Его уверенный тон должен был бы окончательно меня успокоить, но яд уже проник в кровь. Стараюсь убедить себя, что его отчужденность – результат напряжения. Обстановка сложная, политический ветер неблагоприятен. Несмотря на это, мы остаемся дружной парой и по-прежнему вместе переживаем счастливые моменты.

Проходит лето, за ним осень. Обстановка меняется к худшему. Рейтинг популярности Франсуа скатился совсем низко. И вот 16 декабря 2013 года по телевидению прошла передача “Большой журнал”. Я ее не видела и потому не знала, что туда была приглашена Жюли Гайе. Мы с Франсуа собирались ехать на ужин, как вдруг я получаю эсэмэску от подруги:

Смотрела “Большой журнал”?

Нет, а что?

Посмотри обязательно.

Франсуа заезжает за мной на улицу Коши, чтобы вместе отправиться на ужин. Некий журналист предложил ему встретиться с “настоящими людьми”. На самом деле это компания парижских “бобо”, богемных буржуа, набившихся в красивую квартиру с окнами, выходящими в мощеный дворик XVII века. И только на следующее утро я смотрю в интернете повтор вчерашней передачи “Большой журнал”. Один из актеров последнего фильма Жюли Гайе рассказывает, что президент побывал на съемках ее фильма. Она сидит, жеманно потупившись, и не отрицает.

Я тут же звоню Франсуа на мобильник. Он не отвечает. Пытаюсь пробиться к нему через секретарш, что делаю крайне редко. Говорю, что это срочно, что у меня к нему неотложное дело. Девушки отвечают: “Соединим тебя тут же после ухода посетителя”. Наконец он перезванивает. Я сразу, в лоб, задаю вопрос:

– Ты ездил на съемки ее фильма?

Он уверяет, что нет. Но на сей раз моему терпению приходит конец. Я выхожу из себя, и он это чувствует. Требую официального опровержения. Он обещает, что оно появится через час. Оставляю несколько вызовов на автоответчике Жюли Гайе с просьбой позвонить, чего она так и не сделает. Что ж, в 2006 году я тоже не откликалась на звонки Сеголен Руаяль, которая была тогда женой Франсуа, – об этом он сам меня просил. Круговорот измен в природе…

Вечером мы встречаемся за ужином. Моего младшего сына, который тогда жил с нами, нет дома. Ужинаем вдвоем, в гостиной. Он многословно распространяется о том о сем, обходя самое важное. Это умалчивание гнетет меня. Я решаю вскрыть гнойник и говорю, что не понимаю поведения этой девицы, которая потворствует таким слухам. С меня довольно сплетен, я жду от него, чтобы он встал на мою сторону и помог мне справиться с ними.

Вместо того чтобы поддержать меня, он начинает защищать Жюли Гайе. Я возмущена его позицией. Чувствую себя униженной. Прихожу в дикую ярость, кричу, что он сведет меня с ума своими недомолвками. В ответ он бросает мне в лицо чудовищные слова.

Убегаю от него в ванную и начинаю глотать снотворное, таблетку за таблеткой, пока в пачке не остается восемь штук. Возвращаюсь в гостиную и принимаю их у него на глазах. Не знаю, не хочу верить, что в этой истории всё правда, но не понимаю его поведения. Он стал слишком жестоким и безразличным, он сильно изменился, и мне начинает казаться, что он больше не любит меня.

Он пытается затащить меня в ванную, чтобы очистить рвотой желудок. Я замертво падаю на диван. Не чувствую своего тела, не могу выговорить ни слова, только слышу звуки, как люди в коме. Поднимаю руку, жестом прося о помощи. Но ничего не слышу в ответ, он молчит. Не произнося ни слова, даже не обращаясь ко мне по имени, он укладывает меня с ногами на диван, касается лба и выходит. Я остаюсь одна. Ко мне даже врач не придет. Не придет никто. Елисейский дворец – это настоящий улей, сердце власти, но личные апартаменты подобны капсулам – безмолвным, защищенным от внешних бурь, и сюда никто не смеет входить. Иногда я чувствовала себя здесь до ужаса одинокой.

Позже мне удается дотащиться до спальни, и я погружаюсь в многочасовой сон. Вернулся ли Франсуа? Спал ли он рядом со мной? Одурманенная снотворным, я ничего не помню. Просыпаюсь в полдень следующего дня. Рождественский праздник для детей Елисейского дворца начинается в 14 часов. Я взяла на себя его подготовку, пригласив также много детей со стороны, из бедных семей или инвалидов. С некоторыми из них я знакома лично и не могу обмануть их ожидания.

Только хватит ли у меня сил пойти туда? Встаю на ноги, борясь с тошнотой. Я не просто должна там быть, я обязана выглядеть блестяще в его глазах. Хочу, чтобы он увидел меня, чтобы наконец посмотрел на меня. Я приготовила для такого случая розовое платье, но решаю надеть не его, а длинное вечернее от Диора – великолепное, украшенное стразами: фирма предоставила его мне для официального ужина на государственном уровне. Приходят парикмахер Оливье и визажистка Надя, штатные мастера Елисейского дворца. У них золотые руки.

– Сегодня я хочу выглядеть на все сто!

Я никогда не носила джинсы и с молодых лет, желая выглядеть как можно элегантнее, одевалась в классическом стиле. Но в Елисейском дворце я поняла разницу между высокой модой и прет-а-порте! В юности я покупала модные журналы и мечтала о туалетах, которые были мне недоступны. Когда я работала на телевидении, стилист приносил мне шикарные наряды, но это не была высокая мода. О таком я даже и мечтать не смела! Свои первые шаги в качестве первой леди я сделала в прет-а-порте. Но вскоре самые престижные дома моды начали предлагать мне свои изделия, более соответствующие моей роли. Я стала носить платья от Ива Сен-Лорана, от Диора, чьими шедеврами особенно восхищалась. Иногда я сама приезжала в их бутики, иногда платья доставлялись в Елисейский дворец для бесконечных примерок. Я и сейчас продолжаю ходить на дефиле домов высокой моды.

Я говорю с ними очень спокойно – еще сказывается действие снотворного, словно меня в вату завернули. Они принимаются за дело, со свойственным им мастерством. Мы не торопимся, они преображают меня. Наконец я готова. Спускаюсь в кабинет.

Моя команда встречает меня с восторгом. Мы решаем сфотографироваться все вместе. Принимаем позу за позой, ослепительно улыбаемся. Никто из них даже вообразить не может, что произошло накануне.

Я не видела Франсуа с той минуты, когда он оставил меня на диване. По плану организаторов праздника, на концерте, устроенном для детей, я должна присутствовать одна, а президент подъедет к концу. Шестьсот пятьдесят пар детских глаз нетерпеливо смотрят на сцену в ожидании начала представления. Зал гудит от смеха и звонких ребячьих голосов.

Я останавливаюсь, чтобы поцеловать тех, с кем уже знакома. Большинство из них – колясочники. Появляется певец М. Покора, и ажиотаж в зале достигает предела. Предполагается, что после концерта я выйду, чтобы встретить президента, и вернусь в зал вместе с ним. Жду внизу, у парадной лестницы. По его первому взгляду вижу, что достигла своей цели.

– О, ты великолепна, просто королева!

Мы входим вместе, и на сей раз он пропускает меня вперед, тогда как обычно идет, не заботясь о том, поспеваю я за ним или нет. Мы выходим на сцену вдвоем, хотя это не было предусмотрено. Он обращается с коротким приветствием к юным зрителям и впервые за много месяцев произносит несколько слов в мой адрес, публично поблагодарив за организацию этого чудесного рождественского праздника.

Несколько минут спустя я танцую с каким-то незнакомым молодым человеком. Потом мы с Франсуа обходим столики, вручаем подарки, фотографируемся с детьми и раздаем автографы. Франсуа ведет себя вполне предупредительно. Следует за мной, когда я прошу подойти к тому или иному кружку. А детям все мало – каждый хочет иметь фото с президентом, фото со мной, потом с нами обоими, да еще и автографы! Час спустя он уходит работать.