– Вы и раньше оставляли дочь без присмотра?

– Случалось… Двор у нас тихий, на скамейках у подъездов всегда кто-то сидит… Старушки, старички, молодежь с пивом… А на этот раз, как нарочно, – ни души! Представляете – ни души! Как сквозь землю!..

– Через двор машины проезжают?

– А знаете – да! – воскликнула женщина, будто даже с облегчением – наконец, нашлось какое-то объяснение происшедшему. – Кто-то на такси приезжает, кто-то уезжает, у многих в доме свои машины… Когда пробки на улице, некоторые шустряки пытаются через наш двор проскочить…

– Я подышу, – сказал бомжара и, поднявшись, направился к балконной двери. Откинув шпингалеты, он вышел на балкон и прикрыл за собой дверь.

– Чего это он? – удивилась женщина.

– Покурить – вышел, – пояснил Зайцев, сам озадаченный странным поведением бомжары.

– Курил бы здесь! Я же курю!

– Стесняется. И потом, знаете, есть такое заболевание… Непоседливость. Психиатры знают, у них даже какие-то таблетки имеются… Ничего, пусть подышит.

А бомжара тем временем обнаружил на балконе какую-то табуретку, присел на неё, втиснувшись в свободный угол, закурил, осмотрелся. Обычный балкон, который постепенно, с годами, превращался в мусорный ящик. Сюда сваливали ненужные уже вещи, которые, тем не менее, выбросить было жалко, или же попросту руки не доходили. Дырявая кастрюля, надколотая ваза, сломанный термос… Над головой у бомжары оказалась протянутая верёвка и на ней сохли развешанные детские одежки, неожиданно оказавшиеся ненужными. Бомжара поднялся, вздохнул сочувственно, понимая чужое горе, провёл рукой по маечкам-трусикам и вернулся в комнату.

– А когда у вас случилось это несчастье? – спросил Ваня, усевшись на своё место.

– Сегодня третий день, – ответил Зайцев. – Ты вот отлучился, а Элеонора Юрьевна не успела сказать главного… Звонки идут… Похитители грозят вернуть ребёнка по частям…

– По частям – это как? – не понял Ваня.

– Сначала одну ножку, потом другую… Потом сжалятся и головку подбросят в мусорный ящик… Теперь понятно? – женщина не мигая уставилась на Ваню.

– Какой кошмар! – ужаснулся бомжара. – Я даже не представлял, что так может быть… А чего они хотят?

– Денег.

– Много? – спросил Ваня как-то без выражения, будто только сумма имела для него значение.

– Сто тысяч, – ответила женщина, раздавливая очередную сигарету в блюдце. – Долларов. Вы меня услышали? Долларов!

– Услышал, – кивнул Ваня. – А у вас есть эти деньги?

– Ха! – ответила женщина.

– Понял, – опять кивнул Ваня. – Скажите… А девочка… Как бы это сказать… Здоровенькая?

– Не поняла?

– Ну… Может быть ей требуется какое-то особое питание, уход, лекарства… Что-то ей нельзя ни в коем случае, а без чего-то она обойтись не может… Так бывает, – извиняющимся тоном пояснил Ваня. – А похитители всего этого не знают…

– Да нет… – женщина, казалось, впервые за всё время разговора была несколько смущена. – Вроде, в порядке Натали… Обычное питание двухлетнего ребёнка.

В это время приоткрылась дверь в соседнюю комнату и на пороге возникла пожилая женщина в цветастом, байковом халате.

– Ну, что ты говоришь, Эля! Как ты можешь так говорить! Ведь ей совершенно нельзя клубники! Помнишь, её всю обсыпало от двух-трёх ягод! А шоколад! Наташеньке близко нельзя подходить к шоколадным конфетам!

– Не думаю, чтобы похитители баловали её шоколадными конфетами! – резковато ответила Элеонора Юрьевна.

– Да эти бандюги только конфетами и будут её кормить! Не станут же они варить ей каши, делать пюре, готовить овощи! Сунул ребёнку конфету в руки и считай, что сыта! – и женщина вернулась в свою комнату, с силой бросив за собой дверь.

– Ого! – одобрительно крякнул бомжара и, поднявшись, прошёл на кухню.

– Непоседливость, – развёл Зайцев руками, отвечая на немое недоумение Элеоноры Юрьевны.

А когда женщина через минуту-вторую, потеряв терпение, прошла вслед за бомжарой на кухню, то увидела Ваню, спокойно сидящего на табуретке. Он потягивал сигаретку и аккуратно стряхивал пепел в мусорное ведро.

– Извините… Я не могу курить в комнате… Как-то неловко.

– Господи! Да курите, где вам удобно! Мне-то что! – женщина хотела было выйти с кухни, но её остановил негромкий голос Вани:

– Простите, Элеонора Юрьевна, – старательно произнёс он имя хозяйки, – а вот эта тётенька, которая заглянула к нам из другой комнаты… Это кто?

– Мать моя. Мария Константиновна.

– Бабушка Натали?

– Да. Бабушка Натали.

– Мне показалось, что она чем-то недовольна?

– А она всегда чем-то недовольна.

– Она живёт с вами?

– Слава Богу, нет.

– А где она живёт? – не унимался бомжара.

– На даче. Дача у неё.

– И зимой тоже?

– Условия позволяют.

– А какие у неё отношения с Натали?

– Натали ещё слишком мала, чтобы иметь с кем-то какие-то отношения. А бабушка для этого слишком стара. У вас ещё есть вопросы?

– Только один, – позволил себе улыбнуться бомжара. – Какую кашу Натали любит больше всего?

– Манную! – ответила женщина, и вышла с кухни, шумно закрыв за собой дверь. Дескать, захотел в одиночку на кухне сидеть – сиди.

– Что-то, я смотрю, двери в этом доме ведут себя несколько своенравно, – проговорил Ваня и, по своей привычке, озадаченно вскинул правую руку вверх и чуть в сторону. – Надо же… Но с другой стороны, у кого повернётся язык осудить несчастную…

Когда Ваня вернулся в комнату, Зайцев уже прощался с хозяйкой. Бомжара тоже поклонился, пожать руку Элеоноре Юрьевне он не решился, и она тоже лишь кивнула издали.

– Может, и в спальню заглянете? – жестковато усмехнулась хозяйка.

– Охотно, – и Ваня направился к двери.

– Прошу! – Элеонора Юрьевна с треском распахнула дверь и отошла в сторону. – Прошу! – повторила она.

Ваня заглянул в комнату, не переступая порога, с интересом оглянулся на женщину и вышел в коридор, где его поджидал капитан.

– Какая-то странная эта тетенька Элеонора, – проворчал Зайцев, когда они уже миновали площадку второго этажа. – Уж больно суровая.