Пять часов назад Хьюлитт вернулся с того света, но из-за этого не стал ни на йоту теплее относиться к инопланетянам.

– Какого черта? – вопросил Хьюлитт. – Что вы теперь собираетесь со мной делать?

– Ничего такого, чего бы я не делал раньше, – ответил Старший врач таким тоном, который, вероятно, для другого мельфианина прозвучал бы подбадривающе. – Не волнуйтесь. Я возьму у вас еще немного крови для анализов. Пожалуйста, обнажите предплечье.

Интерн-кельгианин бросил взгляд на коллегу-кельгианку. Серебристая шерсть у той вздыбилась иголочками. Она подвезла реанимационную тележку поближе к кровати и процедила:

– Если вы не станете ничего делать, пациент Хьюлитт, то и нам ничего делать не придется.

За время своих непродолжительных разговоров с пациентом-кельгианином, занимавшим соседнюю кровать, Хьюлитт узнал, что уж чего кельгиане делать не умеют, так это лгать. Другой кельгианин по движениям серебристой шерсти сородича всегда мог догадаться, о чем тот думает и что чувствует. Что-то вроде зрительской телепатии. Значение слов кельгиане воспринимали с трудом и понятия не имели о том, что такое тактичность, вежливость, дипломатия и медицинская этика.

Хьюлитт снова ощутил, как к его коже прикасается крошечный металлический кружочек. Медалонт пояснил:

– Инструмент, который сейчас прикасается к вашей коже, содержит одну тончайшую короткую иглу. Вы не почувствуете, как она пронзит вашу кожу. Вторая игла немного длиннее и толще. Через первую иглу поступает анестезирующее средство, лишающее чувствительности близлежащие нервные окончания, а через вторую производится отсасывание крови. Вот так, хорошо. Благодарю вас, пациент Хьюлитт. Как вы себя чувствуете?

– Отлично, – ответил Хьюлитт. – А как я должен себя чувствовать?

Медалонт сделал вид, что не расслышал его вопроса, и опять спросил:

– Не отмечаете ли каких-либо перемен чувствительности, сколь-либо незначительных, в каких-нибудь частях тела?

– Нет, – ответил Хьюлитт.

– Не испытываете ли неприятных ощущений в груди или руках? – продолжал допытываться Медалонт. – Затруднения дыхания? Нет ли покалывания или онемения в конечностях? Головной боли?

– Нет, – покачал головой Хьюлитт, – только в том месте, откуда вы брали кровь, небольшое онемение. Точно так же, как в прошлый раз.

– Дело в том, что любые симптомы плохого самочувствия, пусть даже самые незначительные, могут быть предвестниками серьезного ухудшения. Уверяю вас, симптомы могут быть настолько слабо выраженными, что вам может показаться, будто бы вы их воображаете.

– Насколько я могу судить, – ответил Хьюлитт, с трудом скрывая раздражение, – у меня нет никаких незначительных воображаемых симптомов.

Землянин в зеленой форме улыбнулся, но ничего не сказал.

– Может быть, вы ощущаете какие-либо нефизические симптомы? – упорствовал Медалонт. – Волнение? Страх? Может быть, эти ощущения могут стать настолько выраженными, что вызовут стресс на физическом уровне? Я понимаю, что вторгаюсь в сферу лейтенанта Брейтвейта, но...

– Вторгаетесь, – прервав Медалонта, подтвердил землянин, – но не смущайтесь. В мою сферу вторгаются все без исключения.

Но прежде чем Старший врач сумел возобновить опрос, Хьюлитт ответил:

– Если вас интересует, взволнован ли я, – да, я взволнован, очень взволнован. До тех пор, пока я не угодил сюда, у меня ни разу в жизни не было сердечных приступов. Между тем я не чувствую себя настолько плохо, чтобы у меня от страха начался новый приступ.

– А перед первым приступом вы ощущали испуг? – поинтересовался Медалонт.

– Нет, я просто был сонный и расслабленный, – огрызнулся Хьюлитт. – А вот теперь мне страшно.

– На этот раз мы не позволим произойти ничему подобному, – заверил его мельфианин. – Так что не бойтесь.

Все умолкли – молчание затянулось. Тело Летвичи медленно ворочалось внутри хлорсодержащей оболочки, речевая мембрана худларианки не шевелилась, шерсть кельгианки ходила высокими волнами, словно ее шевелил невидимый ветер, ее партнер-нидианин возился с оборудованием для реанимации, Медалонт каждые несколько секунд щелкал клешней, что напоминало стук метронома. Первым заговорил Старший врач:

– Старшая сестра, будьте добры, расскажите мне еще раз, сколько времени прошло от момента первого взятия крови у пациента до того, как его монитор начал подавать сигналы тревоги, и опишите все, что случилось потом.

– Ради того, чтобы пощадить чувства пациента, – изрекла Летвичи, – который, судя по всему, кое-что понимает в медицине, мне представляется, что эти сведения лучше при нем не сообщать.

– А мне, – возразил Медалонт, – представляется, что чем полнее будет осведомленность пациента, тем скорее он поймет свое состояние. Прошу вас, Старшая сестра.

– Примерно через двенадцать с половиной минут после того, как вы взяли у пациента кровь на анализ и ушли, – проговорила Летвичи тоном столь же зловредным, сколь и хлор, которым она дышала, – монитор пациента зарегистрировал критическое состояние. Десять секунд спустя жизненно важные параметры исчезли, а сенсорные реакции и мозговое кровообращение были близки к полному исчезновению. Сестринский персонал находился за пределами поста и занимался раздачей обеда, поэтому я предпочла не тратить даже те несколько секунд, которые потребовались бы для передачи информации другим сотрудникам. Судя по стабильности состояния пациента, резонно было с моей стороны предположить, что произошел не сердечный приступ, а имела место неисправность оборудования. Когда сорок секунд спустя я уже была рядом с пациентом и начала производить непрямой массаж сердца, пациент потерял сознание и оставался в таком состоянии до прибытия реанимационной бригады, которая приступила к работе шесть и одну четверть минуты спустя...

– Вы в этом уверены. Старшая сестра? – вмешался Медалонт. – Вы сильно волновались и могли преувеличить. Шесть минут – слишком долго для реаниматоров.

– Пациент Хьюлитт также слишком долго никакой реакции не давал, – парировала Летвичи. – А я, пока делала массаж, посматривала на часы. Палатные часы к преувеличениям не способны.

– Старшая сестра права, – встрял нидианин, искоса взглянув на свою коллегу-кельгианку. – Правы и вы, доктор. В принципе, такое время до прибытия на место реаниматоров считается непростительно продолжительным. Но по пути сюда у нас было ЧП... мы налетели на тележку, которую работники столовой не успели отвезти в сторону. Несчастного случая не произошло – только посуда с едой разлетелась по всей палате...

– Пациент Хьюлитт, – добавила кельгианка, – выбрал не слишком удобное время для сердечного приступа.

– Несколько минут нам пришлось потратить на проверку оборудования на предмет возможной поломки, – продолжал нидианин. – Сами понимаете, разряд, от которого бы заработало остановившееся сердце тралтана, наверняка бы изжарил сердце землянина...

– Да-да, – поторопился согласиться Медалонт. – Через шесть с половиной минут вы реанимировали пациента. Какую степень помрачения сознания, какие изменения в речи вы отметили после того, как пациент вернулся в сознание?

– Мы не наблюдали никаких отклонений, – ответил нидианин. – Мы не реанимировали пациента. Это удалось сделать Старшей сестре Летвичи еще до того, как мы успели установить аппаратуру. Никакого помрачения сознания у пациента не отмечалось. Первые сказанные им слова заключались в том, что он попросил Старшую сестру перестать колотить его по груди, иначе она раздавит ему ребра. Слова звучали членораздельно, внятно, ну разве что несколько неуважительно.

– Прошу прощения, – вмешался Старший врач. – А я так понял, что пациент пришел в сознание благодаря вашим стараниям. Отличная работа, Старшая сестра. Надеюсь, пациент не повел себя чересчур невежливо?

– Меня обзывали и похуже, – буркнула Летвичи. – К тому же его реакция меня больше обрадовала, нежели обидела.

– Вы правы, – заметил Медалонт и, обратившись к кельгианке, попросил: