— Под Искусством ты подразумеваешь магию?

Волшебник приоткрыл один глаз и нахмурился.

— Да, и нечего смотреть на меня так осуждающе, словно магия — это что-то мерзкое и ужасное. После побега я слишком часто ловил на себе подобные взгляды.

— Ну, люди вообще не склонны считать магию чем-то положительным.

Эсрахаддон вздохнул и мрачно покачал головой.

— Мир переменился за те годы, что я провел в заточении, и меня это угнетает. Я выжил и сохранил рассудок, потому мне было известно, что однажды я смогу сыграть свою роль в спасении человечества, но теперь вижу, что оно того не стоит. Во времена моей молодости мир был удивительным местом. Какие прекрасные были города. Ваша Колнора показалась бы трущобой в самом крошечном городишке моего времени. В домах был водопровод, вода лилась из крана прямо в доме. У нас была разветвленная, отлично работающая канализация, благодаря чему на улицах не воняло, как из выгребной ямы. Здания строили высотой в восемь-девять этажей, а иногда и двенадцать. У нас были больницы, где людей действительно лечили. Были библиотеки, музеи, храмы и самые разные школы. Человечество растратило впустую наследие Новрона. Я чувствую себя так, словно заснул богачом, а проснулся нищим. — Он помолчал. — Опять же, то, что вы так невыразительно называете магией, есть Искусство, которое отличало нас от животных. Это было величайшее достижение нашей цивилизации. А в нынешние времена его не только позабыли, но и научились презирать. В мое время тех, кто владел Искусством и умел повелевать силами природы, почитали как посланников Господа, как священных особ. А сегодня тебя могут отправить на костер, если ты нечаянно предскажешь завтрашнюю погоду. Тогда все было совершенно иначе. Люди были счастливы. Не было бедных семей, живущих на улице. Не было нищих, отчаявшихся крестьян, борющихся за кусок хлеба и вынужденных ютиться в лачуге с тремя детьми, четырьмя свиньями, двумя овцами и козой, так что рой мух днем гуще, чем вечерняя похлебка.

Эсрахаддон печально огляделся по сторонам:

— Как всякий волшебник, я посвятил жизнь изучению истины и применению этих знаний в служении императору. Лишь придя сюда, я познал величайшую истину и сумел преданно служить ему, но теперь иногда сожалею об этом. Ах, если бы я только остался дома. Я бы давно был мертв, прожив прекрасную, счастливую жизнь.

Ройс насмешливо улыбнулся.

— Не так давно кто-то говорил мне, — сказал он с издевкой, — что волшебники не источник информации.

Эсрахаддон так мрачно посмотрел на него, что Ройс поспешил переменить тему:

— Так что там с башней?

Волшебник окинул взглядом каменную громаду с выступавшими из тумана изящными шпилями:

— У Авемпарты состоялось последнее сражение Великих эльфийских войн. Новрон оттеснил эльфов к Нидвальдену, но они затворились в неприступной башне. Новрон не мог допустить, чтобы его остановила какая-то речушка, и он приказал построить мост. На это ушло целых восемь лет и отняло сотни жизней. По большей части людей уносил водопад, но в конце концов строительство было завершено. Еще пять лет Новрон потратил на то, чтобы взять цитадель. Это деяние имело не только стратегическое, но и символическое значение. Оно вынудило эльфов смириться с мыслью, что ничто не остановит Новрона, желавшего стереть их с лица Элана. Тогда же случилось весьма любопытное событие, которое до сих пор до конца не поддается объяснению. Говорят, что Новрон получил Рог Гилиндоры и с его помощью заставил эльфов окончательно капитулировать. Он велел им уничтожить свое оружие и военные машины, а также отступить за реку, с тем чтобы никогда больше ее не пересекать.

— То есть здесь не было моста, пока Новрон его не построил? Ни с той, ни с другой стороны?

— Нет, в том-то и загадка. Добраться до башни было невозможно.

— А как же эльфы туда добирались?

— Вот именно, — согласился волшебник.

— Так ты этого не знаешь?

— Я стар, но не настолько. Время Новрона для меня куда более далекое прошлое, чем мое время для тебя.

— Значит, и на эту загадку есть ответ. Просто сейчас он не очевиден.

— Думаешь, Новрон потратил бы восемь лет на строительство моста, если бы ему тогда все было понятно?

— А с чего ты взял, что я могу ее разгадать?

— Представь себе, что у меня есть нюхье.

Ройс с любопытством покосился на него:

— Может, ты хотел сказать, чутье?

— Похоже, в моем словарном запасе еще есть пробелы, — раздраженно сказал волшебник.

Ройс посмотрел на башню посреди реки и задумался над тем, почему заказы на похищение мечей всегда крайне трудновыполнимы.

Панихида по Мэй Драндел была мрачной и торжественной, но Адриану она показалась как будто отрепетированной заранее. Не было ни одного неловкого момента, никто не забыл ни слова, не сделал ни единой ошибки во время чтения. Каждый отлично играл свою роль. Действительно, по части похорон жители Дальгрена отличались поразительным умением, тем более что они добровольно выступали в роли плакальщиков, не ожидая никакой награды за свое мастерство.

Дьякон Томас позволил себе отступление от официальной части службы лишь затем, чтобы упомянуть о преданности Мэй своей погибшей семье и церкви. Она ушла последней. Ее сыновей унесла болезнь, когда им еще не исполнилось и шести лет, а пять месяцев назад зверь убил ее мужа. В своей поминальной речи Томас вслух произнес то, о чем думали почти все дальгренцы. Он сказал, что хотя смерть Мэй и была такой страшной, возможно, в каком-то смысле ей даже повезло. Некоторые говорили, что она две ночи подряд нарочно оставляла на окне горящую свечу.

Как это часто случалось в последнее время, из-за отсутствия тела покойной хоронить было некого, поэтому деревенские жители просто воткнули в землю беленый кол с выжженным на нем именем Мэй. Он стоял рядом с такими же кольями, помеченными именами Деви, Фирт и Уэнт Драндел.

На службу пришли все, кроме Ройса и Эсрахаддона. Чтобы почтить память Мэй, явился даже Терон Вуд. Старый арендатор выглядел еще более измученным и несчастным, чем вчера, и Адриан подозревал, что он не спал всю ночь.

По окончании службы в деревне устроили общий поминальный обед. Мужчины вынесли столы во двор, соединив их торцами, и каждая семья принесла свое блюдо. По большей части это были копченая рыба, кровяной пудинг — колбаска из свиной крови, молока, животного жира, лука и овса, а также баранина.

Адриан не стал садиться за стол. Он прислонился к кедру и предпочел издали наблюдать за происходящим.

— Угощайся, — сказала ему Лина.

— Здесь, похоже, и так немного. У меня в сумке есть кое-какие припасы, — заверил он ее.

— Глупости. Мы этого не потерпим. На поминках едят все. Мэй бы этого хотелось, а для чего еще нужны похороны, если не для того, чтобы почтить память погибшей?

Она сверлила его сердитым взглядом до тех пор, пока он не кивнул и не отправился к столу за тарелкой.

— Так это ваши лошадки у меня в конюшне? — раздался голос у Адриана за спиной.

Обернувшись, он увидел пухлого человека в сутане. В отличие от всех остальных он не производил впечатления вечно голодного человека. У него были круглые румяные щеки, а когда он улыбался, глаза превращались в такие узкие щелочки, что казались закрытыми. Он не выглядел старым, но волосы и коротко подстриженная борода у него были совсем седые.

— Если вы дьякон Томас, то да, — ответил Адриан.

— Так и есть. Вам не о чем беспокоиться. По ночам мне бывает очень одиноко там, на холме, со всеми этими пустыми комнатами. Знаете, ночью слышен каждый звук. Как ветер хлопает ставнями, как потрескивают балки, иногда это так пугает. По крайней мере теперь я могу относить все эти звуки на счет ваших лошадей. Конечно, они внизу, в конюшне, и я вряд ли смог бы их услышать, но притвориться-то мне можно? — Дьякон усмехнулся. — Честное слово, там бывает так тоскливо. Я привык общаться с людьми, и вынужденное уединение в этом особняке просто непосильная для меня ноша, — сказал он, накладывая себе на тарелку как можно больше баранины.