– Кормить неч
ѣ
мъ.
– Разв
ѣ
соломы не достанетъ теб
ѣ
на 2-хъ коровъ-то, в
ѣ
дь у другихъ достаетъ.
– У другихъ земли навозныя, а моя земля глина.
– Такъ вотъ ты и навозь, чтобы не было глины и чтобы было ч
ѣ
мъ скотину кормить.
– Да и скотины-то н
ѣ
ту. Какой будетъ навозъ. – Опять и то сказать, Ваше Сіятельство, не навозъ хл
ѣ
бъ родитъ, а все Богъ. Вотъ у меня л
ѣ
тось на пр
ѣ
сномъ осьминник
ѣ
6 копенъ стало, а съ навозной и крестца не собрали. Никто, какъ Богъ, – прибавилъ онъ со вздохомъ. – Да и скотина мн
ѣ
ко двору нейдетъ, вотъ л
ѣ
тось одна телка сдохла, другую продали, и за прошлый годъ важная корова пала. – Все мое несчастье.
– Ну, братецъ, чтобы ты не говорилъ, что у тебя скотины н
ѣ
тъ отъ того, что корму н
ѣ
тъ, а корму н
ѣ
тъ, оттого, что скотины н
ѣ
тъ, вотъ возьми себ
ѣ
7 р. с., – сказалъ Николинька, доставая и разбирая скомканную кучку асигнацій изъ кармана шароваръ, и купи себ
ѣ
на мое счастье корову, а кормъ бери съ гумна, я прикажу. Смотри же, чтобы къ будущему Воскресенью у тебя была корова, я зайду.
Чурисъ такъ долго съ улыбочкой переминался, не подвигая руку за деньгами, что привелъ Николиньку въ краску и заставилъ протянутую руку Николиньки дрожать отъ напряженія и положить наконецъ деньги на столъ.
– Много довольны вашей милостью, – сказалъ Чурисъ съ улыбкой, жена-же его опять бросилась въ ноги, начала плакать и приговаривать, «вы наши отцы, вы наши матери кормилицы».
Не въ силахъ будучи укротить ее, Николинька вышелъ на улицу, а за нимъ всл
ѣ
дъ Чурисъ.
– Я радъ теб
ѣ
помогать, – сказалъ Николинька, останавливаясь у колодца и отв
ѣ
чая на благодарности Чуриса, – теб
ѣ
помогать можно, потому что я знаю, ты не л
ѣ
нишься. Будешь трудиться и я буду помогать, съ Божьей помощью и поправишься.
– Ужъ не то что поправиться, только бы не совс
ѣ
мъ раззориться, Ваше Сіятельство. Жили при бачк
ѣ
съ братьями то ни въ чемъ нужды не видали, а вотъ какъ помёръ онъ, да какъ разошлись, такъ все хуже, да хуже пошло. Все одиночество!
– Зач
ѣ
мъ же вы разошлись?
– Все изъ за бабъ вышло, Ваше Сіятельство. Тогда уже д
ѣ
душки вашего не было, также какъ вы до всего самъ доходилъ. Славный порядокъ былъ, а то при немъ бы и думать не см
ѣ
ли бы, запоролъ бы. Не любилъ покойникъ мужикамъ повадку давать. А нами посл
ѣ
вашего д
ѣ
душки зав
ѣ
дывалъ Алпатычъ – не т
ѣ
мъ будь помянутъ – челов
ѣ
къ былъ пьяный, неопстоятельный. Пришли къ нему просить разъ, другой, н
ѣ
тъ, мылъ, житья отъ бабъ, дозволь разойдтись, ну подралъ, подралъ, а наконецъ тому д
ѣ
лу вышло, все-таки поставили бабы на своемъ – врозь стали жить. А ужъ одинокій мужикъ – изв
ѣ
стно какой. Ну, да и порядковъ то никакихъ не было, орудовалъ нами Алпатычъ, какъ хот
ѣ
лъ. Чтобъ было у тебя все, а изъ чего нашему брату взять, этаго не спрашивалъ. – Тутъ подушные прибавили, столовый запасъ то-же сбирать больше стали, а земель меньше стало, и хл
ѣ
бъ рожать пересталъ. Ну, а какъ межовка прошла, да какъ онъ у насъ наши навозныя земли въ господскій клинъ отр
ѣ
залъ, злод
ѣ
й, и пор
ѣ
шилъ насъ совс
ѣ
мъ, хоть помирай. Батюшка вашъ, Царство Небесное, баринъ добрый былъ, да мы его и не видали, почитай, все въ Москв
ѣ
жилъ, ну, изв
ѣ
стно и подводы туды чаще гонять стали. Другой разъ распутица, кормовъ н
ѣ
тъ, а вези. Нельзя-жъ безъ того. А съ опекой-то, – сказалъ онъ на расп
ѣ
въ, ухъ, много горя, много приняли мужички. Онъ махнулъ рукою и замолчалъ.
Ну, какъ теперь, Ваша Милость до своего лица всякаго мужичка допускаете, такъ и мы другіе стали, и прикащикъ-то другой челов
ѣ
къ сталъ. – Мы теперь знаемъ хоша, что у насъ баринъ есть, и ужъ какъ, и сказать нельзя, какъ мужички за это вашей милости благодарны.
Славный народъ и жалкій народъ, подумалъ Николинька, приподнялъ шляпу и пошелъ дальше.
Чурисъ былъ однимъ изъ т
ѣ
хъ мужиковъ, которыхъ Николинька называлъ консерваторами, и которые составляли главный камень преткновенія для вс
ѣ
хъ предполагаемыхъ имъ улучшеній въ хозяйств
ѣ
и быт
ѣ
самихъ крестьянъ. Чурисъ с т
ѣ
хъ поръ, какъ отд
ѣ
лился отъ своего брата, сталъ б
ѣ
денъ. Онъ былъ работящій, см
ѣ
тливый, веселый и добрый мужикъ. Хотя немножко болтунъ. Первые года онъ старался поправиться, поднять свое хозяйство; но судьба пресл
ѣ
довала его: то коровенка, то лошадь падетъ, то жена двойняшку родитъ, то на хл
ѣ
бъ незародъ. Управляющій же, рад
ѣ
я о барской и преимущественно своей польз
ѣ
, не переставалъ тянуть со вс
ѣ
хъ мужиковъ все, что было можно вытянуть. При такихъ обстоятельствахъ безпрерывный трудъ и см
ѣ
тливость Чуриса не осуществляли его надеждъ: прикупить лошадку, другой станъ колесъ завести, землицы принанять, а только, только доставляли возможность буквально не замерзнуть и не умереть отъ голода ему и его семейству. Такъ прошло годъ, два и больше. Съ молодостью проходили тоже и надежды, которыя она породила (у нихъ тоже есть молодость и надежды). Наконецъ Чурисъ привыкъ къ мысли, что вся жизнь его должна пройти такъ, чтобы всевозможнымъ трудомъ добывать едва достаточныя средства къ существованію. Онъ почелъ такое состояніе нормальнымъ, необходимымъ. Странно сказать: онъ привыкъ къ нему и наконецъ полюбилъ свою привычку. – Такъ что ежели бы Чурису дали средства выйдти изъ б
ѣ
дности, въ которой онъ находился, онъ безсознательно не употребилъ бы ихъ, потому что слишкомъ привыкъ къ своему положенію. – Николинька испыталъ это. Вс
ѣ
пособія, которыя онъ давалъ такимъ консерваторамъ, ничего не помогали. И что-же было требовать отъ нихъ? Они продолжали проводить жизнь въ посильномъ труд
ѣ
, но заставить ихъ трудиться не такъ, какъ они трудились всю свою жизнь, было невозможно. – «Богъ послалъ, Богъ не зародилъ, Богу угодно» вотъ аргументы, противъ которыхъ ничего не могли сд
ѣ
лать вс
ѣ
уб
ѣ
жденія и сов
ѣ
ты Николиньки о необходимости порядочнаго, заботливаго хозяйства. И то сказать: какое ут
ѣ
шеніе оставалось бы у этихъ людей, ежели бы они не думали, что тяжелый крестъ, который они несутъ, посланъ имъ отъ Бога, и что во всемъ одна воля Его.
Глава. Юхванка Мудреной
.15 «Юхванка мудреный хочетъ лошадь продать», прочелъ Николинька въ записной книжечк
ѣ
и перешелъ черезъ улицу къ двору Юхванки-Мудренаго.
Юхванкина изба была тщательно покрыта соломой съ барскаго гумна и срублена изъ св
ѣ
жаго св
ѣ
тло-с
ѣ
раго осиноваго л
ѣ
са, тоже изъ барскаго заказа, съ двумя выкрашенными красными ставнями у оконъ и крылечкомъ, съ нав
ѣ
сомъ, съ зат
ѣ
йливыми перильцами, выр
ѣ
занными изъ досокъ. С
ѣ
нцы и холодная изба были тоже исправны; но общій видъ довольства и достатка, который им
ѣ
ла эта связь, нарушался н
ѣ
сколько пригороженной къ воротищамъ кисти съ недоплетенымъ заборомъ и раскрытымъ нав
ѣ
сомъ, который видн
ѣ
лся изъ за нея. Въ то самое время, какъ Николинька подходилъ съ одной стороны къ крыльцу, – съ другой подходили дв
ѣ
женщины крестьянки, несшія ушатъ. Одна изъ нихъ была жена, другая – мать Юхванки. Первая была плотная, румяная баба, съ необыкновенно просторно развитой грудью, въ красномъ кумачевомъ платк
ѣ
, въ чистой рубах
ѣ
съ бусами на ше
ѣ
, шитой на ше
ѣ
и рукавахъ занав
ѣ
ск
ѣ
, яркой панев
ѣ
и тяжелыхъ черныхъ смазанныхъ котахъ, над
ѣ
тыхъ на толсто намотанныя онучи. Конецъ водоноса не покачивался и плотно лежалъ на ея широкомъ и твердомъ плеч
ѣ
. Легкое напряженіе, зам
ѣ
тное въ покрасн
ѣ
вшемъ и обильно вспот
ѣ
вшемъ ея лиц
ѣ
, изгиб
ѣ
спины и м
ѣ
рномъ движеніи рукъ и ногъ еще бол
ѣ
е выказывали ея силу и здоровье. Другой-же конецъ водоноса им
ѣ
лъ далеко не такую сильную и высокую опору. – Юхванкина мать была одна изъ т
ѣ
хъ старухъ, л
ѣ
та которыхъ невозможно опред
ѣ
лить, потому что он
ѣ
, кажется, дошли уже до посл
ѣ
дняго пред
ѣ
ла разрушенія въ живомъ челов
ѣ
к
ѣ
. – Корявый остовъ ея, на которомъ над
ѣ
та была черная изорванная рубаха и безцв
ѣ
тная панева, былъ буквально согнутъ дугою, такъ что водоносъ лежалъ скор
ѣ
е на спин
ѣ
, ч
ѣ
мъ на плеч
ѣ
ея. Об
ѣ
руки ея съ искривленными пальцами, которыми она держалась за водоносъ, были какого-то темно-бураго цв
ѣ
та и, казалось, не могли уже разгибаться; понурая, м
ѣ
рно качавшаяся голова, обвязанная какимъ-то тряпьемъ, носила на себ
ѣ
самые тяжелые сл
ѣ
ды глубокой старости и нищеты. Изъ подъ узкаго лба, съ об
ѣ
ихъ сторонъ котораго выбивались остатки желто-с
ѣ
дыхъ волосъ, изрытаго по вс
ѣ
мъ направленіямъ глубокими морщинами, тускло смотр
ѣ
ли въ землю красные глаза, лишенные р
ѣ
сницъ, длинный носъ казался еще больше и безобразн
ѣ
е отъ страшно втянутыхъ щекъ и впалыхъ безцв
ѣ
тныхъ губъ. Одинъ огромный желтый зубъ выказывался изъ подъ верхней губы и сходился почти съ вострымъ подбородкомъ; подъ скулами и на горл
ѣ
вис
ѣ
ли какіе то м
ѣ
шки, шевелившіеся при каждомъ движеніи; дыханіе ея было громко и тяжело, но босыя, искривленныя ноги – хотя волочась, но м
ѣ
рно двигались одна за другою. —
