При том, что ветер «проходит» сюда по океану – от самой Америки – тысячи миль, волны в этих местах во время больших штормов достигают высоты шестидесяти футов, от гребня до котловины. Прибой же, – когда волна встречает препятствие, – достает и на сотню футов. (Маяк на мысе Даннет, указывающий пролив Пентленд-Ферт, – это примерно в тех же краях, – стоит на обрыве высотой в триста футов, и тем не менее волны нередко бьют ему стекла, швыряясь камнями.) Такие большие шторма случаются здесь четыре-пять раз в году. Какая же здравомыслящая птица станет гнездиться на утесе, который торчит над поверхностью океана всего-то на семьдесят футов?

Впрочем, птицы навещают этот остров и отдыхают на нем.

Герцог, намереваясь переплюнуть боцмана с «Дикобраза», прихватил с собой геологический молоток и теперь принялся за работу.

Стук молотка мешался с чуждыми уху криками чаек.

Еще одно живое существо присутствовало на Роколле, – принадлежавшая Джуди беспородная собачонка по имени Шутька. Шутькой ее назвали еще в щенячьем возрасте, потому что она и впрямь походила на шутку, да к тому же дурную. Она была столь неуклюжа, что казалось, будто все лапы у нее разной длины. У Шутьки имелся длинный хвост и космы, свисающие на глаза, – вообще же шерсть у нее росла куда-то не в ту сторону, как у гиены. Она смахивала на маленькую, неопрятную, деятельную подметальщицу, родившуюся в мусорном ящике. Размером она не превосходила скайтерьера. Джуди любила ее больше всего на свете. В эту минуту Шутька где-то тявкала.

– А куда подевалась Шутька?

Из-за чаек им приходилось кричать.

– Вниз пошла, вон туда.

– Шутька!

Дети посвистели, покричали, но все впустую, получив в ответ лишь тявканье и молчанье, – Шутька молчала, исследуя какую-то находку, и тявкала, призывая на помощь.

– Наверное, нашла что-нибудь.

– Скорее всего, дохлую птицу.

– Шутька!

– Вот же зануда, – сказала Джуди. – Небось забралась на какойнибудь обрыв и спрыгнуть не может.

Действительно, с юго-западной стороны Роколл был почти отвесным, дети как раз на краю обрыва и лежали. Вернее сказать, обрывов там было два, и шли они уступом, – верхний поднимался над нижним примерно на двадцать футов, а нижний торчал из воды на пятьдесят. На круче хватало и зацепок, и подпорок для ног, – во всяком случае, для детей, в которых весу меньше, чем во взрослых, а энергии больше.

– Шутька!

– Придется пойти посмотреть.

– Да все с ней в порядке.

– Но она же может свалиться.

– Ой, ты только паники не поднимай.

Близнецы по-прежнему лежали ничком, но взглянув на них, пожалуй, можно было понять, о чем они думают. Джуди думала: «Никки мужчина, он и должен идти, потому что это мужская обязанность – все делать для женщин, кроме стряпни». А Никки думал: «Как бы там ни было, а это ее собака».

– Вот сам пожалеешь, если она убьется.

– Как же, жди.

– Никки!

– Да и с чего это она убьется-то.

– С того, что там опасное место.

– Ну так пойди сама и найди ее.

– Это ты должен пойти.

– Почему это я должен?

– Потому.

Вообще говоря, ответить на этот вопрос было нечего, ибо всем было известно, что Шутька – собака Джуди.

На некоторое время наступило обиженное молчание, нарушаемое лишь визгливыми, как у механической пилы, криками олушей да стуком молотка. В отдалении одна из олуш, патрулировавших прибрежные воды, засекла подводную рыбу, на миг повисла, застопорив крылья, и пала вниз, словно лот, словно молния, словно глубоководная бомба. Она вошла в море отвесно, и вода чмокнула, почти неохотно выбросив в искрящийся воздух белый фонтанчик. Можно было медленно сосчитать до четырех, пока над поверхностью не показалась темная голова и не встряхнулась, сглатывая рыбу. Вся остальная эскадрилья, получив сигнал, – ибо явно пришел косяк, – уже слетелась туда же и принялась пикировать, чмок, чмок, чмок. Замечательные ныряльщики!

Джуди с жалобным видом встала («женских дел не переделаешь») и принялась нащупывать путь среди острых выступов обрыва. Вскоре она обогнула его изгиб и скрылась из глаз.

– Никки!

Тонкий голос еле слышался за птичьими криками.

– Что?

– Иди сюда.

– Зачем?

– Да иди же, пожалуйста.

– Ну ладно, ладно.

Он машинально прибегнул к ворчливому тону, но вскочил с охотой, потому что, сказать по правде, ему с самого начала хотелось пойти посмотреть, в чем там дело. Только он об этом не знал.

– Что такое?

– Иди, взгляни.

Прямо под выступом или полкой на отвесной круче, Джуди с Шутькой, не очень надежно утвердившись на другой естественной полке, а то и тропе, разглядывали нечто, помещавшееся прямо под их носами. Носы почти соединялись, словно у пары сеттеров, причем Шутька, державшая голову несколько набок, задрала одно ухо.

Никки подобрался к ним по гранитной круче, выпуклостью скалы отделив себя от отца. Стук молотка замер. Даже птичьи крики, казалось, затихли. Теперь детей и с яхты не было ни видно, ни слышно.

– Ну, что тут у вас такое?

– Да замолчи же ты, Шутька. Не тявкай.

Выступ был достаточно широк, чтобы на нем стоять, поэтому Джуди взяла вырывающуюся собаку на руки и пальцами сжала ей челюсти. Шутька была вне себя.

– Тут что-то странное.

– Где?

– Шутька!

Никки, профессионально опустившись на колени – как обычно поступают мужчины, когда их зовут прочистить слив или разобраться, что такое случилось с кухонной плитой, – осмотрел поверхность скалы в том месте, где ее обнюхивала Шутька. Со стороны казалось, что все трое стоят на клавиатуре каменного пианино. Перед ними, там, куда ставятся ноты, поднимался обрыв, а за их спиной другой спадал к лежащим в море педалям.

Правильнее сказать, что все это больше походило на огромную пианолу. У пианолы за подставкой для нот имеется такая панелька, которую можно открыть и посмотреть, как, воспроизводя музыку, кружатся на барабанах инструмента дырчатые ленты. Вот прямо перед Никки и шли не то ровные прорези, не то трещины, проделанные в скальной породе с точностью, которая сделала бы честь и столяру-краснодеревщику, – результат походил на пару гаражных дверей.

Двери или не двери, однако снаружи никто их не выравнивал и не скоблил. Они были такими же грубыми и бугристыми, как вся остальная поверхность утеса. Ни ручек, ни запоров, ни каких-либо приспособлений, чтобы их открывать. Даже с расстояния в несколько шагов заметить трещины в скале было невозможно. Словно великан острым ножом прорезал в поверхности скалы, как в пироге, математически правильный квадрат, но вырезанного куска не вынул.

– Ничего себе!

– Шутька уверяет, что внутри кто-то есть.

– Трещиной это быть не может, Джуди. Смотри, она ровно идет вверх, потом горизонтально, потом вниз. И видишь, этот разрез в середине? Это наверняка что-то вроде дверей.

– Но для чего?

– Это людских рук дело. У природы таких прямых линий не получилось бы.

Зачарованный сделанным открытием, он провел пальцем вдоль трещины. Джуди, соображавшую вдвое быстрее, чем Никки, понемногу охватывал страх.

– Пойдем, папе расскажем.

– Нет, погоди минутку. Я хочу посмотреть. Слушай, если бы они открывались наружу, на выступе были бы канавки, чтобы им легче распахиваться. Они должны открываться внутрь. Подожди, я попробую нажать.

Джуди стояла, боязливо прижав к груди извивавшуюся всем телом дворняжку; ей все это очень не нравилось.

– Давай сначала за папой сходим.

Но Никки старательно толкал утес.

– Должно быть, заперты.

– Может, они все же естественные, – с надеждой сказала Джуди, – результат землетрясения или еще чего? Ну, там, вулкана.

– Дурында.

– Но Никки…

В этот миг одна из дверей сама собой растворилась, величаво и плавно, словно дверца тяжелого сейфа.

Две желтых руки с длинными, как у китайского мандарина, ногтями высунулись из темного каменного нутра, – и ласково столкнули детей с обрыва.