— Да! — согласился Катык. — Что же делать? Давай выползем потихоньку из юрты и сломаем чертову машину! Скажем — ветер сломал. Ветер — бог! Ветер сильнее человека!

Уквун вздохнул во тьме.

— Не поможет. Одну машину сломаем — Нуват привезет другую. Он такой. Упрям и тверд, как зимний лед. Не сломаешь!

Катык наклонился еще ближе и зашептал, дыша в ухо шамана:

— А если… Нувата и Байдакова… Кителькут будет доволен. Никто не выдаст, не узнает. Кругом лед и ветер…

— Да. Надо сделать так! — ответил Уквун. — Ты прикончи Нувата, я — Байдакова. Во сне нетрудно убить их. Нож есть?

— Есть.

— Слышишь, где они спят?

— Да. Ползем!

Уквун и Катык начали бесшумно приближаться к спящим молодым людям, ползя на животе, как змеи, которые хотят ужалить.

Уквун уже дополз до Яяка. Старик спал, раскинув руки, и что-то бормотал во сне про солнце. За Яяком лежит Нуват… Уквун ощупал ноги Яяка, осторожно перебрался через них… Вот и Нуват. Уквун вынул нож, замахнулся и…

В тот же момент яркий свет ослепил его. Уквун от неожиданности выронил нож и упал на тело Нувата. Нуват оттолкнул Уквуна, отбросил нож и спокойно сказал:

— Темные дела творятся в темноте. Что ты хотел сделать, Уквун?

Яркий свет и голос Нувата разбудили спящих. Кителькут приподнялся и с удивлением смотрел на всех: он еще не привык к яркому свету, и ему казалось, что он видит странный сон.

Уквун уже пришел в себя. Он улыбнулся, показав желтые зубы, и сказал:

— Ты так хорошо и долго рассказывал, Нуват, что я забыл поужинать и хотел отрезать кусок тюленьего сала.

— А он тоже хотел поужинать тюленьим салом? — спросил Нуват, указывал на Катыка, который сидел над Байдаковым, прижимая к груди охотничий нож. — Так-то гостеприимно у вас принимают гостей, Кителькут! — сказал Нуват, обращаясь к Кителькуту.

Тот смутился. В самом деле, можно было подумать, что Уквун и Катык действовали по приказу Кителькута. И хотя Кителькут был бы очень доволен, если бы план Уквуна удался, но теперь он рассердился на шамана и его сообщника за то, что они так неудачно начали задуманное дело и подвели его.

— Уквун! — грозно сказал Кителькут шаману. — Скажи, кто приказал тебе убить Нувата, нашего гостя?

— Никто.

— Слышишь, Нуват? Я невиновен. А ты, Уквун, сознайся: почему ты хотел это сделать?

— Не спрашивай, Кителькут. Ты сам должен знать это. Если в наших юртах засветит солнце Нувата, если он обуздает ветер, то кто придет к старому Уквуну и скажет: «Постучи в бубен!»? Никто не придет, никто не накормит, и старый Уквун умрет с голода, а Уквун жить хочет.

Кителькут подумал, как бы вынося решение, и затем сказал:

— Анека! Оденься. Рынтина пусть тоже оденется. Запрягите две упряжки. Собаки накормлены. Положите в нарты пищи на два дня для собак и двух людей. — И затем, обратившись к Уквуну и Катыку, Кителькут закончил: — Вы понимаете, что вам больше нельзя оставаться в моей юрте?

Катык и Уквун молча начали надевать на себя меховые одежды. Когда они были готовы, Нуват насмешливо сказал Уквуну:

— А бубен! Что же ты не захватишь бубен?

— Ты разбил его! — ответил Уквун, хотя бубен лежал на полке и был целехонек. Нуват понял намек.

Вошла Анека и сказала, что нарты готовы.

Уквун и Катык, отвесив общий поклон, вышли. Никто не пошел провожать их.

Нуват погасил лампу. Все уснули и спали долго, слишком утомленные необычайными событиями.

— Что ты думаешь делать дальше, Нуват? — спросил Кителькут, когда они сидели за «утренним» чаем.

И Нуват рассказал Кителькуту свой план.

Ветер, этот бич полярных стран, превращенный в электрическую энергию, даст чукчам и другим народам Севера свет, тепло, новую, чистую, опрятную и культурную жизнь. Жители полярных и приполярных стран — эти пасынки природы, — грязные и невежественные, живут, как люди каменного века. Этому пора положить конец.

И Нуват размечтался о том, как его дети — их дети будут чистыми, опрятными, грамотными. Как в юрты проникнут книга, газета, радио, знания, культура.

— Но сейчас ветросиловая установка для добывания электричества стоит еще дорого, в особенности сам мотор. Одному оленеводу купить не под силу.

— А сколько? — с интересом спросил Кителькут.

— Около пяти тысяч рублей. При массовом изготовлении цена может быть снижена на треть, а то и наполовину. Сейчас дорого стоит, но это ничего. Это даже хорошо. Одному не под силу, а нескольким семьям под силу. Мы устроим оленеводческие колхозы. Свет лампочки и тепло без едкого дыма будут привлекать людей объединяться. И богатые не смогут больше пользоваться трудом бедных. Вот хоть и ты, Кителькут. Будем говорить откровенно. Мой отец Яяк и моя мать не в силах кочевать без твоей помощи. У Яяка слишком мало собак и оленей.

— А разве я не кормлю собак твоего отца в голодное время? — живо спросил Кителькут.

— Да, — ответил Нуват. — Но что стоит эта помощь Яяку? Он твой раб, твой слуга. Он у тебя на побегушках. А вот когда такие бедняки, как он, объединятся — электрическая лампочка объединит их, — то они…

— Слушай, Нуват! — перебил Кителькут. — Ты говоришь, что твоя машина стоит пять тысяч. Я заплачу тебе эту сумму. Часть деньгами. Даже золотом. У меня еще сохранились царские золотые. А часть мехами. Хорошими мехами…

— Ты чудак, Кителькут! — в свою очередь перебил Нуват. — Разве я купец? И разве я о своей выгоде хлопочу?

— Зачем отказываться и от своей выгоды? Ты и твой товарищ Вайдак — люди молодые. Вам пожить хочется. Вы в город поедете. Город деньги любит. Если вы продадите машину мне и больше никому не будете продавать, или если вы сломаете ее, или увезете обратно в город и обещаете мне больше не приезжать сюда никогда, то я вам дам еще пять тысяч…

— Оставь, Кителькут!

— Каждому по пяти! И много шкур. Песцов, лисиц, куниц и белок.

— Оставь этот пустой разговор, Кителькут! Мы организуем наш первый оленеводческий колхоз. К нам присоединятся многие. А ты оставайся один, Кителькут. Нам с тобой не по дороге. Я погашу этот яркий свет, возьму своего отца, мать и еще… — Нуват посмотрел на Анеку, — и мы отправимся собирать бедных чукчей. Прощай, Кителькут! Ты опять останешься со своей вонючей, сальной коптилкой!

Нуват поднялся и начал одеваться. Байдаков снимал проводами шнуры. Свет погас. Старуха зажгла светильник, который теперь словно подчеркивал густоту мрака.

— Нуват! Я иду в ваш колхоз! — сказал Каравия.

— Отлично! Вот видишь, Кителькут? К нам уже идет народ.

— Я тоже иду с вами! — вдруг заявила Анека.

— Я не пушу тебя! — раздраженно сказал Кителькут.

— Все равно я пойду с ним! — не сдавалась девушка и начала одеваться.

— Собирайся, Рынтина, одевайся, Яяк!

— Прощай, Кителькут!

Они уходили. Они ушли… Погас свет. Замолчало веселое воркотание мотора. Тысячелетняя тьма окутала Кителькута…