– Это не имеет значения, – сказала мама.

– Но, наверное, они все-таки написали, – не унималась я.

– Может быть, на почте письмо положили в другой ящик, – предположила миссис Талбот.

– Это не имеет значения, – повторила мама, развешивая пальто на веревках на кухне. Больше она об этом не говорила. Когда вернулся отец, я спросила про Клири и его, но он был слишком увлечен, рассказывая об их походе, и не ответил мне.

Стич куда-то пропал. Я снова свистнула, потом пришлось идти обратно. Он сидел у подножия холма, уткнувшись во что-то носом.

– Домой, – крикнула я. Он повернулся, и я поняла, в чем дело.

Стич запутался в упавших проводах, умудрившись обмотать их вокруг ног, как он это иногда делает с поводком, и чем сильнее он тянул, тем сильнее запутывался.

Сидел он прямо посреди дороги, а я стояла на обочине, пытаясь сообразить, как его вытащить, не оставив там следов. У вершины холма дорога почти вся замерзла, но здесь, внизу, снег еще таял, и вода сбегала в стороны большими ручьями. Я ступила носком ноги в грязь и сразу утонула на добрых полдюйма. Шагнув назад, я стерла след рукой, вытерла руку о джинсы и стала думать, что делать дальше. У отца такой же пунктик насчет следов, как у мамы насчет моих рук, но еще хуже будет, если я не вернусь засветло. Тогда он даже может запретить мне ходить на почту.

Стич уже дошел до такого состояния, что готов был залаять. Он обмотал провод вокруг шеи и затягивал его все сильнее.

– Ладно, – сказала я. – Сейчас.

Я прыгнула насколько смогла далеко в один из ручьев, добралась до Стича и оглянулась, чтобы удостовериться, что мои следы смыло водой. Вызволив Стича, я отбросила конец оборвавшегося провода на край дороги, к столбу, с которого он свисал. Но Стич все равно, возможно, запутается в нем в следующий раз.

– Глупая собака, – сказала я. – Теперь быстро! – И я бросилась бегом к обочине и вверх по холму в своих мокрых хлюпающих кроссовках. Стич пробежал метров пять и остановился, обнюхивая дерево.

– Быстро! – крикнула я. – Темно становится. Темно, Стич!

Он пулей пронесся мимо меня с холма. Я знаю, что собакам это не свойственно. Но Стич боится темноты. Иногда я говорю ему: «Для собак паранойя – это убийца номер один», но сейчас я хотела только, чтобы он бежал быстрее, пока у меня совсем не замерзли ноги. Сама я тоже побежала, и к подножию холма мы добрались почти одновременно.

У дороги к дому Талботов Стич остановился. Наш дом был всего в сотне футов от этого места на другой стороне холма. Он стоит в низине, окруженный холмами со всех сторон, и так глубоко и хорошо спрятан, что вы никогда бы его не нашли. Из-за холма Талботов не видно даже дыма из нашей трубы. Через их участок, немного срезав, можно пройти лесом к нашему заднему крыльцу, но я никогда там теперь не хожу.

– Темно, Стич! – строго сказала я и снова побежала. Стич держался рядом.

К тому времени, когда я добралась до въезда на наш участок, пик Пайка уже окрасился розовым цветом. Стич, наверно, раз сто успел задрать ногу у ели, пока я не затащила его на место. Это действительно большая ель. Прошлым летом отец и Дэвид срубили ее, а потом сделали все так, как будто она сама упала поперек дороги. Она совершенно закрывала то место, где дорога сворачивает к нашему дому, но ствол ее весь в занозах, и я опять поцарапала руку, причем там же, где и всегда. Замечательно!

Удостоверившись, что ни я, ни Стич не оставили на дороге следов (если не считать тех, что Стич всегда оставляет, – другая собака нашла бы нас в два счета, и, может быть, именно так Стич оказался у нас на крыльце: он учуял Расти), я бросилась под прикрытие холма. Стич не единственный, кто начинает нервничать с приходом темноты. Да и ноги у меня уже заболели от холода. Стич в этот раз вел себя действительно беспокойно. Он не остановился, даже когда мы оказались перед домом.

Дэвид как раз нес с улицы дрова, и я с одного взгляда определила, что он опять напилил слишком длинные поленья.

– Только-только успела, – сказал он. – Семена принесла?

– Нет, – ответила я. – Но я принесла кое-что другое. Для всех.

И я побежала в дом. Отец разматывал на полу гостиной пластиковую пленку, а миссис Талбот держала в руках конец рулона. Мама подняла карточный столик, все еще сложенный, и ждала, когда они закончат и можно будет поставить его перед печкой и накрывать к ужину. На меня никто даже не посмотрел. Скинув рюкзак, я достала журнал для миссис Талбот и конверт.

– На почте было письмо, – сказала я. – От Клири.

Все подняли на меня глаза.

– Где ты его нашла? – спросил отец.

– На полу, в почте третьего класса. Я искала журнал для миссис Талбот.

Мама прислонила столик к дивану и села. Миссис Талбот посмотрела на меня непонимающим взглядом.

– Клири – это наши друзья, – пояснила я для нее. – Из Иллинойса. Они должны были приехать позапрошлым летом. Мы собирались вместе подняться на пик Пайка и все такое.

В дверь с грохотом ввалился Дэвид. Он взглянул на маму, сидящую на диване, на отца с миссис Талбот, стоящих с пленкой в руках, словно две статуи, и спросил:

– Что случилось?

– Линн говорит, что нашла сегодня письмо от Клири, – ответил отец.

Поленья вывалились у Дэвида из рук. Одно из них покатилось по ковру и остановилось у маминых ног, но никто не наклонился, чтобы его подобрать.

– Я вслух прочитаю? – спросила я, глядя на миссис Талбот. Ее журнал все еще был у меня в руках. Я вскрыла конверт, достала письмо и начала читать:

«Дорогие Дженис, Тодд и все остальные, как дела на славном западе? Нам не терпится вырваться отсюда и повидать вас, но, возможно, нам не удастся сделать это так скоро, как мы надеялись. Как там Карла, Дэвид и их малыш? Очень хочу увидеть маленького Дэвида. Он уже ходит? Бабушку Дженис, наверное, так распирает от гордости за внука, что ее бриджи трещат по швам. Я права? Кстати, как у вас там, на западе, носят бриджи или вы все ходите в джинсах?»

Дэвид, стоявший до того облокотившись о каминную полку, опустил голову на руки.

«Извините, что я не писала, но Рик заканчивал школу, и мы были очень заняты. Кроме того, я думала, что мы прибудем в Колорадо раньше письма. Но теперь, похоже, планы немного меняются. Рик определенно настроился идти в армию. Мы с Ричардом отговаривали его до посинения, но, видимо, сделали только хуже. Мы даже не смогли уговорить его подождать до возвращения из Колорадо, потому что он уверен, что мы там будем все время его отговаривать. Конечно, он прав. Я очень о нем беспокоюсь. Надо же, в армию! Рик говорит, что я слишком много нервничаю, и, наверное, он опять прав, но что, если будет война?»

Мама подняла с пола полено, которое уронил Дэвид, и положила его рядом с собой на диван.

«Если вы там, на золотом западе, не возражаете, мы подождем до конца первой недели июля, когда Рик закончит базовую подготовку, и тогда приедем все вместе. Пожалуйста, напишите нам, что вы об этом думаете. Вы уж извините, что в последнюю минуту я так меняю наши общие планы, но здесь есть и положительная сторона: у вас будет целый лишний месяц для того, чтобы привести себя в спортивную форму перед восхождением на пик Пайка. Не знаю, как вы, но мне это не помешало бы».

Миссис Талбот выпустила из рук конец пленки. На этот раз она упала не на печь, но довольно близко, и пластик тут же начал морщиться от жара. Однако отец просто стоял и смотрел, даже не пытаясь его убрать.

«Как девочки? Соня растет, как лиана. Теперь она увлеклась бегом, приносит домой медали и грязные носки. И вы бы видели ее коленки! Они такие разбитые, что я чуть не потащила ее к врачу. Она говорит, что сбивает коленки о барьеры, а ее тренер сказал, что никаких поводов для беспокойства нет, но я все равно беспокоюсь. Мне кажется, что они просто не заживают. У вас не бывает такого с Линн и Мелиссой?

Знаю, знаю. Я опять слишком много беспокоюсь. С Соней все в порядке. С Риком тоже. Ничего ужасного до конца первой недели июля не случится, и мы снова увидимся.