— К сожалению, это слишком далеко от Эйскирхена, Отто: Ведь ты же знаешь, у меня больной желудок. Мне всегда нужно быть поближе к нашим. А что ты скажешь о Страсбурге?
Отто на минуту задумался, потом махнул рукой.
— Хорошо! Пусть будет Страсбург!
Осенью 1872 года Эмиль и Отто стали студентами Страсбургского университета. Они сняли квартиру на двоих, и оба приступили к изучению химии. В следующем году приехал Эрнест.
В Страсбурге все было необычным. Даже люди были какими-то необычными. Сказывалось то, что Страсбург долгое время находился в границах Франции — его жители многое переняли из французских обычаев.
Непривычными были и отношения между студентами и профессорами. Братья Фишеры интересовались и медициной, и микробиологией, но больше остальных преподавателей их привлекал профессор химии Адольф фон Байер.
Байер встретил юношей очень тепло. Вскоре он стал приглашать их к себе домой, где было по-домашнему уютно и покойно. Все здесь располагало к дружеским и доверительным разговорам.
Через некоторое время под руководством профессора Байера Эмиль начал работу над докторской диссертацией, посвященной синтезу флуоресцеина[270]. Химия теперь уже не казалась ему сухой и скучной наукой, работа под руководством профессора Байера была живой и интересной. Байер не уставал повторять основной принцип работы исследователя: «Природа устроила живые организмы таким образом, что в них создаются сотни веществ. Чтобы распознать их, нужно вначале их изучить, а затем и синтезировать! Только после успешного синтеза ученый может сказать, что довел начатое дело до» конца».
Работа с флуоресцеином продвигалась успешно. Параллельно Эмиль задумал провести и другой синтез, но прежде решил» посоветоваться с профессором Байером:
— Меня заинтересовало восстановление одной из солей диазония, например хлорида фенилдиазония. Будет ли конечный продукт производным гидразина?
— Попробуйте, — согласился Байер. — Реакции восстановления уже привели ко многим открытиям. Попробуйте взять цинк и уксусную кислоту.
Эмиль принялся за дело с еще большим увлечением. Легко сказать «цинк и уксусную кислоту», нужно ведь подобрать соответствующие условия, определить концентрации, при которых протекала бы реакция. Он не выходил из лаборатории целыми днями.
Его кузен Отто тем временем занимался исследованием розанилиновых красителей и получил очень интересные результаты.
Однажды, когда Эмиля и Отто не было в лаборатории, зашел Эрнест. Он поздоровался с практикантами и спросил:
— А где же толстяк Фишер?
— У профессора Байера. Подожди его, он вот-вот вернется.
Чтобы в разговорах различать Эмиля и Отто, студенты и даже профессора стали называть Эмиля «толстяк Фишер», так как он был довольно полным, друзья же в лаборатории звали его просто Диком.
Эрнест подошел к рабочему столу Эмиля, облокотился на деревянную подставку и стал внимательно рассматривать сложную стеклянную установку. Вскоре вернулся Эмиль. Он сиял от радости, в руке у него была склянка с желтоватым веществом.
— Удача, Эрнест! Все говорит о том, что синтез фенилгидразина[271] получился. Вот здесь его гидрохлорид. Я показал его профессору Байеру, и мы наметили план дальнейших исследований реакционной способности этого вещества.
Эмиль убрал склянку с новым веществом, погасил горелку. Эрнест нетерпеливо следил за ним.
— На сегодня все? Я зашел за тобой, нужно поговорить. Может быть, ты поможешь мне советом.
— Ты это серьезно? Да ведь ты уже ассистент, известный хирург, что могу посоветовать тебе я, студент?
— Можешь, так как дело касается химии. Эмиль снял халат, надел пальто, и они вышли.
— Ты знаешь, что я занимаюсь исследованием анатомических препаратов, — начал Эрнест. — Но, к сожалению, красителей, способных окрашивать ткани, очень мало. Может быть, ты мне предложишь что-нибудь новое? Ведь вы с Отто занимаетесь синтезом красителей.
— Красителей много, но вряд ли найдется что-нибудь лучше эозинов. Я испытал это на собственных руках, вот посмотри: пальцы до сих пор окрашены. Мне приходилось иметь дело с эозинами, когда я занимался синтезом флуоресцеина. Надеюсь, эти красителя тебя устроят.
Совет Эмиля Фишера и в самом деле оказался очень ценным — вскоре эозины стали одними из основных красителей при исследовании анатомических препаратов в медицинских лабораториях. Отныне и навсегда применение эозинов в анатомических исследованиях было связано с именем Эрнеста Фишера, и никто не подозревал, что основная заслуга в этом принадлежит студенту-химику Эмилю Фишеру.
Вскоре Байер получил приглашение из Мюнхена — ему предлагалось занять место профессора химии. К этому времени докторская работа Эмиля уже была готова — он спешил закончить ее, потому что хотел защищать диссертацию здесь, в Страсбурге. Студенческие годы подошли к концу, но для него в будущем не было ничего нового — его по-прежнему ждали исследования.
— Осенью едем в Мюнхен, — предложил брату Эмиль.
— Решено! — согласился Отто. — А чем мы займемся летом?
— Что ты скажешь о Вене? Я давно мечтаю побывать в этом прославленном городе. Кстати, разузнаем, как там обстоят дела в университете, познакомимся с лабораториями.
И сама Вена, и ее жители покорили молодых людей, у них появились здесь новые знакомства, новые друзья. Особенно сблизились они с Зденко Скраупом[272], студентом-химиком, который стал их гидом по неповторимо прекрасному городу.
Эмиль интересовался искусством, и братья были частыми посетителями знаменитых венских картинных галерей. Они не упускали случая посетить и оперу. Естественно, средства у друзей были весьма ограничены, поэтому, чтобы сэкономить деньги, им приходилось прибегать к всевозможного рода ухищрениям.
Жизнь в Вене была беззаботной и веселой. Но приближалась осень, и братьям нужно было возвращаться в Эйскирхен. Здесь в семейном кругу они провели еще несколько недель отдыха и в середине октября 1875 года уехали в Мюнхен.
Намерение братьев ехать в Мюнхен вызвало возражения родных — в столице Баварии бушевала эпидемия тифа. Однако Эмиль был непоколебим: исследования фенилгидразина он должен продолжать под руководством профессора Байера, а это возможно лишь в мюнхенской лаборатории. Отец, давно отказавшийся от мысли сделать из сына коммерсанта, смирился.
— Ты уже взрослый и можешь сам решать, что тебе делать. Я позаботился о тебе, выполнил свой отцовский долг: в банке па твой счет положена такая же сумма, какую я дал в приданое твоим сестрам. Распоряжайся ею, как считаешь нужным.
— Спасибо, отец. Ты ведь знаешь, что для меня это очень острый вопрос. Пусть деньги пока останутся у тебя. Думаю, что я смогу жить на проценты. В Мюнхене я намереваюсь посвятить все свое время исследовательской работе в лаборатории профессора Байера. Плата за место в лаборатории невелика, денег должно хватить. Хочу тебе сказать, что синтез фенилгидразина — очень важное открытие, и мы ожидаем получить интересные результаты.
— Я ничего не смыслю в химии и не представляю себе, какую пользу принесет это открытие, но если ты считаешь, что это так важно, — действуй!
Условия работы в Мюнхене были отличными. К приезду профессора Байера лаборатория была переоборудована, сооружены новые печи с улучшенной вентиляцией, началось строительство нового здания Химического института. В лаборатории органической химии сначала работали только братья Фишеры, но вскоре появились и другие практиканты. Один из них — Теодор Куртиус, защитивший в Бонне докторскую диссертацию, захотел продолжать исследовательскую работу под руководством профессора Байера. Эмиль подружился с ним.
— Не могу понять, как вы могли столько времени потерять на анализы синтезированных вами соединений? — удивлялся Эмиль.
— Разве это много? — ответил Куртиус. — Ведь самый элементарный анализ продолжается два дня.
