«Но теперь, когда ты сам для себя хочешь их ухватывать, – теперь ты будешь испытывать от твоих наслаждений неудовлетворение или излишество. Только тогда ты избавишься от действительных страданий, когда другие будут тебя избавлять от них, а не ты сам, – как теперь, когда из страха воображаемых страданий ты лишаешь себя самой жизни.

«Знаю, что жизнь для самого себя, жизнь такая, при которой необходимо, чтобы все любили меня больше всех, и я любил бы только себя, и при которой я мог бы получить как можно больше наслаждений и избавиться от страданий и смерти, – знаю, что такая жизнь есть величайшее и не перестающее страдание. Чем больше я буду любить себя и бороться с другими, тем больше другие будут ненавидеть меня и тем злее бороться со мной; чем больше я буду ограждаться от страданий, тем они будут мучительнее; чем больше я буду ограждаться от смерти, тем она будет страшнее.

«Знаю, что, что бы ни делал человек, он не получит блага до тех пор, пока не будет жить сообразно закону разумной жизни. Закон же этот не есть борьба, а, напротив, взаимное служение существ друг другу.255

«Всё это я знаю, но я полагаю свою жизнь только в своем собственном отдельном существовании, и мне невозможно полагать ее в благе других существ».

«Ничего не знаю», – говорит просветленный человек, – знаю только то, что моя жизнь и жизнь мира, которые прежде казались мне злой бессмыслицей, теперь имеют для меня цельный, разумный смысл: обе эти жизни живут и стремятся к одному и тому же благу через подчинение одному и тому же закону разума, который я знаю в себе».

«А мне невозможно это», говорит заблудший человек. И вместе с тем нет человека, который не делал бы этого самого невозможного и в этом самом невозможном не полагал бы лучшего блага своей жизни.

«Невозможно полагать свое благо в благе других существ», говорят люди в минуту заблуждения. А, между тем, нет человека, который хоть когда-нибудь не бывал в таком состоянии, при котором благо других становилось его благом. «Невозможно полагать благо в трудах и страданиях для другого», говорит заблудший человек. А стоит человеку отдаться этому чувству сострадания, – и наслаждения его собственного отдельного существа теряют для него смысл, и сила жизни его переходит в труды и страдания для блага других, и страдания и труды становятся для него благом. «Невозможно жертвовать своей жизнью для блага других», думает человек с непросветленным разумом. А стоит человеку познать это чувство, и смерть не только не видна и не страшна ему, но делается высшим доступным ему благом.

Разумный человек не может не видеть того, что если вместо того, чтобы стремиться к своему благу, он станет стремиться к благу других существ, то жизнь его, вместо прежнего неразумия и бедственности, станет разумною и благою. Он не может не видеть и того, что, если такая же перемена произойдет и в других людях и существах, то жизнь всего мира, вместо прежнего безумия и жестокости, станет тем высшим разумным благом, которого только и может желать человек. – Вместо прежней бессмысленности и бесцельности, жизнь мира получает для него разумный смысл. Такой человек познает, что цель жизни мира есть то нескончаемое просветление и единение существ мира, к которому идет жизнь. И в этой просветлении и единении сначала люди, а потом и все существа более и более подчинятся закону разума и будут понимать то, что дано понимать теперь одному человеку, что благо жизни достигается не стремлением каждого существа к своему собственному отдельному благу, а стремлением, согласно с законом разума, каждого существа к благу всех других.

Но мало того: когда мы признаем, что, вместо того, чтобы стремиться к своему благу, мы должны стремиться к благу других существ, то мы увидим, что по этому пути и двигалось вперед человечество и те живые существа, которые ближе к человеку. Во всем человечестве замечается постепенное большее и большее отречение от жизни для себя и перенесение своих забот от себя на другие существа. Сравнивая теперешнюю жизнь человечества с прежнею, мы видим, что движение общей жизни не в усилении и увеличении борьбы существ между собою, а, напротив, в уменьшении несогласия и в ослаблении борьбы. Мы видим, что движение жизни только в том, что мир, подчиняясь разуму, из вражды и несогласия приходит всё более к согласию и единству. Люди, поедавшие друг друга, перестают поедать; убивавшие пленных и своих детей перестают их убивать: военные, гордившиеся убийством, перестают этим гордиться; люди, учреждавшие рабство, уничтожают его; убивавшие животных, начинают приручать их и меньше убивать; начинают питаться вместо тела животных их яйцами и молоком; начинают и в мире растений уменьшать их уничтожение. Мы видим, что лучшие люди человечества осуждают поиски за наслаждениями, призывают людей к воздержанности, а самые лучшие люди, восхваляемые потомством, показывают примеры жертвы своим существованием для блага других.

Мы видим, что та жизнь для других, которую мы по разуму признали единою истинною, она сама действительно понемногу и достигается в мире и в настоящее время, и в прежние века.

Но мало и этого. Это самое еще с другой стороны обнаруживается человеку еще яснее, чем разумом и прошлою жизнью человечества. В самом сердце человека заложено стремление, которое влечет его, как к благу, к той самой жизни для других, которую указывает ему его разум. Это стремление сердца называется любовью.

Глава 17.

Требования плотского существования как будто не согласуются с требованиями высшего разума. Требуется не отречение от плотского существования, а подчинение его разумению.

И разум, и рассуждение, и прошлая жизнь человечества, и внутреннее чувство человека, – всё, казалось бы, убеждает человека в справедливости такого понимания жизни; но человеку, воспитанному в учении мира, всё-таки кажется, что исполнение требований его разумения и его внутреннего чувства не может быть законом его жизни.

«Не бороться с другими за свое собственное благо, не искать наслаждений, не предотвращать страдания и не бояться смерти! И как же я отрекусь от своего плотского блага, когда я чувствую требования моего тела, и разум мой говорит мне, что требования эти справедливы?» Так говорят с полною уверенностью образованные люди нашего мира.

И замечательное дело. Люди рабочие, простые, неученые почти никогда не защищают требования плотской жизни и всегда чувствуют в себе такие требования, которые идут в разрез с плотскими требованиями. Только между людьми богатыми и образованными встречаются такие, которые совсем не признают требований духовного разумения и утверждают, что самая разумная жизнь заключается в удовлетворении требований плотского существования.

Человек образованный, изнеженный, праздный всегда будет доказывать, что всякий имеет полное право жить только для самого себя, ибо всякому нужно есть и прежде всего нужно позаботиться о самом себе.

Человек же голодающий не будет доказывать, что человеку нужно есть, – он знает, что все это знают, и что этого ни доказать, ни опровергнуть нельзя: он будет есть, когда можно, сколько ему нужно, и не будет об этом рассуждать.

Происходит это от того, что человек простой, необразованный, всю жизнь свою работавший телом, не извратил своего разума и сохранил его во всей чистоте и силе.

Человек же досужий и образованный всю свою жизнь занимался тем, что размышлял о самых пустых и ничтожных вещах, о которых вовсе нет надобности думать человеку, и поэтому он развратил свой разум; разум не свободен у него. Разум занят неподходящим ему делом – обдумыванием потребностей своего отдельного существа, увеличением их и придумыванием способов их удовлетворить.

«Но я чувствую требования моего отдельного существа, и потому эти требования и справедливы», говорят образованные люди, воспитанные мирским учением.

И нельзя им не чувствовать требований своего плотского существования. Вся жизнь этих людей тратится на увеличение требований различных удобств и удовольствий для самих себя. Всё, что только ни придет им в голову, всё это они считают вполне позволительным требованием для себя. И так как нет конца всему тому, что может прийти человеку в голову, то нет конца и требованиям этих праздных людей. Они все усилия свои употребляют на удовлетворение этих требований и потому не обращают внимания на требования истинной жизни.