Поэтому, когда настала ночь, он положил Добрую Книгу в карман, рядом с потрепанным блокнотом. Старой штукой, заполненной его мыслями, наблюдениями, записями и маленькими подробными изображениями того, что может ему потом пригодиться. Час или два возни в Интернете дали ему название или, по крайней мере, направление. Для начала – лучше, чем ничего.

Снова он забрался в свою машину. Кинул рюкзак на пассажирское сиденье, случайно задев серебряный крест на зеркале заднего вида. Тот закачался вперед-назад, громко стуча о стекло. Килгор схватил священную побрякушку. Подержал в руке секунду-другую.

– На хрен, – сказал он, сняв крест и повесив себе на шею. Церкви у него нет, а вот вера есть. А еще верный «Веселый Роджер», который завелся с первого раза.

Фары машины прорезали черный мрак, освещаемый лишь парой фонарей и парой магазинчиков на углу, гордости Дактауна. Кромешный мрак в деревенской глухомани.

До шахты было километра три, но знаков, как и нормального освещения, было очень немного. Звезды над головой слишком яркие, деревья, нависающие над дорогой, слишком высокие. Он ехал по рабочей дороге, ведущей к берегу озера в кратере.

Глядел на деревья, пытаясь увидеть что-нибудь живое, в них скрывающееся. Хоть намек на прежнее равновесие. Хоть какой-то знак воскрешения.

Доехал до шлагбаума, перекрывающего дорогу. Фары высветили огроменный знак «Вход запрещен». Потом он увидел остальную часть надписи, говорящей, что того, кто поедет дальше, застрелят без предупреждения и скормят медведям забавы ради. Может, потому и написали, что медведей здесь нет.

Он вышел из машины, чтобы осмотреть все получше. Знак на шлагбауме поперек дороги, низком, на уровне бедра, висел гордо, будто значок полицейского, но Килгору даже плюнуть на него лень было. Закрыт шлагбаум был на ржавый замок и цепь. Пара резких ударов обитыми железом носами рабочих ботинок устранила его, и следующим ударом ноги он откинул шлагбаум в сторону. Железка остановила свой полет, ударившись в потертый ствол какого-то хвойного дерева.

Даже и возиться не стоило. Грунтовая дорога продолжалась еще сотню метров, заканчиваясь широкой полосой, едва достаточной, чтобы машину развернуть.

Порядком повозившись, Килгор развернул машину так, чтобы можно было быстро уехать, если вдруг потребуется. Сдал назад, поставил машину на стояночный тормоз и открыл дверь, чтобы потолочная лампа светила в салоне, пока он снаряжение подбирает.

Пластиковая бутылка из-под кетчупа со святой водой. Потертый амулет григри, который он сделал в Новом Орлеане, за год до Урагана. Фонарик с запасными батарейками, налобный фонарик, который он позаимствовал у приятеля-автомеханика. Старый серебряный нож для пирогов. Иногда серебро роль играет, но слишком уж дорого оно стоит. Так что взял первое, что под руку попалось.

Заряженный пистолет калибра девять миллиметров, на всякий случай.

Похлопав себя по груди, он убедился, что блокнот и Библия на месте. Заткнул пистолет за пояс, спереди, чтобы вытащить проще было, пусть и слегка вздрогнул от прикосновения холодного металла к животу. Надел на голову ремешок со светодиодным фонариком. Глупо, но руки свободны, а в темноте это важнее, чем важный вид.

Остальное распихал по карманам полупальто военного стиля.

Килгор закрыл дверь машины, и свет погас. Включил налобный фонарик, и тот осветил деревья, конечно, не так роскошно, как фары «Эльдорадо», но за пределами этого так называемого городка и такое освещение добивало достаточно далеко.

Мгновение Килгор стоял, прислушиваясь. Не услышал ничего особенного. Это его несколько обеспокоило, но потом он вспомнил, что Эммау Пит что-то бормотала на тот счет, что твари ползучие только возвращаются, так что, наверное, в тишине нет ничего подозрительного. Не шуршали в траве и не стрекотали сверчки, не шуршали листьями мыши, не копошились в ветвях белки, сооружая гнезда. Никого и ничего, кроме того, что затаилось в кратере.

У Килгора было отличное чувство направления, практически безошибочное, по крайней мере, так его мать всегда говорила. Он ощущал направление на кратер будто внутри головы. Запах воды, струящийся меж деревьев, неприятный запах залежавшихся в заднем кармане медных монет.

Дорога позволила ему подобраться близко.

Он принюхался, вытер нос рукавом и решительно двинулся вперед.

Склон становился все круче, с каждым шагом. Килгор поскальзывался, хватаясь за кусты, но раз особенно неудачно оступился и упал, выставив руки.

И вот он вышел на открытое место у воды. Кольцо красной почвы, которое преграждало деревьям путь. А может, деревья просто сами не хотели погружать корни в этот подозрительный пруд. Маленький и мерзкий пляжик, угловатый и голый, как край ванной.

Не шевеля ничем, кроме шеи, здоровяк оглядывался по сторонам. Все равно ничего не слышно. Но ощутил нечто, что ему не нравилось. Покалывающее ощущение в коже, говорящее о том, что на него смотрят.

Он достал блокнот. Яркий свет фонарика слишком сильно освещал страницы, но Килгор прищурился и разглядел то, что сам написал.

– Ты забрал двоих ребят, – тихо сказал он. Как и свет в темноте, тихий звук его слов разнесся далеко. – Они пришли сюда, чтобы помочь Бассейну, и ты их убил.

По гладкой черной поверхности пруда пробежала рябь. Килгор услышал тихий плеск воды и звон, будто от ветряного колокольчика на одной ноте.

– Эммау Пит сказала мне нечто, и я задумался. Сказала, что разговорами тебя не остановить, если я говорить буду. Интересно, есть ли тут кто-то, кому ты повинуешься. Всякий чего-нибудь боится, но тебе тут клево живется, так ведь?

Вода снова всколыхнулась. Краем глаза Килгор уловил движение в воде существа, которое плыло под водой, но не всплывало.

– Она назвала тебя мелким старым Ником, и это не просто слова. Имела в виду, что ты мелкий дьявол, но я сомневаюсь, что ты достоин звания дьявола. Дьявол способен вылезти из воды и натворить побольше… безобразий, где-нибудь еще. А ты ведь не можешь, так?

Килгор поднял взгляд, не поднимая головы. В свете фонаря увидел очертания округлой и лысой головы, похожей на его собственную. Он делал это специально, поддразнивая тварь.

Килгор сдержал дрожь отвращения и снова поглядел в блокнот.

– Даже не знаю, как прочесть правильно, – сознался он. – Может, имя и не правильное, но совпадение изрядное, так что буду называть тебя Купферникелем.

Глаза головы в воде были чернее, чем ночное небо над водой. Такие черные, как будто древняя тьма зла струилась из них.

Килгор встретился взглядом с тварью.

– Это слово… оно для тебя что-то значит?

Раздалось низкое булькающее фырканье. Тварь ответила так тихо, что Килгор едва разобрал слова.

Глупые духи.

– Глупые духи, – повторил Килгор, очень удивленный, чтобы сказать что-то еще, прежде чем глянуть в блокнот. Очень часто такие твари вообще говорить не умеют или умеют, но так, что их очень трудно понять. А тут голос был достаточно отчетлив, пусть и такой, будто доносился с огромного расстояния, из-под земли.

– Но ведь они опасны, так? И привязаны к металлу… такому металлу, как здесь, на руднике Бурра Бурра, типа того.

В старину немецкие горняки жаловались на проклятую медную руду, из которой нельзя выплавить медь. Они не знали, что в основе этой руды не медь, а другой металл, и руда представляет собой арсенид никеля. Не могли добыть медь, поскольку ее в той руде не было.

– Ты от них не особенно отличаешься, Купферникель. Видимо, пытаешься прикинуться кем-то другим. Ты не элементал, не живое создание, в этом я уверен.

Твои слова ничего не значат. Ты ничего не значишь. Здесь нет жизни.

– Ты должен был быть мелкой тварью, незначительной. На небольшой полоске, где трава не растет. Но загрязнение от рудника позволило тебе вырасти из коротких штанишек.

Я сильнее, чем ты думаешь, зашипела тварь и начала подниматься из воды, выходя к берегу, к Килгору, намеренно медленно, на ногах с вывернутыми коленями, с острым, как бритва, силуэтом.