– Даже если так, – парировал фотограф, – с чего мне сознаваться? Что вы мне сделаете?

– Я? Ничего. Как я и говорил, сам я в полицию не пойду. Но вполне возможно, что скоро полиция сама сюда нагрянет. Дело в том, что тот юноша вчера утром повесился.

– Повесился! – ахнул фотограф. – Такой молодой!

– Ага! Вы его помните!

– Может быть, – смущенно пробормотал фотограф. Его глаза нервно стали перебегать с камеры на задрапированную стену и обратно.

– Кто были эти люди в платьях?

Он посмотрел мне в глаза. Слишком прямо.

– Я впервые их видел. Мне прислали письмо с нарочным. В нем был хороший аванс и адрес, куда ехать. Я поехал и сделал несколько снимков. Только и всего.

– И часто так бывает, что вы не знаете, к кому едете?

Он пожал плечами.

– Не часто, но случается. Есть люди, которые не афишируют… Вы понимаете?

– Да. Я понимаю. То есть вы совершенно точно не знаете этих господ?

– Нет, – ответил он упрямо.

Ну что мне было делать? Пытать в мои планы не входило. Поэтому я перешел ко второй части своего плана.

– Остались ли у вас отпечатки с тех пластинок?

– Нет. Отпечатки делаются в единственном числе.

– А сами пластинки?

Он замялся. Я повторил вопрос.

– По уговору я должен либо передавать пластинки заказчику, либо уничтожать их.

– Но вы, Леонид, не сделали ни того, ни другого?

Он пожал плечами.

– Иногда клиенты забывают про это. А иногда просят сделать еще отпечатки. На всякий случай я храню…

Я облегченно перевел дух.

– Хорошо. Я куплю у вас пластинки, снятые позавчера.

– Но они не продаются! Это невозможно!

– Эти – продаются, – сказал я твердо.

– С чего вы взяли?

– С того, что они мне нужны и вы их мне продадите.

– А если не продам?

Я вздохнул и встал:

– Послушайте, Леонид, вы меня сильно утомили. Я мог бы отобрать пластинки у вас силой. И, поверьте, я способен это сделать. Но поступлю по-другому. Я обещал вам не печатать ничего в газетах. Но не обещал того, что не скажу про вас другим репортерам. Для них, уверен, это будет настоящим подарком. И уже сегодня вечером здесь будет полно журналистов. Вы станете героем первых полос. Очень пикантная история. А потом придет следователь. О! Это дотошный проныра – я его видел. Он вас с потрохами съест. Так что вот вам минута: или вы продаете мне снимки, или я иду прямиком в редакцию «Московского листка».

– Черт! – закричал фотограф. – Вы… Вы меня обманули!

– Формально – нет. Где пластинки?

Леонид нервно начал грызть ноготь на указательном пальце, наконец сказал:

– Они не здесь. Я храню их во дворе, в пристройке.

– Идем туда.

Он постоял в нерешительности, а потом выдохнул:

– Черт с вами. Идем.

Через тот же коридор мы вышли во двор дома и направились к полуподвальной пристройке. Фотограф порылся в кармане и выудил большой ключ. Вставив его в замок, он попытался повернуть ключ, но тот не шел.

– Что такое? – пробормотал Леонид и потеребил ключ в замке. А потом потянул за ржавую ручку, и дверь открылась.

– Открыто, – сказал я.

– Не может быть. Я закрывал ее.

– Забыли, может быть?

Он помотал головой и начал спускаться по деревянной лестнице. Я – за ним. В темноте вспыхнула спичка, а потом фотограф зажег керосиновую лампу, осветив помещение. Здесь было довольно аккуратно – у стены стоял древний шкаф со стеклянными дверцами, за которыми на полках виднелись бутылки темного стекла. Другой шкаф, рядом, закрывался сплошными дверцами, некогда лакированными, но теперь почти полностью протершимися и осыпавшимися. На простом кухонном столе стояла металлическая эмалированная ванна, в которой хозяйки стирают белье или купают младенцев. Тут же лежала стопка нераспечатанных фотопластин фабрики Занковского и рядом – коробка, вероятно, с альбуминовой бумагой.

– Темно тут, – заметил я.

– Окна закрыты снаружи, – пояснил фотограф, направляясь к глухому шкафу. – Я открываю их, только когда печатаю.

Он просунул руку между шкафом и стенкой и начал шарить там.

– Что за… – пробормотал Леонид. – Что за черт!

– Что-то случилось?

– Ключ от шкафа.

– Не можете найти?

– Нет.

Я подошел и потянул дверцу на себя. Она легко распахнулась.

– Здесь открыто.

Фотограф медленно выпрямился.

– Этого не может быть! Просто не может быть! Этот шкаф всегда закрыт на ключ. Вы же понимаете, что именно здесь хранится?

– Если вы забыли запереть подвал, то точно так же могли забыть запереть и шкаф.

Он гневно посмотрел на меня, но ничего не ответил, а повернулся к полкам, на которых плотно стояли конверты из картона, в которых, вероятно, хранились использованные уже стеклянные фотопластины.

Тут мне в голову неожиданно пришла одна мысль, которой следовало было бы появиться раньше.

– Леонид, – позвал я, – ведь вы фотографировали только позавчера, так?

– Да.

– И что же, вы за это время уже успели сделать оттиски и отправить заказчикам?

– Да. Я сделал это вчера вечером. Пакет отправил с… с одним знакомым. Так что здесь должны были остаться негативы. Да. Впрочем… – Он повернулся ко мне. – Я оставил себе один отпечаток. Я делаю так – чтобы не мучиться, разглядывая негативы, если надо найти нужные пластины. Такая… контрольная фотография.

– Прекрасно, – отозвался я. – Где это все?

Он снова начал рыться в пакетах, время от времени доставая их и вытаскивая то отпечаток, то пластинку. При этом старался повернуть их так, чтобы я не заметил.

– Странно, – тихо сказал он наконец. – Я помню точно, что положил пакет вот сюда, с краю. Но теперь его нет. И нет нигде. Куда же он делся?

Наконец мне надоело это бормотание.

– Прекратите этот цирк! Немедленно дайте сюда то, что мне нужно! – скомандовал я.

Леонид, искавший на самой нижней полке, молча поднялся с корточек, подошел к столу и сел на высокий табурет.

– Нету, – просто сказал он и развел руками. – Нету.

– Давайте или сейчас сам посмотрю, – пригрозил я, думая, что фотограф не согласится на вторжение в его порнографические закрома. Но тот только кивнул.

– Смотрите сами. Мне все равно. Как я еще могу вас убедить в том, что негативы исчезли.

– Врете!

– Ну сами подумайте! – воскликнул Леонид. – Дверь в подвал открыта! Дверь шкафа открыта! Негативов нет. Ну какой вывод?

Я все никак не мог поверить в то, что фотограф не юлит и не пытается меня надуть. Я снова упомянул про репортеров, но Леонид только покачал головой и сделал обреченный жест – мол, делайте, что хотите.

– Хорошо, – сказал я наконец, – кто мог похитить именно эти негативы?

Фотограф молчал. Мне показалось, что он просто не хочет говорить на эту тему. И тогда я решил выкинуть еще одну карту на стол.

– Мог это быть некто Бром Аркадий Венедиктович?

Фотограф вздрогнул и посмотрел на меня пристально.

– Вы знаете Аркадия? – спросил он. – Откуда?

– Не важно.

Леонид встал с табурета.

– Пойдемте.

Мы поднялись на улицу, и фотограф запер дверь пристройки. Потом повернулся ко мне.

– Послушайте, господин Гиляровский, – твердо сказал он. – Идите к черту. Зовите свою братию, зовите полицейских, зовите хоть дьявола! Но я больше вам ничего говорить не буду. Я устал. Я не выспался! У меня пропали негативы. Мне надо выпить кофе! Так что желаю оставаться!

Он развернулся и ушел в свое ателье.

Я остался один, пожал плечами и пошел в сторону Ордынки – искать извозчика. На углу, привалившись плечом к водосточной трубе, стоял продрогший Березкин.

– Ну как, – спросил он, – удачно?

– Не очень, – признался я и достал целковый. – На тебе, Березкин, на чай. И окажи мне еще одну услугу. Узнай, как точно зовут этого фотографа. Имя у него Леонид. А мне надобны еще отчество и главное – фамилия.

– Будет сделано! – ответил Березкин.

На этом мы с ним расстались. Я взял извозчика и поехал на Большую Дмитровку – к Ламановой.