— Опять? — устало поинтересовалась.

— А? Нет, нет. Ты что, подумала, я с ума сошел?

— Ну, не совсем, но почему бы и нет? Времена теперь такие, что все возможно, — невинно глядя на га-Мавета, пояснила она.

Богу Смерти оставалось только откашляться смущенно.

— Мне нужно было бы с тобой поговорить. Дело не терпит отлагательств.

— Я к твоим услугам, тем более что и мне надо решить с тобой кое-какие вопросы. Правда, я собиралась заняться этим завтра, но раз ты здесь, как не воспользоваться моментом.

Двое бессмертных извинились перед слегка растерянными людьми и вышли из комнаты. Они миновали анфиладу комнат и вышли из дворца прямо под дождь.

— Прохладно, — удивленно сказала Каэ. — Я думала, гораздо теплее.

— Ветер северный, — пояснил га-Мавет. — У нас неприятности.

— Потому что ветер северный?

— У Баал-Хаддада. Пойдем со мной, посмотрим. Не знаю, что с ним, но если ты не поможешь, то ему конец.

— Пойдем, а что случилось?

— Он потерялся в темноте.

Каэ растерянно потерла лоб рукой:

— Я, кажется, не очень хорошо тебя понимаю. Как это — потерялся?

— Если бы я знал. Я пришел к нему, а там как-то странно и непривычно. Мир мертвых изменил свой облик, Баал-Хаддада можно услышать, но нельзя увидеть. Он где-то рядом, но как бы за занавеской из пустоты. И утверждает, что его на самом деле нет.

— Ого!

— Ты пойдешь?

— А что мне остается делать, — махнула рукой Каэ. — Главное, чтобы это что-то дало.

Бог Смерти посмотрел на нее странным взглядом:

— Ты не перестаешь удивлять меня. Я ведь, признаться, думал, что если ты и согласишься, то мне придется очень долго тебя упрашивать.

— Глупости, — отрезала она. — То, что было, уже забыто. Иначе мы такой счет друг другу выставим за прошлые тысячелетия, что демонам в Ада Хорэ тошно станет. Кстати, Тиермеса не видел?

— Нет. Я сначала хотел позвать его, но потом подумал, что ему не справиться. Здесь что-то посерьезнее простого нападения. Там нет Врага — я это чувствую. Там действительно тьма и пустота — это-то и страшно.

— Посмотрим. Веди меня.

Они быстрым шагом спускаются в Царство Мертвых.

Со стороны это выглядит не вполне обычно, и император, наблюдающий за ними из окна, волнуется и переживает, потому что не знает, как поступать в подобных случаях.

Любить богиню — тяжкое испытание для нервов.

Во тьме, тишине и пустоте просто потеряться и еще проще потерять самого себя.

Страх завладевает разумом и душой, придавливая к земле, отнимая право самому решать и самому выбирать себе судьбу. Страх убивает гордость и достоинство, уничтожает личность. Остается оболочка — пустая, нелепая и жалкая. Есть она или нет — на самом деле уже не важно. Когда спохватываешься и начинаешь искать, где оступился, где ошибся, оказывается слишком поздно. И с ужасом понимаешь, что тебя давно нет.

Но есть тело, которое по-прежнему носит костюмы, требует пищи, исполняет повседневные обязанности и иногда ищет близости с другими телами. Иллюзия существования поддерживается таким нехитрым способом, и многие люди так и не замечают до конца своих дней, что давно перестали быть. Когда их забирают в Царство Мертвых, тела отключаются от окружающего мира, и не остается ничего, что могло бы осознать сам факт смерти.

Бессмертному сложнее.

Баал-Хаддад испытал и страх, и состояние потери себя, но умереть не смог, поэтому постепенно переживал все стадии развоплощения в абсолютное ничто. Даже приход га-Мавета казался ему фактом тысячелетней давности, ничего не значащим, ни на что не влияющим. Повелитель Мертвых забыл, что сказал ему желтоглазый брат, и не ждал от него помощи. Он уже не знал, что такое слово существует на самом деле. Единственной реальностью для него стал моментальный распад Вселенной на крохотные частички, которые разлетались в разные стороны, затрудняя восприятие.

Исчезли запахи и звуки, зато появились никогда не существовавшие прежде цвета — а именно черный. Баал-Хаддад внезапно понял, что значит черный. Липкий ужас, затягивающее состояние собственного небытия; он мотал головой и отбивался руками, но разлетающиеся части Вселенной оказались его собственным телом: голова парила на расстоянии сотен лет скольжения звездного света в абсолютной пустоте, руки существовали лишь условно, в воспоминаниях.

Сами воспоминания казались вымыслом.

И вдруг через темноту пробилось прикосновение — странное касание, относящееся одновременно ко всем частичкам, летящим в разные стороны с бешеной скоростью.

На границе Вселенных обнаружилась рука, за которую кто-то держался. А потом бог ощутил и тело, которое кто-то тряс за вновь обретенные плечи.

Понятия возвращались в разум вместе с ощущениями, а ощущения — вместе с предметами.

Баал-Хаддад вновь обрел голос и воспользовался им, чтобы издать крик о помощи.

— Не ори! — произнес над ухом до боли знакомый голос. — Уже поздно, раньше нужно было орать. А теперь все в порядке.

Когда га-Мавет провел ее подземными коридорами Смерти, она поразилась тому, как по-детски наивно выглядит это место. Баал-Хаддад создавал свое пространство, пытаясь нагнать страху на подвластные ему души, и ее это рассмешило. По сравнению с царством Тиермеса мир безглазого бога был кукольным и надуманным. Правда, тени мертвых так не считали.

Она сразу поняла, что здесь произошло, и ее удивило, как легко оказалось заманить в ловушку грозного бога, столь почитаемого там, наверху. То, что он спутал реальность и нереальность, было еще понятно, но как он не смог избавиться от иллюзии? И как теперь заставить его ощутить эту разницу, когда он уже там — за гранью?

Серая занавеска несуществующего мира, за которой она явственно видела Баал-Хаддада, колебалась и металась из стороны в сторону, стараясь не пропустить ее. Нереальность сопротивлялась той, что одним своим присутствием могла ее уничтожить. Она была напоена страшной, разрушительной энергией.

Каэ не знала, как. объяснить га-Мавету, что здесь происходит.

Она видела, как он сам шагнул немного в сторону и очутился в мире, которого нет. И он, и Баал-Хаддад приняли навязанные им чужой волей условия игры и теперь сами выстраивали пространство, в котором у них не было шанса на спасение. Пойманный в западню мозг бессмертных беспощадно выискивал собственные слабые места и тут же создавал из ничего оружие, которое эти места могло поразить. Безглазый бог поверил в то, что его нет, га-Мавет поверил в то, что это правда, а не вымысел. Вдвоем они были мощной силой, противостоять которой было практически невозможно.

— Видишь? — спросил Бог Смерти с нескрываемым ужасом.

— Я-то как раз вижу, а вот ты, похоже, нет.

— Он исчез…

— Он стоит рядом со мной, но, если ты будешь продолжать твердить, что его нет, ты укрепишь нереальность.

Га-Мавет непонимающе на нее воззрился. Он верил Каэтане, иначе бы не обратился за помощью к ней, интуитивно ощутив, что именно она сможет прорвать завесу между двумя мирами, — правильно было бы сказать, что доверял ей гораздо больше, нежели самому себе. С тех пор как он столкнулся со страшной силой Врага, га-Мавет оценил, насколько всемогущей была хрупкая девочка, одолевшая объединенное сопротивление Зла и Новых богов, которые были бездумными пешками в Его игре. Он доверил ей свою жизнь и жизнь брата, не задумываясь ни на секунду, не колеблясь, зная, что она не воспользуется случаем, чтобы отомстить. Это был беспримерный случай открытости — так желтоглазая Смерть вела себя впервые. Но он не мог увидеть того, о чем она говорила. Для него видоизмененное, искалеченное, исковерканное Царство Мертвых было единственной реальностью, и га-Мавет не знал, как ему нужно измениться, чтобы взглянуть на этот мир глазами маленькой девочки — такой хрупкой и беспомощной на его фоне.

Фигура Каэтаны таяла и растворялась в воздухе.

Га-Мавет вскрикнул отчаянно, понимая, что и его засасывает невидимая трясина, что еще несколько минут — и он очутится в положении Баал-Хаддада. Он заскрежетал зубами и рванулся что было сил в сторону бесплотного силуэта богини.