые уши!
– Сема, стой… – внезапно захрипел Копылов. По счастливой случайности свет от его фонаря плясал по ногам впереди идущего Гончара. А когда тот никак не среагировал, схватил его за плечо, зашипел. – Стой, слепая тетеря, погубишь всех…
– А чего слепая-то? – спросил Семен и заткнулся. Копылова не проглючило. Тонкая нить, мелькнувшая в бледном свете, не имела ничего общего с предметами природного происхождения. Вернулся побледневший Терновский – именно на этом участке черт его дернул сместиться на полметра левее!
– Никому не шевелиться… – Никита опустился на корточки. Растяжка оказалась короткой – не больше метра. Она упиралась в трухлявый пень, в который диверсанты и засунули Ф-1. В случае взрыва начисто разнесло бы не только этот пень, но и окружающие деревья и всю беззаботную компанию, не знающую, что творится у нее под ногами! Никита осторожно вытащил гранату, снял проволочную петлю с рычажка взрывателя. Лучше не проходить мимо такого вопиющего явления. Рано или поздно на гранате подорвется какой-нибудь грибник или сборщик ягод. Украинским диверсантам на это плевать, но в том и разница между украинскими диверсантами и «бездушными пророссийскими террористами»…
– Фу, мужики, простите, недоглядел, – шумно выдохнул Гончар. – Как колыбельную в голове на барабане отстучали…
– То ли еще будет, – усмехнулся Копылов. – Чем дальше в лес, тем истеричнее «ау», как говорится. Но, думаю, других растяжек мы не встретим.
– И все же посматривайте под ноги, – посоветовал Никита. – А с тобой, именинник, мы поговорим отдельно. Расслабился ты на свой тридцатый день рождения. Вперед, товарищи офицеры. До рассвета мы должны раскупорить этот гадюшник…
Возможно, у этого парня тоже имелся прибор ночного видения, но воспользоваться им он не успел. Шевельнулось что-то под разверзшимся корневищем отмирающего дерева, привстало на колени, почесалось. Только он, больше никого. Часовой обходил окрестности своей базы, пристроился отдохнуть от трудов праведных. Лебеденко бросился первым, навалился, сдавил предплечьем горло. Диверсант хрипел, брыкался, но никому еще не удавалось вырваться из страстных объятий Лебеденко. Сопротивление слабело, движения делались судорожными, вялыми. Тело затихло. Лебеденко отдышался и для верности ударил локтем в горло, переломив шейные позвонки.
– А это зачем? – подползая, прошептал Копылов.
– Для улучшения качества обслуживания, – объяснил Лебеденко. – Ты не в курсе, что иногда они возвращаются?
Спецназовцы подползали ближе. Лес сгустился, местность была изрыта мелкими, но обрывистыми оврагами. Деревья возвышались над ними, как какие- то сказочные уродцы. Данный квадрат располагался в низине. Чувствовался неприятный душок – поблизости находилось болото. Никита посмотрел на светящиеся стрелки. Ночь куда-то канула – почти четыре часа маленький отряд спецназа метр за метром осваивал чащу. Злости не было предела. Но, кажется, пришли. Старались не дышать. С физиономией покойника ознакомились без любопытства. Невысокий жилистый тип, закутанный в маскировочную накидку и распространяющий убийственный запах рефтамида – с комарами и прочими кровососущими в низине был полный порядок (спецназовцы, в отличие от диверсантов, предпочитали нейтральный репеллент из высушенных трав). Люди окружали низину, ползли мимо кочек и извилистых ветвей кустарника. Никита первым преодолел чавкающую канаву и застыл на косогоре. Сердце понесло вскачь. Вот они, проклятые, – вся база как на ладони! Небольшая низина, с одной стороны овраг, с другой – кустарник. Три палатки, покрытые маскировочной сетью – с вертолета не различишь. Да еще деревья плотно окружали участок местности. Неподалеку журчал ручей – ясное дело, чтобы по воду далеко не бегать.
