Сидящие впереди меня Наташа и Алиска Зеленина, хихикая, гадали, сколько же историку лет и надолго ли он к нам. Я не особо силён в определении возраста, поэтому их версии, что ему от двадцати семи до тридцати двух, поверил. Несомненно, историк будет пользоваться у женской части класса популярностью. Ещё бы! Молодой, весёлый, симпатичный. Я на всякий случай посмотрел на его правую руку – кольца не было. Ну вот, ещё и неженатый.

Виктор Валентинович собрал бумажки и стал их читать. То есть автор записки вставал, представлялся, а потом историк задавал по его записке пару-тройку вопросов. Было весело. Почти все девчонки написали, что они любят историю. Ну да, как же!

Когда пришла моя очередь, я встал. Карбони внимательно прочёл мою фразу и спросил:

– А в какой области ты гений, Елисей?

– Во всех, – сказал я.

Глаза у него были голубые. И это тоже показалось мне лишним поводом для девчачьих страстей. Главное, чтобы Наташа в него не влюбилась. Вот это будет засада!

– Универсальный гений – это редкость, – улыбнулся он. – А всё-таки какой предмет тебе больше всего по душе?

– Никакой, – сказал я. – Я универсальный гений, и в этом моя карма.

Класс захохотал.

– Хорошо, садись. – Виктор Валентинович выглядел всё так же благодушно. – А теперь выясним, что для кого значит история…

– Классно ты ему, – заключил Денис, мой сосед по парте.

– Мало я ему, – пробурчал я.

И подумал, что историк – дерьмо. Слюнявый добрячок, только и умеющий нравиться девочкам. Есть такой тип учителей. Ну уж нет, господин Карбони, моей любимой девушке ты не понравишься! Я поставлю тебя в идиотское положение, вот увидишь!

Весь оставшийся урок задания Виктора Валентиновича я не выполнял, а рисовал в тетрадке комиксы. Сначала – зловещую чёрную машину с жутким злодеем, увешанным топорами. У злодея были голубые глаза и очки. Потом сцену, в которой злодей прикидывается учителем, а сам зарубает всех моих одноклассников. Кроме Наташи, которую он похищает. И напоследок – сцену спасения дамы и себя, зарубающего маньяка его же оружием. Рисовал я всегда неплохо, так что получилось как надо – жутко и кроваво… Отрубленная голова Дениса, например, выглядела очень живописно в окружении гроздьев винограда… Или спасённая Наташа, которой я вручал вырезанное сердце маньяка…

На переменке только и разговоров было что о новом историке. К тому же он обещал факультатив по философии. Обычно если речь шла о факультативе, девчонки это дело игнорировали, но на эти занятия записались почти все. В том числе и Наташа. Пришлось записываться и мне. Тем более за последние два года я, в основном с помощью Интернета, начитался столько философской мути, что было даже любопытно, в состоянии ли Карбони меня удивить. Интересно только, как Наташа собралась вмонтировать факультатив в своё и без того нагруженное расписание? Кроме школы она ходила на дополнительный английский и на танцы. Мне было проще: все кружки и секции, куда был записан в прежней школе, я бросил под предлогом переезда, хотя на самом деле мне просто надоело и захотелось пожить для себя, распоряжаться своим временем самостоятельно. Да и какой смысл туда ходить? Знаменитым борцом, пловцом или фотографом я всё равно не стану, зато набить кому-нибудь морду, переплыть нашу речку и качественно сделать снимок уже и так могу. Так зачем убивать время?

– Елисей!

Я обернулся – внук итальянского коммуниста стоял рядом со мной.

– Елисей, я бы хотел с тобой поговорить. Это недолго.

Мы отошли с ним в уголок к окну. Народ на нас удивлённо косился.

– Я хотел сказать о карме. – Он улыбнулся. – Знаешь, бывает, люди выучат несколько научных слов вроде «кармы» или «либидо» и начинают выдавать на каждом шагу. При этом содержание слов не понимают, для них это только штампы. Ты же умный парень. Поэтому я хотел тебя попросить: употребляй подобные слова в научном контексте. Хорошо?

– Что это вас так задело? – удивился я. – Подумаешь, «карма». Слово как слово.

– Ты слушаешь поп-музыку? – вдруг спросил он.

– Нет.

– А хотел бы её слушать?

– Нет.

– Слова – та же музыка. Можно слушать Грига в исполнении оркестра, а можно слушать, как напевает сосед, начисто лишённый слуха…

Он ещё раз улыбнулся и ушёл.

Я стоял у окна несколько растерянный. Претензии историка мне были непонятны и неприятны. Кто он вообще такой, чтобы советовать, какими словами мне выражаться, а какими нет?

Я повернулся в сторону толпы девчонок. По их лицам было видно – обсуждают нового педагога. Дуры!..

Домой я возвращался вместе с Наташей и Алиской Зелениной. Что тоже ничего не значило – просто нам было по пути. А Алиска шла к Наташе домой. Их дружба меня всегда удивляла. Мне казалось, что между красавицей Наташей, серьёзной и рассудительной, и Алиской Зелениной ничего общего быть не может. Алиска была маленького роста, худая и угловатая, одетая в какие-то секонд-хендовские тряпки, и с характером простым как три копейки.

Сейчас Алиска меня раздражала. Она прыгала через лужи, как младшеклассница, размахивала сложенным зонтиком, норовя заехать мне в глаз, и постоянно шмыгала своим прыщавым носом.

– Как тебе новый историк? – поинтересовалась Наташа.

– Не понравился, – ответил я. – Очарованный ветхостью болван. Историчка и то была лучше.

– А мне понравился, – влезла Алиска.

– Зеленина, твой выбор – Троцкий, Геббельс и Карбони, – сказал я. – Радостные обезьянки мне не нравятся.

– Не надо историка обзывать, – надулась Алиска.

– Ладно, Алиса, не обижайся, – заступилась за подругу Наташа. – Просто Елисей – тайный поклонник Геббельса. Это он Виктора Валентиновича похвалил.

– А тебе он понравился? – удивился я.

– Вполне.

Я пожал плечами и замолчал. Кажется, начинало сбываться то, чего я и боялся. Парня у Наташи не было, и ничто не мешало ей втрескаться в этого итальянского придурка.

Во дворе я помахал девчонкам рукой и подумал, что идут они к Наташе специально – пить чай и в процессе этого разводить типично девчачьи охи-вздохи. На этот раз об историке. Сейчас будут перебирать все его слова и жесты и сплетничать…

Матери дома не было. Я заглянул в холодильник – пусто. Достал из шкафчика пакет растворимой картошки, врубил чайник. Подумал, что скоро заработаю себе язву, так как мать готовила всё реже и реже. Отцу было легче: он обедал и ужинал то в кафе, то у своих любовниц. У меня не было любовниц и не было возможности таскаться по кафе. Такой вот пролёт по всем статьям.

Я заварил пюре кипятком и взял с подоконника книжку. Привычка читать за едой осталась даже после того, как я разочаровался в книгах. Нет, правда, в книгах нет ничего стоящего. Всё, что там пишут, – выдумки, к тому же не конкретного автора, а кого-то другого за чёртову кучу лет до его рождения. Писателям только кажется, что они нашли что-то новое. Это не так. Всё – ложь и повторение. Тысячу раз переписанный «Колобок» для трёхлеток, семилеток, взрослых и пенсионеров. Кстати, то же с музыкой.

Вообще всё, что есть в мире, – довольно банально и циклично. К примеру, погода. За жизнь человек проживает множество повторений осени, зимы, весны и лета. С маленькими вариациями для трёхлеток, семилеток, взрослых и пенсионеров. Каждое утро – утро, каждый вечер – вечер. Во время каждого дождя в окно врезаются капли. Тысячи раз, миллионы раз. Они разбиваются, катятся вниз, сливаются с другими такими же каплями. То же – с людьми.

Всё в жизни предусмотрено законами физики, законами психики, ещё какими-то законами, о которых я даже не знаю. Везде – своё расписание. Всё заранее установлено, все втиснуты в рамки, как в гробы. Только у кого-то гроб дубовый, а у кого-то из ДСП. То же самое про смерть…

Огромное количество людей. Зачем столько? Что они делают на Земле? Выпадают, как осадки, растекаются, сливаются и исчезают… Я тоже когда-нибудь исчезну. И, честно говоря, в последнее время я стал думать, что рано – лучше, чем поздно. Слишком скучно здесь, на свете…