— Мышей? — вдруг поразился доктор. — Вы сказали, что она кошка?

— Ну да! — утвердительно кивнул мужчина, вновь громко икнув, так что несколько посетителей обернулись и укоризненно покачали головой.

— И кошка, весьма подозрительная, скажу я вам по секрету. Не нашинская…

Мужчина ещё что-то бубнил, перемежая свою речь неприлично громкой икотой, но доктор, уже не слушая его, пробирался сквозь толпу зевак столпившихся около небольшой неприметной двери, расположенной в одном из углов зала приёмов…

Огромные софиты освещали часть зала и небольшую узкую дверь в глубине стены, невысокую тахту, и женщину, что полусидя, застыла на ней, обхватив тонкими руками собственные плечи, низко склонив голову. Слышатся шаги, яркий свет ламп направлен на дверь. Стрекочет камера, все замирают. И тут совсем некстати слышится вновь бубнящий шепот мужичка-провинциала, и раздраженное шипение женщины-кошки. Но доктор не слышит ничего, он смотрит во все глаза на ту женщину, что поднимает голову и с надеждой смотрит на мужчину, появившегося в проёме дверей. Высокий красавец в белоснежной чалме. У него большие выразительные глаза, и чувственные губы. Он доволен, он улыбается в камеру, но почему-то кажется, что его улыбка — это довольный оскал хищного зверя…

Женщина поднимается с тахты и тут-же падает ниц перед мужчиной, обняв его за ноги, разметав по грязному пыльному полу своё красивое парчовое платье. Она словно умоляет мужчину о пощаде… или…или наоборот, складывает к его ногам свою любовь? Этому холёному красавцу, что с видом победителя смотрит толи на объектив громко стрекочущей камеры, толи на безликую толпу, где находится его соперник…

— Чёрт…вот чёрт… — бормочет Сергей Викторович, вдруг почувствовав, как в его груди поднимается волна протеста.

— Вы правы, он чертовски красив! — оборачивается рядом стоящая женщина, в которой Сергей Викторович безо всякого удивления узнает ту, что назвали кошкой.

— Он такой милашка, не правда ли? — умильно улыбается другая женщина, и, обернувшись, кокетливо смотрит на доктора. — У таких мужчин совсем нет изьянов…

— Изъянов? — словно током прошибает мозг это одно лишь маленькое слово, и мысленно уцепившись за него, Сергей Викторович с ревностным вниманием вглядывается в мужчину, что склоняется над женщиной, и, взяв её за плечи, долго смотрит ей в глаза, прежде чем…прежде чем….

— Изъян…изъяны… нет изъянов… — весело стрекочет толи камера, толи женщины, что стеной окружили доктора.

Толи это скачут его глупые раскордашные мысли, от которых начинает побаливать голова. А может, эта боль от неумеренного света софитов, что ещё ярче осветили киношную сцену ханской любви…

А артист немного подобрел на тело, что даже красивый халат ему маловат! К тому-же, в некоторых местах позолота тесьмы облезла, пообтрепалась со временем, а кое-где даже оборвалась. Ну, а белая батистовая рубашка под парчовым халатом кажется не первой свежести, и слишком помята…

— Ничего этого не будет видно в фильме… — рыжая женщина стоит почти рядом, и от неё веет раздражением и острым запахом валерьянки. — Хотите успокоиться?

Она подносит маленький флакон под нос Сергею Викторовичу так неожиданно быстро и резко, что он едва успевает увернуться, а иначе бурая жидкость плеснула бы ему прямо в лицо. Но жидкость пролита на мужчину-выпивоху, и тот с остервенением лижет собственную руку.

— Жаль! — вздыхает рыжая женщина, бросая пустой флакон через плечо назад. Слышится звон разбитого стекла, чей-то визг, и опять бубнящий недовольный голос мужчины. Рыжуха исчезает в толпе, успев подмигнуть доктору огромным желто-зелёным глазом. Выпивоха толкает локтем неподвижно застывшего доктора, и громко икнув, сердито бормочет:

— И тебя дурака, дураком сделали… а вроде как приличный мужик! А-а-а! — машет сердито мужчина кулаком:- Это всё она. Доберусь я до тебя, рыжуха. Ох, и доберусь!

И опять довольно сильно толкнув доктора в плечо, он громко произносит, поминутно заикаясь:.

— Эт-т-то т-твою ж-жёнку сейчас в-в га-гарем по-потащат?

— З-зачем в-в г-гарем? — в свою очередь стал заикаться Сергей Викторович.

— В-в ж-жёны М-ма-г-гу-у…

— М-Магу? — очнулся доктор. — Где же он, где?

Он рванулся вперёд, но едва ли возможно пройти настоящий заслон из простых зевак-экскурсантов, которые быть может, впервые увидели, как снимают кино. Тем более на отдыхе. Кто-то яростно отпихивает доктора назад, саданув ему локтем прямо в живот, и заставив согнуться в три погибели от боли. Но доктор через силу поднимает голову и видит…

Он видит стройную женщину в светлом облегающем платье, что медленно движется навстречу высокому мужчине в ярком парчовом халате. Но едва ли он её замечает. Его внимание приковано к той женщине, что встала с низкой тахты. Какой болью светятся её глаза, какой печалью. Женщина протягивает руки навстречу мужчине и тихим, чуть хрипловатым голосом произносит, словно заклинает:

— Опомнись…дорогой! Ты мой…ты мой навек, останься же со мной! И раздели мою любовь, прими её как дар…

Но усмехнувшись, мужчина отвечает, обращаясь в стрекочащую камеру:

— Как слаб, как грешен человек! Судьба, порочный круг…

У женщин на уме одно, а вдруг…а вдруг…а вдруг…

А нам держать удар судьбы…удар-р…

Вскрикнув, женщина падает на тахту, и лежит неподвижно, словно выдерживая паузу, пока камера наедет и снимет крупным планом её невероятно бледное лицо, такое прекрасное и трогательное в ореоле черных блестящих кудрей.

— Об-божаю фильмы в стиле мелодрамы. Ах, как трогательно, как мило она умирает! — сентиментально вздыхает толстая тётка в огромной соломенной шляпе с пышным пером, которое так и норовит попасть Сергею Викторовичу то в глаз, то в рот, то пощекотать под носом, а то просто закрыть обзор разыгравшегося спектакля. Закрыть…

— Эртэ! — тихо ахнув, доктор зажимает рот руками.

Женщина в огромной шляпе фетровой оборачивается, и доктор видит, что это не толстая тётка, а стройная молодая рыжеволосая женщина в широком плащ — накидке. Женщина приветливо кивает ему как старому знакомому. Её плоский нос напоминает забавную пуговицу, её темно-зелёные глаза сияют, а яркие, кроваво-красные губы кривятся в насмешливой улыбке. Но неожиданно на её лице появляется брезгливая гримаса, и глаза её гаснут. Она поспешно отворачивается и разочарованно вздыхая, спешит скрыться в толпе.

— У-у, злыдня! — мужчина — выпивоха опять дыши тяжёлым перегаром прямо в ухо доктору. — И тот тоже злыдень. Видал, как бабу свою, одним ударом… бац, и уложил. А сам, каналья, опять клинья подбивает… Если бы не кино, я бы ему показал, как баб чужих совращать…

— Муж-жчина! — зашипела рыжуха, зло сверкая стёклами очков, появившись неизвестно откуда. — Учтите, вас выведут из зала. Вы мешаете актёрам работать! Учтите это…

Сказав это, рыжуха уже спешит к взлохмаченному режиссеру, что яростно машет ей руками, в которых зажаты листы с текстом.

— Видал уродину! — толкнул мужчина доктора в бок. — Приснись, вот такая ночью…

Но чем бы тогда дело кончилось, доктору не суждено было узнать, так как он вдруг увидел, что его Марина, его милая Марина медленно идёт по залу, навстречу актёру в потрёпанном парчовом халате и несвежей белой рубашке…

Но вот уже мужчина совсем не театрально сжимает Марине плечи, и доктору кажется, что он слышит, как хрустят её косточки. Доктор пытается рвануться к ней, но странная сила держит его крепко, на совесть, оставляя лишь возможность видеть всё, как на ладони.

Что может говорить этот чужой мужчина его жене? Почему он смотрит на неё так, словно требует от неё что-то? Как странно видеть в его глазах слёзы. Только слёзы ли это? Может быть, это лишь отражение огней мощных осветительных ламп? Ведь кажется, уже вовсю идёт съёмка этого многосерийного фильма. Он вместе с Мариной видел уже несколько серий, дома…И кажется, даже этот момент. Но почему фильм идёт с участием Марины? Она не артистка, она просто его жена. Нет — нет, он ни в чём её не подозревает, пока идёт съёмка, но… Разве это немое кино? Кажется, что немое… И герои, так напомажены.