— Сейчас придет мой начальник — дружелюбно пояснил лейтенант, поправив светло-серый пиджак. — С ним вы и будете беседовать.
"Начальник!" — нервно подумал Батуронис — "Теперь понятно. От него-то не стоит ожидать дружелюбия. Читал я, читал, об этом приеме — добром и злом следователе… "Доброго" увидел, теперь поглядим на злого…" Вслух же Янек спросил, нервно улыбнувшись:
— Начальник? И, наверное, сердитый?
— Почему сердитый? — рассмеялся лейтенант — Добрый! У нас тут все… добрые…
Дверь открылась, и полковник Шкуродеров вошел в кабинет. Янеку показалось, что тяжеловесная фигура вошедшего окутана мраком. Студент почувствовал удушье. Более всего его поразили мертвые глаза полковника — тот устремил на Янека тяжелый гипнотический взгляд, проникающий в душу, трамбующий мозг, сминающий всякое сопротивление… Однако Янек, бесстрашно встретил этот взгляд, и вдруг обрел невыразимое спокойствие. Со стороны казалось, что эти двое, по разные стороны стола, несопоставимы по внутренней силе. По одну сторону — властный пожилой мужчина, стоящий на вершине пирамиды насилия и подавления, огромного аппарата злодейства и лжи. По другую сторону — хрупкий беззащитный студент. Но впечатление было обманчивым. Янек тоже стоял вершине огромной пирамиды, только другой, не бюрократической, не силовой, не денежной. Его опорой была вся история борьбы человечества за свободу, традиция сопротивления угнетению, в его памяти жили биографии тысяч и тысяч героев, отдавших свои жизни ради борьбы с тиранией, ложью, социальным злом. И с вершины этой пирамиды — исторической и нравственной — полковник увиделся Янеку ничтожно маленьким, с муравья размером. Шкуродеров испытующе глядел на Янека, студент же смотрел поверх него, куда вдаль — он видел в этот момент героическое прошлое, частью которого ему, возможно, предстоит стать — и светлое будущее, ради которого миллионы уже принесли себя в жертву. Своя отдельная позиция, знание истории, глубокая убежденность в своей правоте — единственная и несокрушимая опора в такие минуты.
Воображал ли себя Янек непогрешимым героем, человеком без недостатков? Нет. Он прекрасно видел свои слабости. Он приготовился к тому, что на них будут безжалостно играть. Непогрешимым был не он — непогрешимой была та традиция, идея и мораль, которая заставила его выйти на защиту обездоленных пенсионеров. А вражеская традиция и мораль — официальная, рабославная, патриотическая — та, что учит примирению с преступной властью, была ему ненавистна. Между тем, Шкуродеров планировал сыграть именно на чувстве патриотизма. Официальная мораль — стандартная отмычка аморальных людей к неискушенному сердцу.
Янек сцепил в руки в замок. Он побледнел, и приготовился встретить неизбежное.
— Здравствуйте — глухим басом пророкотал Шкуродеров.
— Здравствуйте — хрипло и сдавленно ответил Янек.
— Ну что ж… Начнем беседу. По какой причине мы вас вызвали сюда? Как вы думаете?
Этот прием Шкуродеров заимствовал у инквизиции: еретик сам должен строить догадки о своей предполагаемой вине, облегчая работу следствия. Что было делать Янеку? Он ответил совершенно искренне:
— Я… Попробую догадаться… Я добросовестно учусь, и никогда не совершал подлостей… Остается предположить одно… Видимо, вы решили начать против меня политическое преследование.
Воцарилось долгое молчание. Янек ждал подтверждения сказанному.
— Мы не занимаемся политическими преследованиями! — изменившись в лице, веско ответил Шкуродеров. — И вообще, кто же вас преследует?
Ответ был столь неожидан для Янека, что студент растерялся.
— Наша беседа может вылиться в такое преследование… — сдавленным голосом пояснил юноша — или им закончиться… А может и не закончиться им…
— У вас сложился неверный стереотип о нашей работе. — промолвил Шкуродеров — Преследования и репрессии — дело далекого прошлого… Возможно, полвека назад и можно было встретить в правоохранительных органах садистов, негодяев. Сейчас — иное дело. Мы никого не преследуем. Преследуем мы лишь одну цель — обеспечить безопасность страны. Мы боремся с преступниками, жуликами, бандитами и наркоторговцами.
Янек прекрасно знал, что сказанное — полуправда. Он и сам был безвинно избит в полиции после митинга, да и репрессии против "политических крайнистов", то есть инакомыслящих, были общеизвестным фактом. Чем дальше он слушал полковника, тем более удивлялся.
— Уверен, что в ходе беседы мы найдем какие-то точки соприкосновения… — продолжил меж тем Шкуродеров — Мы проводили подобные беседы с сотнями людей, и я не припомню ни одного случая — подчеркиваю, ни одного! — когда мы не нашли бы с собеседниками точек соприкосновения.
После этих слов Янеку стала наконец ясна цель беседы.
— Я понимаю, что ваша деятельность разнообразна… — осторожно подбирая слова, ответил студент — Я стараюсь рассматривать её без предубеждений, объемно, а не односторонне. Но найдя с вами точки соприкосновения, я был бы вынужден поступать непорядочно… Непорядочно по отношению к своим друзьям…
— Мы вовсе не желаем вас принудить к непорядочности — ответствовал полковник — Но ведь мы с вами — граждане одной страны, и должны заботиться о процветании Рабсии. А если в стране начнутся массовые беспорядки, политические убийства — то это процветание будет недостижимо…
Процветание… Янек, отведя взгляд от роскошного шерстяного пиджака полковника, вспомнил лица ограбленных режимом пенсионеров, которых он видел на том митинге. Достаются ли им плоды процветания? Или у них, да и многих других, отбирают последнее?
— Наверное, неуместно тут открывать дискуссию… — Янек тяжко вздохнул.
— Нет, почему же — поощрил Шкуродеров — Мы с интересом выслушаем ваше мнение.
— Процветание страны — это замечательно. Но кто же воспользуется его плодами? Сегодня ими пользуется… — студент осекся — Ну, вы же знаете: ими пользуется лишь узкая группа лиц…
— По-вашему, это можно изменить? Как именно? — заинтересованно спросил Шкуродеров.
— Мне хотелось бы… хотелось бы большего равенства в обществе… А сейчас эта идея как-то… отодвинута, что ли…
— Вы не разочаровались в ней? — спросил полковник — Из чего вы делаете вывод о неизбежности такого равенства? Как вы его себе представляете?
— В людях можно и разочароваться, но сама идея… В древности церковь признала равенство всех перед богом. У нас вот, в конституции — равенство перед законом… А следующая ступень — может быть, равный доступ людей к техническим возможностям, ресурсам? Впрочем., вы наверняка знаете мои взгляды… Возможно, вы читали и мои письма друзьям, перехватили их?
— С чего вы взяли, что мы читаем вашу переписку? — сердито спросил полковник, сыграв даже обиду.
На это Янек не ответил. О том, что РСБ вскрывает почту, было известно в Рабсии каждому, об этом писали не только зарубежные, но даже и рабсийские газеты — оправдывая попрание прав граждан интересами их "безопасности".
Шкуродеров прервал затянувшееся молчание, переведя разговор на вопросы истории. Он спрашивал о том, какие группы в обществе заинтересованны в прогрессе. Разговор приобрел философский оттенок, стал напоминать одну из тех бесед, которые Янек часто вел с друзьями. размышляя о смысле жизни. Янек, не претендуя на роль гения или пророка, лишь выражал свое восприятие мира. Но такой поворот темы не усыпил его бдительности: он не назвал ни одну из фамилий своих друзей, ни один конкретный факт своей биографии — за этим он следил в ходе беседы особенно тщательно. Студент обратил внимание и на то, что лейтенант Подлейшин, молча сидевший поодаль, бросал на него в ходе беседы испытующие взгляды, очевидно делая некие выводы. Шкуродеров неожиданно перешел к вопросу о деньгах — заметил, что любой прогрессивной группе нужно финансирование… "К чему он клонит?" — спросил себя Янек — "Может быть, в окрестностях города повстанцы провели экспроприацию, ограбление банка? Но при чем же тут я?"
