Маг закрыл лицо ладонями. Он боялся. Он боялся настолько сильно, что это было замечено рыцарями из сопровождающего его отряда.

– Чего это с чародеем? – весело поинтересовался один из них у своего сотника.

– Пришпорь коня и узнай у него, – невозмутимо посоветовал тот.

– Неохота чего-то, – неожиданно для себя самого рифмованным стихом ответил рыцарь, на фиолетовом плаще которого были серебром вышиты две могучие рыбины, кусающие друг друга за хвост.

Рифма была нехитрая, но вполне могла развиваться дальше, и вскоре весь отряд уже сочинял песенку, начинавшуюся этими словами.

Но моментально очнувшийся от своих невеселых дум Аджа Экапад рявкнул на командира, требуя тишины и полной готовности.

Чародей пребывал в замешательстве. Он не мог решить – бежать ли ему отсюда подобру-поздорову или все же попытаться выяснить судьбу талисманов. Может, хоть один из них уцелел. Риск был велик в обоих случаях: что нарваться на Кахатанну, что – принять на себя гнев Мелькарта и перед ним отвечать за бездеятельность, непредусмотрительность и совершенные ошибки.

Последняя мысль, собственно, все и расставила по местам.

Аджа Экапад принял решение ехать дальше.

– Как ты? – спросил Ниппи, когда Каэтана немного пришла в себя.

И она отметила, что голос его звучит бодро и без привычного уже пришепетывания, как если бы прошло какое-то время. Кажется, она немного переоценила свои силы, уничтожая одним махом все четыре талисмана. Другое дело – был ли у нее выбор?

– За гранью добра и зла, – ответила она после минутной паузы. – И сколько я провела в бессознательном состоянии?

– Многовато, – сообщил перстень. – Особенно если учесть, что с севера приближается еще один любимый тобой предмет.

– А не слишком? – жалобно спросила Каэ, адресуясь к равнодушному небу.

Тому, естественно, было плевать, и ответа она не получила.

– У тебя нет выхода, – пробормотал Ниппи. – Если ты не найдешь талисман, то он найдет тебя. А это уже хуже.

– Хуже не бывает, – убежденно сообщила она, порываясь выпрямиться в седле. Шея и плечи затекли, руки свело, и вообще она больше напоминала взъерошенную птицу, чем могущественную богиню, призванную отвечать за судьбы мира.

Каэ спрыгнула на землю, только в последнюю секунду вспомнив о том, что под ногами трясина. Мелькнуло запоздалое сожаление – а кому охота по колени провалиться в жидкую и холодную грязь; но обошлось. Оказывается, болото уже закончилось, а она пропустила этот момент.

– Умница моя, – потрепала Ворона между ушами.

Конь довольно фыркнул, всем видом показывая, что он способен и на большее; нужно только больше ему доверять.

Оглядевшись, она обнаружила, что находится в маленькой рощице. Корявые деревца были разбросаны по нескольким невысоким холмикам, между которыми протекал ручей, питавший своими водами оставшееся позади болото. Небо хмурилось серыми тучами, солнца не было. Дул прохладный ветер, и у всей природы было какое-то пасмурное настроение. Каэ поежилось; ей было неуютно, и на душе – тоже.

Скудная растительность с вялой и бледной листвой; тоскливое карканье вездесущих ворон... Несмотря на абсолютную непохожесть, это место отчего-то напоминало ей Аллефельд. Очевидно, оно было таким же сердитым и неустроенным, как и мрачное царство Кодеша.

Кахатанна потрясла головой, стараясь отогнать печальные мысли. Но это получилось не слишком хорошо – ей было одиноко и немного страшно. Она понимала, как должен чувствовать себя заблудившийся в лесу ребенок. Воспоминания об оставшихся в мире Тайара друзьях камнем лежали у нее на душе. Она знала, что ничего не могла сделать для них, но все равно чувствовала себя виноватой. А еще злилась на них за то, что они не смогли противостоять такому слабому искушению. Она не знала, что будет делать без них, но деваться было некуда. События шли своим чередом, не спрашивая у нее, готова ли она к новым испытаниям, устала ли, хочет ли отдохнуть. С тоской подумалось о солнечной и вечнозеленой роще Салмакиды; о друзьях, которые ее никогда бы не предали... Она вздохнула и... запретила себе вспоминать об этом.

Впереди ее ждало новое сражение и еще вся вечность с ее радостями и горестями.

– Скоро? – спросила Каэ у Ниппи.

– Через несколько минут, – ответил он напряженным голосом.

Перстень чуял еще что-то кроме приближения талисмана, но точно описать свои ощущения не мог, а скверный характер мешал ему признаться в своей неосведомленности.

По этой причине выехавшая из редкого перелеска Каэ была более чем просто удивлена неожиданной встречей с отрядом из двух сотен воинов. Возглавлял его высокий и худой человек с мелочно-белыми, коротко остриженными волосами, прямо сидевший на чалом жеребце. Они встретились взглядами, и...

Никогда после Каэтана не могла объяснить, что последовало затем, но никогда не могла забыть этот миг, избавиться от странного, назойливого воспоминания.

А Аджа Экапад, впервые увидевший воочию Великую Кахатанну, внезапно подумал, что вот она – единственная и неповторимая. Жаль только, что они враги и примирение невозможно. Она была рядом, только руку протянуть, и вместе с тем – несказанно далеко, за гранью, за пределами его мира. И маг почувствовал, что ему горько. Правда, он не позволил себе долго размышлять об этом, и все же...

А еще мгновение спустя он оценил ее возможности и признал, что не желает испытывать себя в поединке с Интагейя Сангасойей. Для Аджи Экапада она выглядела несколько иначе, чем для самой себя или друзей-бессмертных.

Бледное лицо в обрамлении черных волос было прекрасным и печальным, рот упрямо сжат, брови немного нахмурены. Оттого, что она сидела в седле, гордо выпрямившись, Каэ казалась своим противникам выше, чем была на самом деле, а ее божественная сущность придавала ей ореол непобедимости и всемогущества.

Доспехи Ур-Шанаби распространяли вокруг неземное сияние – серебристо-белое пламя окружало тонкую фигурку, дракон на шлеме распахнул крылья и угрожающе разинул пасть: Аджа Экапад поклялся бы, что он настоящий. Полыхали клинки, и сверкал алым перстень на правой руке. Она была столь величественной и грозной, что маг невольно отшатнулся и потянул поводья, заставляя своего коня попятиться.