Мы болтались по каналам и думали о нашей будущей жизни.
Я говорил на моем страшном французском. Она просила меня по-немецки не говорить. И я учил ее французскому. От ее произношения мы оба валились от хохота.
Я смеялся, я пел романсы, я ходил в ее огромную коммунальную квартиру, темную, захламленную корытами, ведрами и велосипедами, и ел там картошку с капустой.
И слушал, как гремел трамвай за окном, как точильщик точил ножи, как журчал ее голос… Я готовился увезти ее. Но никуда я ее не увез… Великий вождь и учитель запретил любовь. Будто узнал, что мы решили пожениться. Вскоре после нашей встречи он запретил браки с иностранцами. Вы могли любить всех граждан, до государственной границы. И даже пограничников. И даже их собак. Но не дальше. Он был большой выдумщик, этот отец народов.
ДЖИНН. И что ты сделал, Петя? Ты должен был что-то придумать!
ПИТЕР. Что я придумал?.. Я кричал, орал, махал руками, требовал, а потом вышел из этой самой партии к чертовой бабушке. Партия, где запретили любовь, была не для меня!
ДЖИНН. Ты был членом этой партии?
ПИТЕР. Кем я только не был… Если б я не стал ее членом, я б никогда не встретил Свету, никогда!.. Ну, чего тут неясного. В то время Россия была для меня великой страной. Она победила фашизм, и там жил усатый вождь, который издали казался таким привлекательным. И я решил поехать туда, поглазеть на это своими глазами. Денег у меня не было, даже на билет, а ячейка нашего города организовывала бесплатную экскурсию туда. Но для членов. Я не очень долго раздумывал, стал членом и поехал туда. И встретил Свету. Скажи, ДЖИНН, стоило из-за этого вступать в партию?
ДЖИНН. Стоило, Петя.
ПИТЕР. Я тоже так считаю… Когда я был тореро в Барселоне, меня чуть не забодал бык. Я дразнил его красной тряпкой. По-испански это звучит красиво — «мулета»! Но красное — это красное на всех языках. Я не бык, но я знаю, что такое дразнить красным. Свету дразнили долго и всовывали в ее бока бандерильи на самой большой и холодной арене мира. Но заколоть не смогли. И отрезать ухо — тоже!
Я знаю, что это такое, поэтому я на стороне быка, а не на стороне людей с красной тряпкой. Я был среди этих людей и среди быков. И я вам скажу — быки лучше!.. (он замолчал).
Мы расстались с ней на Московском вокзале, на перроне.
Шел мелкий дождь, и горячие слезы текли по ее прекрасному лицу. Никогда не забуду этих слез. …Она неслась за поездом, и ветер развевал ее волосы. А потом она пропала в тумане…
Я поклялся вырвать ее оттуда, я стучался во все двери Европы и Америки — никто не помог мне. Была холодная война, и всем было начхать на любовь. Впрочем, ее предавали не раз. Я не мог работать, учиться, просто дышать. Солнце не сияло, снег в горах стал серым, да и сами горы как-то осели. Хозяйка кафе регулярно заказывала для меня водку — я выпивал все… Потому что писем от нее не было. Ни одного! Месяц, год, три. Я писал и ничего не получал в ответ.
Я бросил все и полетел в тот город.
В квартире ее не было. Соседи как-то не замечали меня и проходили боком, а потом разлетелись по своим комнатам. В воздухе витал страх.
Мы выпили с Иваном Петровичем в какой-то прокуренной пивной, на окраине. Мы пили и пили, и он сумрачно молчал и не отвечал на мои вопросы. Он пил, плакал и целовал меня. И бил по плечу. «Мы русские — ты швейцарец», — наконец, сказал он, — ты не поймешь нашей жизни. Не ищи ее. Ее арестовали…»
«За что?!» — вскричал я.
«За любовь к тебе, Петя, — ответил он, — как врага народа».
«Почему она враг?» — не понял я.
«Я ж говорил, — ответил он, — ты швейцарец. Ты не понимаешь нашей жизни. Она враг — потому что она любит тебя. Ее арестовали из-за тебя».
«Что вы городите?!» — сказал я.
«Ты швейцарец, ты ничего не понимаешь. Мне надо идти, Петя».
«Почему?»
«Чтоб не стало одним врагом больше!» И он ушел, и его костыль еще долго стучал в моих ушах.
ПИТЕР замолчал и смотрел на печальных РОЛАНА и ДЖИНН.
ПИТЕР (весело). Ну все, довольно. Прочь грусть и печаль. Посмеемся и похохочем! Понадрываем животы, шалопаи! Он начал перебирать пластинки, выбрал, поставил, и полилась задорная музыка.
ПИТЕР. Вот это — другое дело! Будем веселиться, пока молоды! (подошел к РОЛАНУ) Простите, мсье, вы разрешите пригласить вашу даму (РОЛАН кивает). Премного благодарен, мсье! (ДЖИНН) Вы позволите?
ДЖИНН (улыбаясь) С удовольствием, мсье!
Они весело танцуют, и грустный РОЛАН с кресла наблюдает за ними.
ПИТЕР. Простите, я вам, кажется, наступил на ногу.
ДЖИНН. Ничего, ничего.
ПИТЕР. С этим у меня всегда было плохо. Я отдавил Свете все ноги. Нет, с тактом у меня неважно…
ДЖИНН. Это ерунда — такт! Такт — это ничего! Ты танцуешь волшебно, Петя!
ПИТЕР. Правда?
ДЖИНН. Ты зажигаешь… бестактно… (они танцуют все быстрее) В тебе испанский огонь (ритм убыстряется)
ПИТЕР. Я ж говорил, что убил быка!
ДЖИНН. И даже Кармен влюбилась бы в тебя.
ПИТЕР. Ты слышишь, Вася, какой у тебя папа? (он ускоряет темп) Сама Кармен танцует с ним!
РОЛАН. Да, ты похож на тореро, папа, на Эскамильо!
ПИТЕР. Тореро никогда не падают на арене, никогда! (начинает петь) «Любовь свободна, мир чарует…»
ДЖИНН (подхватывая)… «И всех законов она сильней!»
ПИТЕР. «Меня не любишь, но люблю я».
ДЖИНН. «Так берегись любви моей!» (падает в его объятия). Кармен устала, ПИТЕР. Унеси Кармен с арены.
ПИТЕР поднимает ДЖИНН и нежно несет к дивану.
РОЛАН. Тебе не тяжело? Я могу помочь.
ПИТЕР. Наша ДЖИНН — божественное создание. Она ничего не весит.
Опускает ее на диван.
ДЖИНН. Будь осторожен — все божественные создания — дело рук дьявола.
ПИТЕР. Она права, Вася. Это чистая правда! (смеется).
ДЖИНН. Вот так ты смеялся с ней?..
ПИТЕР. Почти. Но тогда было два звонких смеха, а теперь — один.
ДЖИНН. Разве у меня дребезжащий? (снова хохочет).
ПИТЕР. Она действительно божественное созданье, Вася.
ДЖИНН. (потягиваясь на диване). Вы знаете, чего бы мне сейчас хотелось, чего бы мне хотелось до смерти?..
ПИТЕР. Нет.
ДЖИНН. Чтобы меня арестовали за любовь!
РОЛАН. К кому?
ДЖИНН. Вообще. Любовь должна быть опасна, Вася. Как арена… Как молния! Ты б пошел из-за меня в тюрьму, Вася?
РОЛАН. Ты много выпила…
ДЖИНН. …и сердце мое раскрылось. Так пошел бы или нет?
РОЛАН. Даже на эшафот.
ДЖИНН. Браво! Ты хороший, Вася! (ПИТЕРУ) А что было потом? После ареста.
ПИТЕР. Потом? Потом сдох усатый… Но этого надо было ждать почти пять лет. А для меня это была вечность. Потому что я любил. Когда любишь — время летит вдвоем и тянется в одиночку. Я поехал ее встречать, моего врага народа. Мы вновь смеялись, но уже не так сладко. Была какая-то горечь в этом смехе. И я увез ее в Альпы. Там дышалось легко, и свежим утром она родила мне Васю. Свежим утром в горах. (Васе). Ты знаешь, что ты горец? Он бегал по горам, как архар, и так вопил, что мы думали, что исчезнут туры. Это был настоящий разбойник, бандит, донской казак. Он распевал военные и революционные песни, и мы боялись, что он совершит здесь маленькую революцию. И вот взгляните, что получилось из этого революционера.