В летнем кафе – небольшая крытая эстрада, перед ней танцплощадка с фонтанчиком и столики под навесом. Гремит новомодная музыка, на танцплощадке танцуют 13—14-летние подростки. Над эстрадой висят шары и гирлянда из букв: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ЛЕНА!!!» Подростки отрываются в танце… Курят за эстрадой тайком от взрослых… Целуются в кустах над рекой… Выпивают…

Неожиданно музыка обрывается, массовик взбегает на сцену с микрофоном:

– Внимание! А сейчас еще одна фишка нашего праздника: father’s dance! Для тех, кто не сечет по-английски: отец именинницы приглашает свою дочь! Маэстро, музыку!

Подросток-«диджей» врубает танго, отец именинницы встает из-за столика, идет к дочке и церемонно приглашает ее на танец. Высокий, моложавый и по-офицерски подтянутый, он красиво танцует со своей 13-летней красавицей дочкой. А вокруг стоят подростки – одноклассники и друзья именинницы, их много, и это в основном девочки… Они смотрят на танец отца и дочки, и среди откровенно завистливых лиц этих зрителей – наша Ивана и рядом с ней ее одноклассник Федя…

Между тем танец продолжается, и по его ходу то сыплются с эстрады конфетти… то гремит и рассыпается огнями фейерверк, который, по словам массовика, любящий отец дарит любимой дочке…

Шарах!

Это Ивана врывается в свою квартиру и с порога швыряет в угол, об стену свою сумочку.

30-летняя, в форме ж.-д. проводницы, мать Иваны, колдовавшая у плиты, и 50-летняя бабушка, строчившая на швейной машине цветастых «баб на чайник», в оторопи смотрят на нее.

Теперь мы можем разглядеть квартиру – типичную совковую малогабаритку в провинциальной хрущобе. Каким-то образом тут разместились и раскладной диван, и одежно-бельевой шкаф, и книжные полки, и письменный стол, и торшер, и телевизор – все старое, совковое…

– Ты чего? – изумилась мать.

– Где мой отец? – яростно сказала Ивана.

– А в чем дело? – спросила бабушка.

– Ни в чем! Я просто спрашиваю: где – мой – отец? Или я выблядок?

Бабушка возмутилась:

– Как ты смеешь?!

– Это не я! Это во дворе пацаны меня так называют.

Бабушка рванулась к окну:

– Мерзавцы! Сво…

– Подожди, – остановила ее мать и повернулась к Иване: – Ты же знаешь: твой папа погиб в Афганистане. Как герой…

– Врешь! – отмахнулась Ивана, прошла в туалет и хлопнула за собой дверью.

Мать и бабушка переглянулись.

Из санузла послышалось журчание.

Бабушка крикнула:

– Ты как с матерью разговариваешь?

Ответом был характерный обвал воды из туалетного бачка. Затем Ивана, на ходу раздеваясь, вышла из санузла.

– А так! Мне тринадцать лет! Я имею право знать, кто мой отец и где он!

– Мы же тебе сказали… – сказала бабушка.

– Хватит! – крикнула Ивана. – Понимаешь? Хватит мне лапшу вешать! Война в Афганистане кончилась в 87-м! Мне что – двадцать лет?

И Ивана ушла в спальню.

Бабушка и мать вновь переглянулись.

Бабушка сложила в картонную коробку штук двадцать «баб на чайник», изготовленных за день, затем разложила диван и стала стелить себе на ночь.

А в спальне Ивана, лежа на своей узкой койке, уже надела наушники от плейера и «улетела» в музыку модной среди подростков группы «Дважды два».

Когда мать вошла в спальню – крохотную, как пенал, комнатенку, вдоль стен которой с трудом разместились две односпальные койки и 50-летнее чешское трюмо с зеркалом, – Ивана все так же отрешенно, с закрытыми глазами лежала с наушниками на голове.

Помявшись, мать тихонько сняла с себя свою проводницкую форму, надела ночную рубашку и, собираясь лечь в свою кровать, выключила свет.

Но тут Ивана сорвала с головы наушники и рывком села на койке.

– Блин! Ты мне что-нибудь скажешь?

– Что? – испуганно спросила мать.

– Хотя бы его фамилию!

– У тебя есть фамилия. Давай спать.

– Я не могу спать! Он мне снится! Он жил с нами или не жил? Ты можешь мне сказать?

– Он не жил с нами.

– Это честно?

– Честно. Спи.

Ивана резко откинулась на койке – лицом к стене и поджав ноги.

А ей все равно снился летний парк, музыка, и в этом парке папа – молодой и высокий офицер – несет на плече трехлетнюю Ивану с красным шариком в руках.

В городском парке Ивана и Федя, положив на стойку тира школьные ранцы, достали из карманов своих потертых и дешевых курток какие-то смятые деньги, уплатили и получили ружье.

Ивана неумело пристроилась к прикладу, хозяин тира поправил и объяснил, как смотреть в прицел через мушку.

Стремительно бежит заяц-мишень.

Ивана стреляет, заяц падает.

– Я попала! Я попала! – счастливо запрыгала Ивана. – Еще раз!

Снова бежит заяц.

Ивана снова стреляет.

Заяц падает.

Ивана входит домой, победно бросает портфель и победно говорит бабушке, строчившей на швейной машине очередную партию «баб на чайник»:

– Я знаю, кто мой отец!

Бабушка испугалась, прекратила строчить:

– Кто?

– Офицер!

– С чего ты взяла?

– А я стреляю без промаха! Это у меня наследственное!

– Вот видишь, – нашлась бабушка и снова стала строчить на швейной машине. – Мы же тебе говорили…

– Нет, – легко отмахнулась Ивана, – вы говорили, что он летчик. Где мама?

– Ну где? В рейсе… – сказала бабушка.

В потоке прохожих Ивана шла по центральной улице, пристально разглядывая встречных мужчин. Музыка группы «Дважды два» звучала в ее душе, и от этого походка ее становилась этакой игриво-танцующей.

Натыкаясь на ее взгляд, мужчины реагировали по-разному – кто изумленно… кто заинтересованно… а какая-то женщина, сопровождавшая одного из приметных мужчин, поспешно взяла его под руку и возмутилась:

– Вот сучки малолетние!

Но Ивана словно и не слышит этого, а идет себе дальше все той же игривой походкой, все так же пристально разглядывая мужчин. Один из них, оглянувшись, повернулся и пошел за ней следом.

– Девушка!

Ивана остановилась, и он подошел к ней.

– Договоримся? – спросил он негромко.

Ивана смерила его оценивающим взглядом.

– Конечно.

– Тогда пойдем, – сказал он. – Держись.

И сделал свой локоть колечком.

Ивана радостно взяла его под руку и пошла с ним по улице.

– Все-таки сколько? – сказал он на ходу.

– Что?

– Ну, на сколько договоримся?

– А! Ну, на алименты.

Мужчина остановился:

– Какие еще алименты?

– Небольшие, не бойтесь. Вы меня удочерите, и…

Мужик рассвирепел:

– Я?? Я тя удочерю? Я тя так удочерю! Иди отсюда!

Кассирша супермаркета брала с ленты кассового транспортера хлеб, молоко, пакеты с гречкой и еще какие-то скромные покупки, пробивала их по кассе и объявила сумму:

– Двести семнадцать четырнадцать.

Но мать Иваны, не реагируя, стояла как в столбняке, глядя на улицу через оконную витрину.

Ивана толкнула мать локтем:

– Ма…

И глянула по направлению взгляда матери.

За окном, на заснеженной автостоянке, сорокалетний усатый мужчина переложил из тележки в багажник светлого «форда» увесистые магазинные пакеты с покупками, закрыл багажник, сел за руль и уехал.

– Ма, кто это? – спросила Ивана.

– Никто, – буркнула мать и повернулась к кассирше: – Сколько вы сказали?

Дома бабушка, прервав свое шитье, увлеченно смотрела по телевизору старый сериал «Просто Мария». А Ивана с матерью перекладывали в холодильник свои покупки: молоко, капусту, картошку…

– Почему он алименты не платит? – вдруг сказала Ивана матери.

– Кто?

– Ты знаешь кто. Мы его только что видели. Почему он не платит?

Бабушка, увлеченная телевизором, сказала: