Она достала один из лабораторных журналов и раскрыла его. Вильштеттер внимательно просмотрел записи.
Они обсуждали каждый вывод, надо было аргументировать каждое положение, прежде чем оно займет свое место в статье.
— Пошлем статью в «Берихте», — сказал Вильштеттер. — Надеюсь, что там меня все еще ценят и не очень интересуются моей национальностью.
— Не исключено, что национал-социалисты попытаются проникнуть и в этот журнал…
— Ужасные новости! — в кабинет влетела, забыв постучать, бледная, взволнованная Эльза Шнауфер. — Германия начала войну.
Наступило молчание. Вильштеттер остановился на пороге двери, ведущей в сад.
— Это гибель Германии! Гитлер толкает немецкий народ в пропасть.
В эту ночь он не сомкнул глаз. Он думал о Германии, о судьбе своей родины, своего народа. Итак, народ оказался бессильным перед сумасшедшими идеями фюрера, перед бредовыми мечтами нацистов.
Доктор Родевальд поспешила вернуться в Мюнхен, пока не закрыли границу между Германией и Швейцарией. Вильштеттер снова остался один со своими мыслями, волнениями и невзгодами.
Отсутствие дела убивало его. Надо чем-то заняться. Среди мучительных раздумий мелькнула спасительная идея — продолжать работу над автобиографией. Он начал писать ее тринадцать лет назад, но потом отложил. А ведь ему было что рассказать миру. Жизнь ученого — это борьба, это длинная череда успехов и неудач, побед и поражений. Из его опыта можно извлечь пользу, найти для себя пример, обрести надежду, почерпнуть смелость. Вильштеттер вытащил старый альбом — хранитель семейной хроники начиная с самого раннего детства, — открыл его и стал рассматривать пожелтевшие от времени фотографии.
…Карлсруэ — его родной город. Сколько лет прошло, а он и теперь помнит эти прекрасные здания, просторную площадь.
Вот они с братом Альфредом ждут у памятника конку. Каким событием был этот первый трамвай — окрашенные в разные цвета вагоны, украшенная кисточками сбруя на шести лошадях, которые тянули его. А кучер — нарядный, важный, как ландграф! Еще издали все слышали приближение трамвая, потому что за ним всегда с криком бежали дети. Однажды Альфред и Рихард тоже присоединились к толпе ребят и помчались вверх по улице, стараясь обогнать конку. Альфред был на год старше, но Рихард не уступал ему в силе, и они вдвоем добежали почти до окраины города; там, напротив военной школы, была конечная остановка трамвая. Однажды, увлеченные этим бегом наперегонки с конкой, они не заметили, как темные тучи закрыли все небо. Хлынул ливень. Улицы мгновенно опустели.
— Давай сядем в трамвай, — крикнул Альфред и помчался к остановке.
— У меня нет денег, — отказался Рихард и побежал к Рыночной площади.
Домой они возвратились промокшие до нитки. Как их ругали в тот день!
— Нехорошо, Альфред, Рихарду всего пять лет, а ты старший, и бросил его под дождем.
— А что делать, если у меня денег было только на одного?
Мать ничего не ответила. Деньга были вечной проблемой в семье Вильштеттеров.
Дети, хотя и были маленькими, понимали, какие трудности испытывают родители, и никогда ничего не требовали. В семье Вильштеттеров строго следили за соблюдением всех требований религии, но как только дети оставались одни, они давали волю своей фантазии и играли до самозабвения. Какие битвы индейцев они устраивали!
Став старше, они старались уйти подальше — играть в лесу или где-нибудь на поляне за городом. Они не любили играть на улице — там дети издевались над ними, обзывали обидными словами, бросали в них камни. Особенно жестокими были дети из семей военных.
Рихард молча глотал обиды и уходил в себя, стараясь никого не раздражать и оставаться незамеченным.
И действительно, учителя в школе не замечали его. В классе ученики рассаживались по алфавиту, и он всегда сидел на последней парте. Взгляды учителей редко доходили туда, и Рихард для них будто не существовал. А он вовсе не был безразличен к учебе. В его комнате было несколько сундучков, в которых лежали его сокровища. Для других это были совершенно обыкновенные вещи, а Рихарду они представлялись настоящим сокровищем. У него были коробки со старыми монетами, с альбомами и марками. Особенно ценил Рихард подарок, который он получил в восьмилетнем возрасте, — книгу «Природоведение» Мартинса. А когда ему в руки попал учебник химии Роско и Шорлеммера, мальчик по-настоящему увлекся этой наукой.
И все-таки, когда пришло время выбрать профессию, он стал колебаться. Его дед, Мейер, был врачом и настаивал, чтобы внук пошел по его стопам. Мать одобряла интерес сына к химии, но считала, что Рихард должен сам решить, кем ему стать. И он решил.
Осенью 1890 года Рихард поступил в Мюнхенский политехнический институт. Его дядя, Эмиль Ульман, уже несколько лет учился в Мюнхене, так что у молодого Рихарда Вильштеттера в незнакомом городе был покровитель. Эмиль ввел его в студенческое общество.
Рихард читал не только то, что рекомендовали профессора, он и сам находил дополнительную литературу по всем вопросам, которые его волновали. А интересовало его многое. И проблемы, поставленные профессором ботаники Радлькофером[375], и теория Дарвина[376], и проблемы химии, которую читал профессор Вильгельм фон Миллер. Особенно любил Рихард практические занятия в химической лаборатории. Обычно он работал за одним лабораторным столом с Фрицем Габером, с которым они вскоре подружились. Ассистент, доктор Даниэль, был очень доволен их работой, поэтому, когда профессор Миллер попросил рекомендовать студента, который мог бы выполнять работу препаратора, Даниэль без колебаний назвал Рихарда Вильштеттера.
Теперь Рихард часто оставался в лаборатории допоздна, чтобы подготовить реактивы, необходимые для демонстрационных опытов.
— Сегодня вечером опять надо задержаться. У тебя какие планы? — спросил он Фрица Габера.
— Никаких, — ответил тот, пожав плечами, — останусь ненадолго, чтобы поболтать с тобой. Ты опять будешь получать цианистый водород?
— Да, — ответил Рихард, осторожно передвинув штатив с охладительной смесью. — По-видимому, профессор повторит опыты.
— А для чего ему нужен этот цианистый водород?
— Он хочет получить кислоты, которые дают желтую и красную кровяные соли. Знаешь, Фриц, сегодня я прочитал одну статью, в которой эти соли называются комплексными соединениями. И формулы их написаны новым, очень интересным способом.
Рихард вытащил лист бумаги и стал писать.
— За химическим знаком калия поставлена квадратная скобка, а внутри скобок стоят знаки железа и циановых групп. Число атомов калия и циановых групп обозначено соответствующими индексами. Вот так.
Фриц взял лист и стал рассматривать формулу. В этот момент вошел доктор Даниэль. Он заглянул через плечо Фрица и, увидев то, что было написано на листке, нахмурился.
— И до вас дошли фантазии Альфреда Вернера[377]. Если вы интересуетесь подобными небылицами, отправляйтесь-ка в университет к профессору Байеру. Они там без конца выдумывают какие-то формулы, чертят шестиугольники, квадраты.
Когда доктор Даниэль вышел, Габер хитро подмигнул другу. Он был не лишен поэтического дара и любил отмечать каждое событие двумя-тремя рифмованными строками. Часто он даже письма писал в стихах.
— Осенью, зимой, летом и весной.
Формулы у Байера мы найдем с тобой, — проскандировал Фриц.
— А знаешь, Фриц, идея неплохая. Что ты скажешь, если мы и в самом деле перейдем к Байеру?
— Надеюсь, ты слышал, какие у него требования? Если не боишься, иди.
Рихард принял решение. И хотя в первый раз он провалился, юноша не отступил и принялся готовиться к экзамену с удвоенным старанием. Во второй раз экзамены прошли успешно. Затем пришлось почти целый год ждать места в лаборатории Байера. Работа здесь была очень увлекательной и требовала не только точности и аккуратности, но и быстроты. На элементарный анализ давался только один день — еще несколько лет назад это показалось бы беспочвенной фантазией. Наиболее интересными были синтезы различных соединений. Каждый практикант должен синтезировать определенное число органических веществ. Обычно работа начиналась с синтеза простых по составу и свойствам веществ и заканчивалась сложными соединениями.
