Большой вред приносил бюрократизм, глубоко укоренившийся в Главном штабе. Слепое следование устаревшим инструкциям принимало подчас зловещие формы. В данном случае характерен пример с так называемыми «воскресшими покойниками». Дело в том, что многие заболевшие генералы и штаб-офицеры, отправленные на излечение в Европейскую Россию, после выздоровления не спешили возвращаться на Дальний Восток. Они потихоньку оседали в столицах и больших городах, тем не менее числились в действующей армии и получали соответствующее содержание. В это время их частями командовали другие люди, которые, поскольку место считалось занятым, лишь «временно исполняли обязанности», со всеми вытекающими отсюда последствиями. Куропаткин неоднократно просил Главный штаб установить определенный срок отсутствия, по истечении которого вакансии становились бы свободными. После длительной волокиты ходатайство главнокомандующего наконец удовлетворили, и «временно исполняющие» начали командовать частями на законных основаниях. Но когда закончилась война и был подписан Портсмутский договор, «воскресшие покойники» пожелали вернуться в строй и вступить в командование бывшими своими частями. По существующей в описываемый период инструкции вакантной являлась должность, «освободившаяся по случаю смерти, отставки, увольнения в отпуск до отставки или перечисления в запас лица, занимавшего эту должность, а также должность вновь созданная, но еще не замещенная»^{122}.

На основании вышеуказанной инструкции в Главном штабе сочли претензии «воскресших покойников» вполне обоснованными, и из Петербурга в армию поступило распоряжение, на основании которого новый главнокомандующий Н.П. Линевич (назначенный вместо Куропаткина после поражения под Мукденом) был вынужден отдать приказ об отмене сделанных им ранее распоряжений о различных назначениях^{123}.

Общая организация тактической подготовки войск входила в функции Главного штаба. В то время в армии Российской империи, как и в любой армии с остатками феодальной организации, еще сохранялось особое пристрастие к шагистике и парадам. Тактические учения проводились по устаревшим шаблонам. Недостаточное внимание уделялось огневой подготовке войск, преувеличивалось значение штыковой атаки^{124}.

Преподаватель военной истории и тактики Киевского военного училища, полковник Генерального штаба В.А. Черемисов вскоре после Русско-японской войны писал: «Единственный принцип, заменявший нам теорию тактики и стратегии <…> выражался немногими словами: «навались миром, хотя бы и с дубинами, и всякий враг будет сокрушен»^{125}. Маневры отличались надуманностью, схематичностью и полной оторванностью от реальной действительности. Слабо отрабатывалось взаимодействие трех основных родов войск: пехоты, кавалерии и артиллерии^{126}. Кроме того, большие маневры проводились редко^{127}.

Теперь перейдем к проблеме организации разведки в военном ведомстве, а также к вопросам обеспечения безопасности, т. е. расскажем о контрразведке и военной цензуре. Этот раздел особенно важен тем, что дает ответ на вопрос, который в нашей работе еще не затрагивался: почему Россия оказалась не готова к войне?

Организация и деятельность агентурной разведки дореволюционной России долгое время считались «белым пятном» отечественной истории. Первые научные публикации по данной проблеме появились сравнительно недавно^{128}. Между тем, изучая историю войн и военного искусства, о разведке нельзя забывать, так как наличие надежных агентурных данных о противнике — один из решающих факторов как при подготовке к войне, так и при разработке стратегических операций. В 1904 г. Россия вступила в войну с Японией абсолютно неподготовленной. Это обстоятельство самым тяжелым образом отразилось на работе всех органов Военного министерства, которые были вынуждены с лихорадочной поспешностью перестраивать свою работу и наверстывать упущения мирного времени. И дело здесь вовсе не в том, что война явилась неожиданностью.

Во «Всеподданнейшем докладе» по Военному министерству за 1903 г. читаем: «Вследствие угрожающего положения, занятого Японией, и ее готовности перейти к активным действиям, начальникам главных управлений были сообщены предположения об отправлении на случай войны на Дальний Восток подкреплений. Соображения о подготовительных мероприятиях по всем главным управлениям и примерный порядок и последовательность отправления войск из Европейской России, равно как и общие основания подразделения войск на театре военных действий и организации высшего управления, представлены на Высочайшее благозаверение Всеподданнейшими докладами 14 октября № 202 и 16 октября № 203»^{129}.

Итак, о войне знали заранее, меры принимали, но оказались совершенно не готовы! И это объяснялось отнюдь не нерадивостью руководства Военного министерства. Все дело в том, что Японию не считали серьезным противником. По мнению министра внутренних дел В.П. Плеве, война на Дальнем Востоке должна была быть «маленькой и победоносной», а посему и готовились к ней соответственно. Причиной же столь жестокого заблуждения стала та информация, которую получал Главный штаб от своих разведорганов накануне войны.

Посмотрим теперь, как была организована разведывательная служба военного ведомства России в первые годы двадцатого столетия.

Схематическое изображение системы организации военной разведки России по внешнему виду чем-то напоминало осьминога. Во главе — мозговой центр в лице генерал-квартирмейстера Главного штаба, от которого тянулись щупальца к штабам военных округов[26] и военным агентам[27] за рубежом, от которых, в свою очередь, расходились нити тайной агентуры. Кроме того, разведывательную информацию собирали дипломаты, чиновники Министерства финансов и морские атташе, имевшие собственную агентуру. Собранные сведения они посылали своему непосредственному начальству, которое, в свою очередь, переправляло их в разведывательный центр Главного штаба. Накануне Русско-японской войны таким центром был военно-статистический отдел управления 2-го генерал-квартирмейстера. В это время должность 2-го генерал-квартирмейстера занимал генерал-майор Генерального штаба Я.Г. Жилинский, а должность начальника военно-статистического отдела — генерал-майор Генерального штаба В.П. Целебровский. В состав отдела входили четыре отделения: 6-е (по военной статистике России), 7-е (по военной статистике иностранных государств), 8-е (архивно-историческое) и 9-е (оперативное)^{130}. Разведкой непосредственно занималось 7-е отделение, насчитывающее в своем составе 14 человек и возглавляемое генерал-майором Генерального штаба С.А. Ворониным^{131}. Именно здесь сосредоточивались и обрабатывались сведения, поступающие из штабов военных округов и от военных агентов за рубежом. Следует отметить, что в XIX веке разведывательная служба России ни в чем не уступала своим зарубежным конкурентам. Однако к началу XX века положение существенно изменилось.

Наступила эпоха бурного развития военной техники и тотальных войн, охватывающих все стороны жизни государства. Значительно возросло значение агентурной разведки, увеличилось число ее объектов и способов ведения. Это потребовало резкого увеличения финансовых ассигнований, а также более прочной и надежной организации. Между тем русская разведка не успела вовремя перестроиться и к началу войны с Японией уже во многом не отвечала требованиям времени. Первой и главной причиной этого было скудное финансирование со стороны государства. До войны с Японией Главному штабу по 6-й смете «на негласные расходы по разведке» ежегодно отпускалась сумма в 56 950 руб. в год, распределявшаяся между военными округами от 4 до 12 тыс. руб. на каждый. Военно-статистическому отделу на нужды разведки выделялось около 1 тыс. руб. в год. Исключение представлял Кавказский военный округ, которому в персональном порядке отпускались ежегодно 56 890 руб. «для ведения разведки и содержания тайной агентуры в Азиатской Турции»^{132}. (Для сравнения: Германия на «негласные расходы по разведке» только в 1891 г. выделила 5 251 000 рублей; Япония, готовясь к войне с Россией, затратила на подготовку тайной агентуры около 12 миллионов рублей золотом.^{133})