Только особенной склонностью Наставницы к восточным понятиям может быть объяснено то обстоятельство, что почти половина первой книжки «Школы» занята «Историею Иерусалима» и «Письмами из Иерусалима». Не удивительно было бы, если бы г-жа Наставница подробно рассказала детям христианское значение священного города. Но крайне странно давать детям краткое обозрение всей истории Иерусалима, с гергесеями, иевусеями, сирянами, вавилонянами и другими народами, один за другим воевавшими этот город; странно в истории Иерусалима вдалбливать десятилетним ученикам имена Гессия Флора, Цестия, Аль-Гакема и т. д. Еще страннее видеть, что, например, упомянув о том, что Иерусалим существовал еще при Аврааме, автор статьи, назначенной для десятилетних читателей, делает цитату: Josephus Flavius, Archeologia judaica,[1] I, 1012. Мы понимаем, что такие вещи может делать какой-нибудь г. Ведров,{3} желающий во что бы то ни стало озадачить своих взрослых читателей; но к чему же подниматься на такие штуки, когда пишешь для детей? Очевидно, что автор статьи проникнут основным взглядом издательницы «Школы»: дети, дескать, и существуют с тою целию, чтобы изучать произведения старших и изумляться их глубокой учености…

Чтобы дать понятие о «Письмах из Иерусалима», выпишем из них первые строки первого письма:

Издательница «Школы» полагает, по всей вероятности, что подобные сведения могут способствовать детям угадать их природное призвание. Оно так и выйдет, конечно, если призвание (иначе – обязанность) детей состоит в том, чтобы быть покорными и внимательными слушателями всего, что вздумают сказать взрослые. Но если сообразить несколько призвание детей с потребностями их собственной натуры, то мы никак не можем понять, зачем было бы полезно им знать прекрасные чувствования госпожи, с таким неумеренным азартом рассказывающей в письме от 1-го сентября о том, что она чувствовала в воскресенье 11-го мая. Мы решительно не можем придумать, какую надобность имеют дети в том сведении, что в это достопамятное воскресенье на пароходе все спали, и она спала, а потом проснулась, вышла на берег и жадно целовала землю. Но издательница «Школы» нарочно, вероятно, попустила этим письмам украсить ее книжку, с целью практически приучить ими детей к терпению и покорности.

За «Письмами» следует статья «Сельские хозяева», в начале которой объясняется, что «деятельные и просвещенные владельцы села Петровского, Алексей Иванович и жена его Анна Андреевна, завели у себя школу для образования детей своих соседей». Это очень похвально. Чему же поучают детей своих соседей деятельные и просвещенные Алексей Иванович и Анна Андреевна?{4} А вот чему-с. Они сообщают детям, что «благодаря стараниям людей опытных в деле сельского хозяйства разведено в России, в некоторых питомниках (в пензенском, воронежском, орловском, вольском и одесском), очень порядочное число разных сортов фруктовых деревьев, а именно: яблонь – до 308 разных сортов, груш – до 185, вишен – до 44, слив – до 71, абрикосов – до 26, персиков – до 24, черешен – до 49; в числе плодоносных кустарников: винограда – до 47 сортов, крыжовника – до 20; в числе огородных растений: гороха – до 36, бобов – до 34, капусты – до 44, репы – до 13, свеклы – до 5, свекловицы – до 5» и т. д., – еще двенадцать растений… Читатель, само собой разумеется, не верит, чтоб деятельный и просвещенный Алексей Иванович и жена его Анна Андреевна в самом деле пичкали такими сведениями детей своих соседей. Но мы заверяем вас, читатель, честным своим словом, что все это не выдумано нами, а напечатано на 61–62 стр. «Школы». Издательница полагает, наверное, что сведения эти необходимы десятилетним детям для того, чтобы они могли угадать свое призвание.

После «Сельских хозяев» идут «Статьи без заглавия». Они имеют в виду объяснить детям первые начала политической экономии, разумеется с точки зрения г-жи Наставницы. Начинаются они следующим образом: «Ученики ходят взад и вперед по классной комнате. При малейшем шорохе на лестнице они останавливаются и прислушиваются». Это значит – шалят дети и смертельно боятся, чтобы учитель не застал их. Похвальные отношения между учителем и учениками! Впрочем, ученики очень милые дети; видно, что они росли под влиянием г-жи Наставницы. Когда учитель входит, они его спрашивают: «Зачем на нашем расписании уроков, вместо названия науки, поставили точки? Что это значит?» Учитель отвечает: «Это значит, что иногда хорошо молчать». Ответ очень логический и очень легкий для учителя, хотя и не совсем удовлетворительный для детского любопытства. Но идеальные дети, представленные в «Статьях без заглавия», действительно принимаются очень усердно молчать: что же им больше делать, когда учитель отвечает на их вопросы словом: молчать!

Впрочем, учитель не только просто заставляет детей молчать, но и приводит их к тому разумными примерами. Он рассказывает им историйки, в которых, между прочим, два брата разговаривают так:

«– Антоний, – сказал однажды Степан, – мне бы очень хотелось знать, с какою целью бог наделил Иванова таким огромным богатством, а нам послал горькую бедность?

– Степан, – отвечал Антоний, – этих вопросов мы себе задавать не должны. Бог знает, что делает, – этого должно быть для нас достаточно» (стр. 79).

Кроме этих статей, в первом выпуске «Школы» помещено «Письмо старого русского человека к издательнице». В письме этом старый русский человек восстает, comme de raison[2] (скажем, в пику ему, по-французски), против французского воспитания, против недостатка в русских патриотизма, против роскоши, нелюбви к чтению и т. д., все как следует. Затем он рассказывает, как он рассуждал однажды с несколькими детьми, от 8 до 10 лет, и проповедывал им, между прочим, об обязанностях супруга и отца. Немножко, может быть, рано для осьмилетних мальчиков; но что до этого за дело старому русскому человеку? Притом же он говорил только о том, каким мужем и отцом не должно быть. Он говорил:

Ясно, что и «старый русский человек» глубоко проникнут взглядом г-жи Наставницы: цель существования на свете детей – та, чтобы покорно выслушивать всякую чепуху, какую вздумают городить им взрослые.