— Село днем как пустой дом стояло. А я прибег на твой плач и снял тебя. Помнишь?

— Как же не помнить, я тогда великий страх пережила, что мне придется всю жизнь на дереве сидеть, — засмеялась Ясенева, заботливо проверяя, заперлась ли дверца машины. — Спасибо вам, деда Гордей, за помощь в момент моих первых испытаний. А как вы поняли, что это я тут сейчас ездила?

Дед довольно улыбнулся и погладил себя по голове, и так симпатично это у него получилось, что Дарья Петровна едва сдержала смех.

— А кому тут еще ездити, тем более из чужих? Тут тупик путей и окончание дорог, далее лежит безлюдье и ход туда бесполезен. А тебя ждал, да. Пропишешь ты о моих бедах, а мне, гляди, и полегчает. Вот и понял, что это ты, — дедушка совсем постарел и семенил вокруг гостьи, не зная, какими словами еще рассыпаться, чтобы доставить ей приятность. — А ты, никак, помладшала, да-а, я врать не стану. Хоть и годы идуть.

— Ладно, дедушка Гордей, — согласилась Дарья Петровна, — я вам верю. Показывайте и рассказываете, как поживаете, кто вас обидел, кто урон нанес.

— Смотри, — дед повел рукой вокруг себя, — живу на отшибе, сам-один остался. Как тут не обидеть старика, если власти позволяют? Заелися, им теперя до людей дела нету. Это вон, — дед показал на дорогу с твердым покрытием, — советы на исходе постарались.

На удивление, тут в самом деле некогда побеспокоилась об удобствах граждан, живущих на окраине, наладив с ними мало-мальски удобное сообщение. Вдоль этого ряда домов, оторванного от основного поселения, был проложен асфальт, как на пешеходной дорожке, так и на проезжей части. Обрывалось твердое покрытие аккурат возле последней усадьбы, ни метром не продолжившись по проселку, удаляющемуся в степь. Противоположная от домов сторона дороги, граничащая с многочисленными овражниками, по краю была скупо утыкана фруктовыми деревьями, видно, хотели укрепить ее, не подпустить сюда расползающиеся рытвины, но насадить такую окультуренную посадку, как вдоль главной дороги до трассы, не хватило мощи.

Но люди есть люди, все им места мало. Так и тут, многие хозяева через дорогу напротив своих усадеб организовали хозяйственные дворы с омшаниками, курятниками и сеновалами и обнесли их плетнями, со временем проросшими в землю и превратившимися в настоящие заросли ивняка и кустарниковых пород робинии. В общем цель борьбы с эрозией почвы была достигнута, видимо, это и успокоило тех, кто радел об использовании земель, даже таких непригодных, как это холмогорье.

— Хорошо тут у вас, просторно, — проговорила Ясенева, присматриваясь к выгоревшим проплешинам, расположенным дальше за этими вспомогательными подворьями. — Там что, тоже травы жгли? — удивилась она, не веря своим глазам.

— Так говорю же, кругом разбой! Ото тама и мой сеновал ляпнулся, токмо черное пятно лик земли искажает. А я же всю весну сено косил, сушил, заготавливал, о коровке своей пекся. Палят нашу землю враги проклятые, бомбами калечат, — запричитал дед. — Слышала, в Лозовой все взрывается и горит ярким пламенем? Чего ждать, Боже правый, от этих барбосов?

— Это вы о ком? — засмеялась Дарья Петровна тому, что дед знает такое каверзное словцо.

— А ты не придирайся! — огрызнулся дед Гордей, дипломатично прекращая диссидентствовать. — Так будешь ближе смотреть мои потери или отсюда оценку произведешь?

— Пойду, посмотрю, — снисходительно буркнула Ясенева и направилась в сторону овражников.

Она долго бродила по тылам самовольно захваченных и освоенных дедом земель, изучала рельеф и растительность, отмечая, что отростки от живых изгородей пустились разрастаться вниз по ложбинам и ярам и местами на подступах к дедову сеновалу превратились в непроходимые чащи. Но были и вольные места, где роскошествовали чистые травы, так что при взгляде на них душа радовалась, что есть еще на земле нетронутые уголки. Углядела Дарья Петровна и протоптанную сюда дедом стежку, а в нескольких местах сбоку от нее обнаружила прикопанный мусор. Ну, не разбрасывает по поверхности, и то хорошо.

Не успела она похвалить деда еще за что-нибудь, как заприметила в сторонке от стежки несколько бутылок и консервных банок, закопченные котелки, даже ложки и погнутые алюминиевые мисочки в количестве нескольких штук, но все это было тщательно упаковано в целлофан и пристроено под кустами явно заботливой рукой. Где они только их взяли в наше время? — удивилась Ясенева и почти вслед за этим увидела неподалеку остатки костра, а потом еще одного, уже чуть подернутого муравой. Огнище разводил знающий человек, потому что делал под него лунку, которую затем присыпал землей, правда, небрежно. Далее вниз по склону холма, где не так вольно гуляли сквознячки, Дарья Петровна наткнулась на примятые, даже вытоптанные травы, а поискав, нашла в укромном месте объемный сверток, в котором могла храниться нехитрая постель, может, просто подстилка.

Она повернула назад, соображая на ходу что да как. Если бы поблизости имелись заброшенные постройки, можно было бы подумать, что в них поселились бродяги и в подпитии развлекаются на природе, доводя дело до пожаров. Но чего-то похожего на подходящий ночлег видно не было, даже следа землянки, куреня или какой самодельной хижинки Ясеневой найти не удалось. Да и намусорили бы такие гуляки несравненно больше. Значит, следовало искать другое объяснение.

Ясенева проследила путь огня, ужом проползшего из овражника к захваченному дедом участку. Тут огонь разжирел на сухом сене, слизал легкую постройку сеновала и оставил после себя чистый пепел. На кустах, росших по меже, с внутренней их стороны виднелись побуревшие листья, особенно снизу, но сами кусты выстояли и даже не пустили пожар за пределы участка, где тоже имелись сухостои.

— Ну что, накопала аргументов? — поинтересовался дед, сидя на завалинке и хитро улыбаясь, как будто специально заготовил для Ясеневой головоломку. — Это тебе не выдумку описывать, тут, гляди зорче, настоящим преступлением попахивает. Так кому мне неприятности презентовать?

— Их сначала поймать надо, — ответила Дарья Петровна, хмыкнув на дедов современный лексикон, — а потом претензии предъявлять.

— Поймать? Поймать. Ну, если поймать… — дед попробовал на вкус сказанное словцо, повторив его на разные лады, словно размышляя над его значением. Потом что-то для себя смекнул и вздохнул тихо. — Вот возьму рогач, что от бабкиной утвари остался, и засяду в кустах. Не пойдут же они на меня войной?! Так, говоришь, тут дело не в сжигании сухостоев, а в хулиганстве, или как?

— Вот вы почти и догадались, — похвалила Ясенева все на лету схватывающего старика. — Но если точнее, то ни в том, ни в другом, — Дарья Петровна присела рядом с ним на завалинку и скрестила руки на коленях. — Думаю, дело в халатности. Неосторожные гости сюда захаживают, деда, вот и допустили оплошность. А вы им помогли в этом.

— Как помог? — дед даже подскочил от такой нахальной неожиданности.

— А тропку протоптали к кустам, под которыми мусор закапываете.

— Ну и что? Мусор в землю закапывать не запрещается, если аккуратно.

— Да, но я же сказала, что случилась оплошность. Немного вы ее допустили, немного другие, и в целом получился пожар. Огонь из овражника к вам по стежке прибежал, ведь от вашего регулярного хождения по ней травы там совсем высохли и превратились в бикфордов шнур.

— Вона как! — присвистнул дед Гордей. — А внизу, значит, кто-то балует, — рассуждал он дальше. — Там иногда слышен галдеж и смех. Может, чада? Ныне ж пошли они, что Божье наказание, поубивать мало! Только от их курения такого пожару не случится, это вряд ли. Там же низина, травы стоят сочные, не пересохшие. Не-е, — махнул дед рукой, — от одной искры они не загорятся. Тут поджигатель поработал. Истребляют нас завистники, как ни крути, Дарья.

— Что вы пессимизм разводите? Не преувеличивайте, — ответила Ясенева. — Да, был поджигатель, но невольный, иначе говоря, поджог он сделал не специально, это на картах не гадай.

— Понял я тебя, — изрек дед после продолжительного молчания. — Любовь, костры и песни под гитару — романтика разнузданной свободы. Полный отрыв, как теперя говорят.