Капитан этот вздумал забавлять негров марионетками, и в марионетках вдруг является у г. Курочкина Петрушка, а потом
К Петрушке будочник откуда ни явись…
В подлиннике, конечно, вместо Петрушки Polichinel, а вместо будочника monsieur le commissaire [19]. Вся пьеса у Беранже выдержана превосходно; г. Курочкин испортил ее своею переделкою. Просто перевести ее было бы гораздо лучше; особенно надобно заметить это о заключительных стихах, с которыми, несмотря на все старания, г. Курочкин никак не мог справиться.
Иногда не совсем выдерживается в переводе характер подлинника. Например, всеми замеченный у нас перевод пьесы «Le senateur»[20] (у г. Курочкина «Добрый знакомый») испорчен несколькими неудачными отклонениями и особенно концом. В подлиннике муж является до конца простодушным, доверчивым человеком и ни одним словом не выказывает, чтоб у него в душе были подозрения. В переводе тонкие черты подлинника заменены более крупными и отчасти грубоватыми, так что муж довольно ясно уже является низким подлецом, заведомо продающим свою жену. Напр., в подлиннике говорится: «Если меня после обеда задержит дома дурная погода, он обязательно предлагает мне воспользоваться его экипажем». У г. Курочкина же граф бесцеремонно выживает из дому мужа:
А что за тонкость обращенья!
Приедет вечером, сидит…
«Что вы всё дома, без движенья!
Вам нужно воздух», – говорит.
– Погода, граф, весьма дурная…
«Да мы карету вам дадим».
Далее в подлиннике рассказывается: «Раз вечером он увез нас к себе в деревню. Там он запоил меня шампанским, так что уж Розе пришлось спать одной… Но мне отвели, божусь, лучшую постель во всем доме». Историю эту у г. Курочкина муж рассказывает с краткостью, несколько подозрительно:
Жена уснула в спальне дамской,
Я – в лучшей комнате мужской…
Такое же впечатление производят в следующем куплете стихи перевода:
Крестить назвался непременно,
Когда господь мне сына дал.
В подлиннике не он назвался, а сам отец его позвал в крестные отцы.
Но всего хуже конец. В подлиннике он имеет такой вид: «Я с ним запанибрата и шучу с ним очень смело. Раз я до того расшутился, что сказал ему за десертом: «А ведь знаете что, – я уверен, что многие думают, будто вы мне рога приставляете». Шутка эта окончательно рисует перед нами этого добродушного и слепого мужа. Что же сделал из нее г. Курочкин? Вот как перевел он последний куплет:
А как он мил, когда он в духе!
Ведь я за рюмкою вина
Хватил однажды: «Ходят слухи,
Что будто, граф… моя жена…
Граф, говорю, приобретая…
Трудясь… я должен быть слепым…»
Да, ослепит и честь такая!
Ведь я червяк в сравненье с ним.
Очевидно, что здесь муж является уже не тем, чем он представляется у Беранже, и изменение, по нашему мнению, сделано не в пользу перевода. Русские читатели могут убедиться в этом даже сравнением перевода г. Курочкина с переводом г. Д. Ленского{10}.
Впрочем, мы должны заметить, что такие уклонения от существенного смысла подлинника г. Курочкин позволяет себе довольно редко. Большею частию переводы его верно воспроизводят то общее впечатление, какое оставляется в читателе пьесою Беранже. Есть у г. Курочкина несколько пьес, переведенных необыкновенно удачно; даже рефрены очень хорошо удаются ему. Довольно указать на известную всем пьесу «Как яблочко румян», чтобы дать понятие о той ловкости и легкости стиха, какою владеет г. Курочкин. Как переводчик Беранже, г. Курочкин приобрел уже известность в публике, и известность эта вполне заслужена. Если он и не возвышается иногда до силы и грации беранжеровского стиха, то это отчасти неизбежно во всяком переводе, а отчасти даже могло и не зависеть прямо от таланта переводчика, а быть следствием других условий, в которых он вовсе не виноват{11}. Во всяком случае, не говоря уже о том, что г. Курочкин лучший у нас переводчик Беранже, надобно сказать, что переводы его принадлежат к числу лучших поэтических переводов, существующих в русской литературе.
