11-го октября. — Въ воскресенье пошелъ я осматривать окрестности нашего селенія, взявъ съ собою матроса Сизаго. Мы дошли по теченью ручейка, впадающаго въ заливъ у нашей южной баттареи. Долина, по которой течетъ ручей этотъ, довольно низменная и покрыта травою выше роста человѣка и такъ густа, что едва можно продираться черезъ нее. Густота и вышина травы вѣроятно причиною тому, что мѣстами образовалась по долинѣ тундра подъ нею. Лучи солнечные не проникаютъ до почвы, покрытой размокшею отъ дождей отцвѣтшею травою — слои этой травы, постепенно утолщаясь, гніютъ и образуютъ вязкую массу. Впрочемъ такихъ мѣстъ мало, большею же частью земля прекрасная — черноземъ, смѣшанный съ глиною, а мѣстами совершенно чистый и разсыпчатый. Возвращаясь домой, я зашелъ въ пильный японскій сарай. Бревна у нихъ для пилки кладутся однимъ концомъ на полъ, а другимъ на козелъ. Въ этомъ же сараѣ строятъ и лодки. Отъ сарая я поднялся въ лѣсъ, растущій позади нашихъ верхнихъ строеній. Въ этомъ лѣсу я замѣтилъ небольшое строеніе, между деревьями на горѣ, я предполагалъ, что это долженъ быть японскій храмъ. Дѣйствительно, я не ошибся; но кто бы отгадалъ, что служитъ божествомъ этого храма? Внутренность храма и украшенія были совершенно такія же, какъ и въ прежде видѣнныхъ мною храмахъ, на среднемъ холмѣ нашего селенія. У входа висѣлъ такой же бубенъ. Желая посмотрѣть идола, помѣщеннаго въ небольшомъ шкафчикѣ, позади нѣсколькихъ занавѣсокъ, я раскрылъ ихъ и долго смотрѣлъ не вѣря глазамъ своимъ. Вмѣсто маленьхой куклы, одѣтой въ богатый японскій костюмъ, служащей идоломъ у японцевъ, стоялъ позолоченный phallus, изображенный въ вертикальномъ положеніи. По обѣимъ сторонамъ шкафа находились два такихъ же идола, одинъ сдѣланный изъ камня, другой изъ дерева.

Послѣ завтрака, я поѣхалъ съ Рудановскимъ въ сосѣднее намъ селеніе, Пуруанъ-томари, посмотрѣть рѣку того же имени. Я зналъ только устье этой рѣки; оно удобно для входа шлюпокъ и даже небольшихъ катеровъ. Мы пріѣхали къ рѣкѣ въ среднюю воду. Теченіе ея въ устьѣ было очень быстро, но въ самой рѣкѣ умѣренное. Въ саженяхъ 100 отъ устья перекинутъ черезъ рѣчку мостъ; подъ нимъ шлюпка можетъ удобно проходить. Поднимаясь выше, мы, такъ сказать, вертѣлись по извилинамъ рѣчки. Берега обросли высокою травою и камышникомъ. Безпрестанно встрѣчали мы логовища медвѣдей. Они ложатся на берегахъ рѣкъ караулить рыбу. Съ такими сосѣдями наше путешествіе было не безопасно, мы были вчетверомъ, но безъ всякаго оружія; впрочемъ у меня былъ пистолетъ. Рѣчка, почти на всемъ теченіи, имѣетъ ширины не болѣе 3-хъ саженей. На обратномъ пути мы вышли у устья на берегъ для осмотра селенія. Оно состоитъ изъ нѣсколькихъ юртъ аинскихъ и 3-хъ или 4-хъ японскихъ сараевъ, и лежитъ на ровной долинѣ. Земля — чистый черноземъ. Свободнаго мѣста отъ построекъ очень много. Приставать лодкамъ въ устьѣ рѣчки кажется можно даже и въ большой бурунъ. И это-то прекрасное мѣсто на рѣкѣ хотѣлъ намъ показать японецъ, когда повелъ Невельского изъ Томари по лайдѣ. Поселившись на немъ, мы были бы въ сторонѣ отъ японцевъ и не обезпокоили бы ихъ. Рудановскій чуть не въ отчаянье приходилъ, что нами занято не Пуруанъ-томари. Къ обѣду мы воротились домой.

На другой день была очень дурная погода. Тепла было 4 гр., но вѣтеръ былъ очень сильный и по временамъ шелъ крупный снѣгъ, въ родѣ града. Вечеромъ, къ чаю, пришелъ къ намъ японецъ, воротившійся изъ Найпу, съ двумя своими товарищами. Японецъ этотъ очень болтливъ и любитъ пить. Разсчитывая, что отъ него можно много чего узнать, я угощалъ его чаемъ и ромомъ. Онъ написалъ мнѣ японскую азбуку. Я ему нарисовалъ карту Сахалина и Приамурскаго Края, показавъ, что весною изъ «Императорской гавани» и Камчатки придутъ въ Томари четыре русскихъ корабля. Карту эту онъ взялъ съ собою.

14-го числа, Рудановскій поѣхалъ на р. Сусую, на японской лодкѣ, съ десятидневнымъ запасомъ продовольствія. 12-го еще было послано, туда же, пятнадцать человѣкъ для сплавки лѣса. Погода стояла прекрасная, и я назначилъ этотъ день для прогулки и воспоминаній о прошедшемъ. Давно уже я не позволялъ себѣ этого удовольствія. Мѣстомъ гулянья я выбралъ себѣ сѣверный высокій мысъ. Взойдя на него, я пошелъ по окраинѣ крутыхъ горъ, составляющихъ берегъ залива. Погода была прекрасная. Уставъ немного отъ частыхъ подъемовъ и спусковъ, я сѣлъ подлѣ небольшой стѣнки, составленной изъ корбаснику (тонкихъ деревьевъ); на ней были навѣшаны древесныя метелки. Вѣроятно мѣсто это избрано аинами, по какому-нибудь особенному случаю, для принесенія жертвъ и поклоненія духамъ. Закуривъ сигару, я прилегъ, обернувшись къ отдаленной цѣпи горъ, въ направленіи къ с.-з. отъ меня. Мысли мои перенеслись черезъ эти горы; на быстрыхъ крыльяхъ мечты прилетѣли въ родной край, туда, гдѣ я оставилъ жену, то, чѣмъ я жилъ и оставилъ, быть можетъ, навсегда. Тяжело бѣдному сердцу — нѣтъ у него веселаго прошедшаго, нѣтъ и надежды на счастливое будущее. Вызывай, вызывай бѣдное сердце златокрылую, чудотворную мечту, — забилось сердце, — мечта на легкихъ крыльяхъ принесла и раскинула свѣтлую будущность.

Тихо шелъ я, возвращаясь домой; грустныя мысли и воспоминанія снова дали почувствовать мнѣ, что, для успокоенія себя, надобно предаться совершенно занятіямъ. На другой день я опять вздумалъ осмотрѣть рѣчку Пуруанъ и прилежащія къ ней горы и для этого пошелъ пѣшкомъ, взявъ съ собою фельдфебеля Кокорина съ ружьемъ. Дойдя до устья рѣки, мы начали пробираться по берегу вверхъ по рѣкѣ, но скоро встрѣтили такую густую траву, что рѣшительно невозможно было идти далѣе. Къ обѣду я вернулся домой. Узнавъ отъ посланнаго съ хлѣбомъ на р. Сусую, что плоты уже выведены изъ рѣки, я пошелъ, на другой день, на встрѣчу къ нему, взявъ съ собою ружье и весь охотничій снарядъ. Это была первая моя охота и, къ удивленію моему, очень удачная. Пройдя до сосѣдняго селенія и не встрѣтивъ плота, я возвратился назадъ, настрѣлявъ паръ шесть куликовъ. Вечеромъ, въ 10-мъ часу, привели главную часть лѣса. Люди тащили его бичевою, идя по колѣно въ водѣ. Одинъ изъ нихъ до того окостенѣлъ, что его должны были на рукахъ принести въ казарму, гдѣ оттерли его спиртомъ и щетками. На слѣдующее утро я опять пошелъ на охоту, взявъ съ собою одного аина, который передъ тѣмъ уже двѣ ночи ночевалъ у меня на чердакѣ. Я хотѣлъ привязать въ себѣ какого-нибудь аина, чтобы узнавать отъ него объ странѣ и выучить его русскому языку; но вліяніе японцевъ надъ аинами такъ велико, что открытой приверженности къ русскимъ, казалось, никто изъ нихъ не смѣлъ бы выказать. По секрету, почти всѣ аины, приходившіе ко мнѣ въ гости, бранили японцевъ, говоря по-своему — сизомъ венъ-сизомъ аину койки, — русскій перика, т.-е. японецъ дурной, японецъ аина бьетъ, русскій — добрый, хорошій.

Они часто повторяли эти слова, надѣясь, что за это получатъ отъ насъ подарки. Мое положеніе, признаюсь, очень затруднительно — если бранить вмѣстѣ съ аинами японцевъ, то послѣдніе узнаютъ непремѣнно объ этомъ отъ преданныхъ въ себѣ аиновъ (а ихъ есть достаточно), и тогда довѣріе ихъ къ намъ совершенно уничтожится. Опять, хвалить японцевъ и держать ихъ сторону передъ аинами нельзя, не настращавъ тѣмъ аиновъ, что мы будемъ притѣснять ихъ за одно съ японцами. Я обыкновенно смѣялся и не отвѣчалъ, когда аины, приходившіе ко мнѣ, начинали бранить японцевъ. Аинъ, который рѣшился ночевать у меня, пришелъ въ намъ изъ селенія Сиретоку, находящагося въ 150-ти верстахъ отъ насъ. Онъ казался мнѣ бродягою и потому вѣроятно и согласился быть почти слугою въ моемъ домѣ. Я разъ замѣтилъ, что нашъ аинскій старшина бранилъ его, вѣроятно за то, что онъ служитъ русскимъ; я погрозилъ старшинѣ и тотъ отошелъ.

Возвращаясь съ охоты, я завелъ, разговоръ съ моимъ аиномъ. Онъ что-то горячо началъ разсказывать; сначала я не понялъ его, но начавъ внимательно слѣдить за его жестами и словами, которыхъ я уже довольно много понималъ, я увидѣлъ, что аинъ мой объясняетъ мнѣ, что старшина нашего селенія сговаривалъ японцевъ перерѣзать русскихъ. Я началъ смѣяться, чтобы тѣмъ показать моему аину, что русскіе не боятся этихъ заговоровъ и объяснилъ ему, что если тронутъ хоть одного русскаго, то мы разнесемъ всѣ селенія и убьемъ всѣхъ японцевъ и худыхъ аиновъ. Онъ очень радовался и смѣялся, что японцы думаютъ убить русскихъ; но часто повторялъ — Аино-дженче томари-венъ-айна джанче унено сизомъ, т.-е.: аинскій старшина Томари (селенія) дурной аинскій старшина, за одно съ японцами. Послѣ обѣда я пошелъ съ Самаринымъ въ главный домъ японцевъ. Аинъ нашъ пошелъ съ нами, надѣлъ платье, которое я ему подарилъ, — теплую синюю рубашку, суконныя брюки и сапоги. Въ домѣ застали мы, около очага, трехъ японцевъ и нѣсколькихъ аиновъ. Насъ приняли съ большими любезностями и начали угощать чаемъ. Желая показать аинскому старостѣ, что я сердитъ на него, я не обращалъ вниманія на его услуги. Замѣтивъ это, онъ ихъ удвоилъ. Напившись горькаго японскаго чаю, мы воротились домой въ сопровожденіи старшины, который, чтобы польстить мнѣ, хвалилъ аина, который жилъ у меня, Аинъ этотъ, между прочимъ, что-то разсказывалъ мнѣ про одного японца, который живетъ въ селеніи Найкероконгокъ (по восточному берегу Анивы), прося меня, чтобы я поѣхалъ туда и привезъ бы его оттуда. Желая узнать въ чемъ дѣло, а главное, желая имѣть свѣдѣнія о неосмотрѣнномъ еще никѣмъ берегѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ узнать расположеніе селеній, число жителей и ихъ жизнь, я рѣшился послать Самарина съ 5-ю казаками проѣхать до мыса Анива (въ 150 в. отъ Томари) и описать все, что онъ увидитъ.