Все встало на свои места. Она хотела использовать Алису, чтобы подобраться к «балахонам». Загадкой осталась лишь личность Джона, о котором в дневнике не было написано ни строчки. Откуда он взялся и был ли он ее сыном – это так и останется тайной.

Я уже собирался уходить, как вдруг у меня появилось ощущение, что рядом кто-то есть. Я обошел дом и на заднем дворе увидел фигуру в черном балахоне и колокольчиком в руке. Она стояла напротив крестов, которые я поставил несколько часов назад. Мне стало страшно, но страх почему-то быстро отступил. Я внезапно понял, что должен делать. Вышел на задний двор, твердой походкой подошел к «балахону» и встал рядом. Я почувствовал, что «балахон» смотрит на меня. Я склонил голову и сказал:

– Я очень сожалею... у меня не было выбора...

Ответом мне был звон колокольчика, такой спокойный, такой... домашний. Когда я поднял голову, фигуры в балахоне уже не было, но на могиле Джона лежал колокольчик.

Когда я вернулся к отелю, Алиса и Гвен уже ждали меня у машины. Все сумки были собраны. Я молча сел за руль, Гвен села на заднее сидение рядом с дочерью. Двигатель легко завелся, и мы покатили прочь из города.

По дороге я пытался найти оправдание тому, что я сделал с Джоном и Мартой. Был ли у меня выбор? Смог бы я убедить их отпустить дочь? Разум говорил, что не смог бы. Но сердце ныло от чувства вины. От того, что я не только совершил преступление, но и скрыл его.

Говорят, что выбор есть всегда. Это так. Но когда на одной чаше весов оказывается твоя дочь, то она способна перевесить все! Даже сейчас, когда моя Алиса приезжает к нам с Гвен только на День Благодарения да на Рождество, я осознаю, что случись подобное еще раз, я бы не раздумывая убил бы любого. Потому что ни один человек, включая меня, не стоит жизни моей дочери. Я получил кошмары и страх ответственности за мой поступок на всю свою жизнь, но ее улыбка и слово «Папочка» стирают и то, и другое.