– Да нет. Художники, работавшие при дворе, были людьми тактичными. Только во времена Кромвеля начали писать портреты «со всеми бородавками»[6].
– Что касается меня, – сказал хирург, привычно осматривая шину на ноге Гранта, – то я считаю, что Кромвель изобрел снобизм шиворот-навыворот, от которого мы все сегодня страдаем. «Я самый обычный человек, самый-самый обычный, во мне нет ничего такого». Заодно нет умения себя вести, соблюдать приличия. – Грант видел, с каким нескрываемым интересом врач ущипнул его палец. – Эта болезнь пострашнее многих. Чудовищное извращение. Кое-где в Штатах доходит до того, что политическая карьера может рухнуть из-за не так повязанного галстука или пиджака не того покроя. Ерундистика. Идеал – когда все на всех похожи. Ну что ж, вроде поправляемся, – заключил он, закончив обследование большого пальца на правой ноге Гранта. – А все-таки любопытно, болел он полиомиелитом или нет? Наверное, болел, судя по руке, – размышлял хирург, не двигаясь с места. – Очень любопытно. Портрет убийцы. Как по-вашему, похож он на убийцу?
– Нет. Знаете, убийства бывают самые разные, но ни один из убийц, которых я помню по собственной практике или по занятиям в архиве, не похож на него.
– Несомненно, он hors concours[7] среди своих. К тому же ему были неведомы угрызения совести.
– Да.
– Мне довелось видеть, как его играл Оливье. Он показал захватывающую картину абсолютного зла. Все время балансировал на грани гротеска, но ни разу не оступился.
– Взяв в руки этот портрет, вы не подумали, что перед вами преступник? – спросил Грант.
– Нет, – ответил хирург. – Я подумал: этот человек болен.
– Странно, не правда ли? И я тоже. А потом я прочитал, кто это, и теперь не могу не видеть в нем преступника.
– Мне кажется, злодейство, подобно красоте, не существует без зрителя. Ну, хорошо, я еще загляну к вам на этой неделе. Сильных болей не бывает? – И он ушел, добрый и легкомысленный врачеватель.
Грант никак не мог отложить в сторону фотографию (его самолюбие было всерьез задето: принял за судью одного из самых страшных преступников всех времен, не распознал убийцу под благообразной внешностью) и еще долго упрекал себя за некомпетентность, пока ему не пришло в голову, что принесенная Мартой фотография не что иное, как иллюстрация к очередной исторической загадке.
Но что за тайна связана с Ричардом III?
И Грант вспомнил: Ричард убил своих племянников, но никто не знает как. Они просто исчезли, когда, если он правильно помнит, Ричарда не было в Лондоне. Он послал к ним кого-то. Однако все это одни догадки. Уже при Карле II нашли два скелета под какой-то лестницей и перезахоронили их. Решили, что это и есть принцы, хотя не было никаких доказательств.
Удивительно, до чего же плохо мы знаем историю, даже получив хорошее образование. Ему известно о Ричарде лишь то, что он был младшим братом Эдуарда IV, который был красавцем блондином, шести футов ростом и пользовался грандиозным успехом у женщин. Ричард захватил трон после его смерти, хотя у Эдуарда были прямые наследники, которых горбун убил как соперников. Еще Грант помнит, что Ричард погиб в битве при Босуорте, перед смертью приказал привести коня и был последним в своем роду, в роду Плантагенетов.
Любой школьник, переворачивая страницу с описанием жизни Ричарда III, испытывает облегчение, потому что от бесконечных перипетий войны Алой и Белой розы переходит к скучной, но легко запоминаемой истории Тюдоров.
– У вас, случайно, не сохранился учебник истории? – спросил Грант Пигалицу, когда она зашла к нему вечером.
– Учебник истории? Нет. Зачем он мне?
Хотя этот риторический вопрос не требовал ответа, молчание Гранта показалось ей обидным.
– Если вам вправду нужен учебник истории, – сказала она чуть погодя, – спросите у сестры Даррелл, когда она придет с ужином. По-моему, она таскает с собой все учебники. Они у нее в комнате на полке.
Похоже на Амазонку! Наверное, все еще скучает по школе, недаром она сама не своя, когда зацветают нарциссы. Едва дождавшись ее появления с тушеным ревенем и творожным пудингом, Грант в первый раз смотрел на ее неуклюжую фигуру почти с приязнью. Сейчас он видел в ней не чересчур крупную женщину с тяжелым дыханием, а возможную обладательницу вожделенной книги.
– О да. Учебник истории. У меня их даже два. Я любила школу, вот и сохранила все учебники.
Грант с трудом удержался, чтобы не спросить, не хранит ли она заодно и своих кукол, но вовремя одернул себя.
– Правда-правда, я любила историю, – лепетала Амазонка. – Любила больше всех других предметов, а мой любимый король – Ричард Львиное Сердце.
– Вот уж нахал из нахалов!
– Как вы можете? – обиделась Амазонка.
– У него была увеличенная щитовидная железа. – Грант не знал жалости. – Вот он и метался туда-сюда, как ракета, пущенная неумелым пиротехником. Вам еще долго сегодня?
– Вот накормлю всех ужином…
– Значит, сможете принести учебник сегодня?
– Ночью надо спать, а не читать учебники истории.
– Лучше учебник, чем потолок. Так принесете?
– Вряд ли мне захочется идти к себе, а потом возвращаться обратно ради человека, который плохо говорит о Ричарде Львиное Сердце.
– Ладно, – сдался Грант. – Мученика из меня не выйдет. Если вам так хочется, Ричард Львиное Сердце – самый замечательный рыцарь, chevalier sans peur et sans reproche[8], безупречный воин, трижды кавалер Ордена за боевые заслуги[9]. Ну, принесете учебник?
– Одна история у вас в голове, – буркнула Амазонка, поправляя сбившуюся простыню большими ласковыми руками. – Принесу я вам книгу, все равно вечером пойду в кино.
Она пришла через час в немыслимых размеров пальто из верблюжьей шерсти. Горела одна настольная лампа, и она материализовалась в полумраке палаты как добрый ангел.
– Я-то думала, вы уже спите, – сказала Амазонка. – Не надо сейчас читать.
– Единственное, чего я еще не пробовал в качестве снотворного, – это учебник истории. Идите в кино с чистой совестью.
– Мы с сестрой Берроуз.
– Тем более.
– С вами нужно ангельское терпение, – с мягким укором заметила Амазонка и растворилась во мраке.
Она принесла две книги.
Одна состояла из популярных рассказов на исторические темы и имела такое же отношение к истории, как библейские легенды к Священному Писанию. Канут на берегу моря ругает своих военачальников, у Альфреда горят лепешки, Рейли бросает плащ под ноги Елизавете, Нельсон прощается с Харди в каюте «Виктории». Все это изложено длинными фразами на целый параграф и отпечатано крупным шрифтом, да еще каждый эпизод иллюстрируется картинкой на всю страницу.
Было что-то удивительно трогательное в том, как Амазонка дорожила своими детскими книжками. Перевернув обложку, Грант увидел на одной из пустых страниц:
Элла Даррелл
Класс III
Средняя школа
Ньюбридж
Глостершир
Англия
Европа
Земля
Вселенная
А вокруг красочные переводные картинки.
Интересно, подумал Грант. Наверное, все дети пишут в книгах свои имена и переводят на уроках картинки. Он-то уж точно это делал. И Грант впервые за много лет вспомнил свое детство. Вспомнил наслаждение, которое получал, когда видел, как все замечательно получается. Ну, с чем в мире взрослых сравнишь это? Разве что с удовольствием от точного удара, когда играешь в гольф? Или… Когда натягивается леска, и знаешь: рыбке уже не сорваться.
Книжечка так ему понравилась, что он прочитал ее до конца, наслаждаясь каждой из детских историй без исключения. Да и какой взрослый их не знает? Они остались в памяти вместе с задачками на тонны и фунты, с литургией Лода, амбарным заговором и трехгодичными актами, тогда как бесконечная путаница из версий и скандалов, союзов и предательств постепенно испарилась.
