Именно об этом он и говорил вполголоса с Победителем Гандарвы. Братья отошли в сторону, чтобы никому не мешать и самим не быть услышанными. После битвы на Шангайской равнине Арескои и га-Мавет очень сблизились. И прежде относившиеся друг к другу достаточно доброжелательно, они сдружились, потому что, как никто иной, могли друг друга понять.

Яростное сопротивление людей, защищавших Каэтану во время ее путешествия, обескуражило бессмертных. Во-первых, они никогда не сталкивались прежде с тем, чтобы смерти не боялись. Свободные души воинов так и остались неподвластны ни одному, ни другому брату. Во-вторых, им никто и никогда так преданно не служил. Ни за богатство, ни за власть, ни за славу они не смогли купить себе таких верных помощников. И то, что эти люди, не задумываясь, отдали свои жизни даже не богине, а простой смертной девочке, которая была не в состоянии ничем им отплатить, повергало их в изумление. Особенно удивило братьев поведение маленького мохнатого человечка — альва-книгочея, от которого вообще никто не мог ожидать способности к самопожертвованию или героическим поступкам.

Арескои же потрясла смерть исполина Бордонкая. Ни для кого из Новых богов не было секретом, что зеленоглазый Победитель Гандарвы ни на минуту не расстается с оставшейся ему после поединка секирой, носившей имя Ущербной Луны. Седой конь гемертского рыцаря и его оружие стали самым дорогим из того, чем владел Бог Войны. Арескои и сам с трудом понимал, что перевернулось в его душе с того памятного дня. Возможно, когда Бордонкай назвал его братом?..

Никому, кроме га-Мавета, он не мог излить душу. И то, что Бог Смерти понимал его и не поднимал на смех, стало началом их сближения. Оба брата отчетливо и ясно чувствовали присутствие на Арнемвенде третьей силы — Древние боги были здесь абсолютно ни при чем. И если Джоу Лахатал, обладая тем же знанием, не подавал виду, то Арескои и га-Мавет пытались, как могли, повлиять на мнение остальных братьев. И кое-чего в этом направлении им явно удалось достичь.

— Ты думаешь, Лахатал признает необходимость примириться с Древними? спрашивает у брата га-Мавет.

— Нет. Не верю, что он сумеет переломить себя. Джоу Лахатал силен, но не настолько, чтобы победить Джоу Лахатала. Мы все не настолько сильны, — отвечает Победитель Гандарвы. Кто, как не он, доподлинно знает это?

— Надо попытаться убедить его отправить посольство в Сонандан…

— Хорошо бы. Но кто возьмется за сей неблагодарный труд?

— А хоть бы и я, — залихватски произносит желтоглазый бог.

— Хорошо. Допустим, ты уговоришь его. А кто уговорит Кахатанну принять нас не как врагов, а как союзников?

— Она же, Истина, — растерянно отвечает га-Мавет. — Она должна нас услышать и понять. Все в мире меняется, мы тоже изменились. И я искренне сожалею о том, что мы травили ее. Но кто же знал, что все так обернется?

— Мы знали. Давай смотреть правде в глаза. Не возникни насущная необходимость в ней, не случись так, что она оказалась сильнее, мы бы и сейчас преследовали ее, если уже не уничтожили бы. И радовались бы, потому что стремились к этому всегда!

— Это были другие мы! — протестует Бог Смерти. — Разве ты представлял себе когда-нибудь, что сам похоронишь человека и прольешь слезы над его могилой?!

— Нет, конечно, — отвечает Арескои.

— Тогда и говорить не о чем. Что было, то было…

— Но она! — упорствует зеленоглазый. — Ты бы на ее месте понял и принял нас?

— Я бы отомстил, — честно отвечает Смерть после недолгого раздумья. — Тем более за гибель Эко Экхенда.

— Вот видишь. Послушай, я все хочу спросить у тебя: он что, действительно так ее любил?

— Действительно любил, — говорит Смерть, склоняя голову. — Ты бы слышал, как он играл на свирели… Для нее.

— Ну что же. Тогда Арнемвенд проиграл еще до начала войны. Джоу артачится, как необъезженный жеребец, не желая идти к Кахатанне, а она не захочет говорить с нами — и это в лучшем случае.

— Что же делать? — спрашивает га-Мавет.

— Давай подумаем…

Они бы еще долго говорили о своем, но тут их внимание привлекает бесцветный тщедушный человечек напротив трона. Он стоит перед Змеебогом, расставив ноги, маленький и нелепый, задрав голову, и орет во весь голос, чтобы докричаться до Джоу Лахатала. На фоне Верховного Владыки человечек смотрится жалко и нелепо. Видимо, он сам сознает это, и его слова полны ядом ненависти. Крича, он во все стороны брызгает слюной и машет руками так, что его можно сравнить с ветряной мельницей.

Золотоволосый и голубоглазый красавец Джоу Лахатал насмешливо разглядывает со своего возвышения безобразную маленькую козявку, осмелившуюся беспокоить его своим писком. Га-Мавет и Арескои видят — их брат даже не отдает себе отчета в том, что именно здесь происходит. Они тоже не все понимают, но сама абсурдность ситуации наводит на мысль о том, что не все так просто, как кажется на первый взгляд. Да, человечек, конечно, и смешон, и нелеп, и жалок, но неужели он сам этого не понимает и добровольно решился на бесцельный, с точки зрения богов, поступок? Для чего-то же он пришел сюда и сейчас грозит самому Лахаталу чьим-то гневом и возмездием, но не своим же. Проще всего считать его несчастным безумцем, но несчастные безумцы не ходят через пространства, как через комнаты; несчастные безумцы не обладают силой проникнуть во дворец Змеебога. И это значит, что за спиной несчастного безумца стоит кто-то другой, кто послал его сюда. Братья оглядываются в поисках Гайамарта, который пробирается к ним через толпу — взволнованный и побледневший.

— Вы знаете, кто это? — спрашивает он вместо приветствия.

— Понятия не имеем…

— Тогда как же он сюда попал?

— Может, — неуверенно предполагает Арескои, — его привел кто-нибудь?

— И ничего никому не сказал?!! — восклицает Гайамарт. — С каких это пор стало так легко попасть во дворец Джоу Лахатала?

Братья вынуждены признать его правоту, только легче им от этого не делается.

А человек между тем кричит в лицо смеющемуся владыке:

— Я пришел к тебе как посланник того, кто в скором времени станет хозяином этого мира и вашим повелителем. Господин мой всемогущ, вездесущ и беспощаден, но в великой своей мудрости он не желает никому зла. И посему предлагает вам признать его власть, уступить ему Арнемвенд — и за то он возвеличит вас при себе и сделает своими верными слугами. Быть же слугой моего господина — высшее счастье, которое может выпасть на долю смертного или бессмертного!!!

Вопли его становятся уже похожими на истерику. И Гайамарт понимает, что видит перед собой фанатика, который ни перед чем не остановится ради осуществления своей идеи. Правда, этим он не очень отличается от самого Змеебога, который в своем стремлении не допустить Кахатанну до хребта Онодонги поставил с ног на голову весь Вард и добился практически полного разрушения собственного благополучия. Но тщедушный человечек отчего-то вызывает у Гайамарта животный ужас.

Арескои и га-Мавет переглядываются. Они тоже чувствуют, что смертный буквально источает флюиды ненависти и зла. Странно казалось бы, человек не в состоянии вместить в себя столько черноты и пустоты. Бог Смерти не понаслышке знает, что такое зло и жестокость: его работа — убивать. Но даже в смерти нет столько безысходной злобы и ужаса.

Непонятный какой-то человек пожаловал…

Произнесенное было настолько неслыханно, что Джоу Лахатал некоторое время оторопело смотрел на посланника. Наконец наморщил лоб, сдвинул брови, хмурясь, но не выдержал и разразился громовым хохотом:

— А-Лахатал, Арескои, вы слышали? Братья мои, вы слышали? Откуда к нам попал этот безумец, кто его пропустил?

Змеебог смеялся, а Арескои и га-Мавет бледнели.

— Ты думаешь, это начало? — спросил Черный бог у брата.

— А найдется ли безумец, который решится сам прийти к Джоу Лахаталу за своей смертью? Ради чего?

— Как зовут твоего господина? — выкрикнул А-Лахатал, перекрывая смех Верховного Владыки.