Немногочисленные, но яркие воспоминания детства были для Ады недосягаемой мечтой. В детство не вернешься, но именно о такой любви Ада, даже в тайне от самой себя, мечтала. И на меньшее она соглашаться не хотела. Прогибаться и угождать в надежде, что тебе бросят ласковое слово, как кость собаке, не для нее.

Поэтому, если она не хочет предать свою мечту и самое себя, остается вертеться как уж на раскаленной сковороде, хитрить и искать союзников. Продолжать делать то, чем она занимается всю сознательную жизнь — выживать.

Быть незаметной Ада умела, и хорошо умела. Этому поспособствовали годы практики в окружении главы клана. Казалось бы, быть одновременно и незаметной и востребованной, невозможно. Но ей это удавалось, почти всегда. Главное, чтобы в целительских качествах нуждались больше, чем в сомнительной женской ласке и компании в постели. Аде удавалось оставаться только целителем, бесполым, серым, молчаливо выполняющим свои обязанности, существом.

От размышлений, уже плавно переходящих в дрему, девушку отвлекло шебуршание в другом конце повозки. Щель, в которую Ада все время подглядывала, выходила на противоположную сторону, и то, что творится у входа в фургон, она не видела.

Прикрывающая вход материя отодвинулась в сторону и в образовавшийся проем заглянула незнакомая любопытная девушка. Из‑за бъющего ей в спину дневного света, черты лица не разглядеть. Рыжие яркие волосы распушились вокруг головы ореолом и светились подсвеченные солнцем. Ада не успела ни слова сказать, ни даже просто рот открыть, как ткань снова закрыла вход и незнакомка спряталась за ней.

— Ты куда полезла?! — раздался приглушенный встревоженный шепот. — Тебе ясно сказали, стоять и ждать.

— Я только посмотрела, чего ты все ко мне цепляешься?! — не менее эмоционально прошипели в ответ.

— Я не цепляюсь, ты дуреха! Попадешь как‑нибудь со своим любопытным носом в заварушку, будешь знать.

— Бе — бе — бе…, мы и так уже попали дальше некуда. — Обладательница рыжих кудрей и любопытного носа не желала признавать правоту оппонентки и последнее слово осталось за ней.

Ада же подумала, что та ошибается, всегда есть 'куда' дальше и хуже.

Она по — тихому выбралась из кучи матрасов и подползла к пологу, осторожно выглянула наружу. Спиной к ней, в шаге от фургона, стояли две девушки. У одной, что выше ростом, коротко остриженные каштановые волосы, она застыла прямая как палка и в обеих руках сжимала по вместительному мешку. Видимо, сумки были не легкими, потому что мышцы на обнаженных руках девушки были напряжены и она периодически перехватывала ношу поудобнее. Но на землю не ставила, держала крепко в руках.

Вторая незнакомка ниже ростом, и это ее волосы конкурировали по яркости с солнцем. Чисто морковного цвета кудри развевались на ветру и напоминали одуванчик, готовый вот — вот разлететься веселыми оранжевыми искрами. Ада моментально назвала девушку про себя Лисичкой, характерный оттенок волос не оставлял места для фантазии. Если только менее благородно звучащее прозвище — Морковка.

Девушка топталась неспокойно на месте, облокачивалась об угол фургона. То приседала и ковыряла палочкой землю, то поддевала носком валяющиеся вокруг камешки. Мало обращая внимание на шикание и одергивание первой девушки, Лисичка маялась в ожидании. Нетерпеливая, она не могла долго спокойно стоять и ждать.

Сразу понятно, что эти двое — сестры. Необъяснимо как, ведь внешне они мало чем походили друг на друга, во всяком случае, со спины. Но с первого взгляда на эту, такую различающуюся парочку, становилось совершенно ясно одно, — они семья.

Старшая сестра, привыкшая опекать и караулить младшую, и маленькая Лисичка, привыкшая, что ее опекают и караулят и поэтому норовившая из чувства противоречия что‑нибудь да напакостить. Просто, чтобы оправдать ожидания окружающих. Как настоящий ребенок. Интересно, сколько им обеим лет?

Смотря на сестер, Ада почувствовала неприятный укол зависти. Они есть друг у друга, любят и любимы. Даже их переругивания и споры скрывали в себе любовь и заботу. То, чего Ада давно лишена.

В зеленых глазах на миг отразилась боль, но Ада тут же бесшумно отползла обратно в свой угол, в тень. Нельза выказывать какие‑либо чувства, мало ли кто их заметит. И как обретенным знанием воспользуется. Гораздо безопаснее оставаться в тени, одной. Если не в силах скрыть свои чувства, скройся сама.

Не бежать впереди коней, одно из главных Адиных правил. Всегда лучше подождать тихо в сторонке.

Именно поэтому она не окликнула девушек, не стала знакомиться, а спряталась. Хотя и поняла, что две незнакомки тоже трофеи и продолжат путь к Берам вместе с ней.

Как бы хорошо сестры не относились друг к другу, неизвестно как они поведут себя с чужой. А Ада не привыкла доверять кому‑либо. Тем более первой начинать знакомство, не зная сильных и слабых сторон потенциального противника. Подождать и посмотреть, в разы умнее. Доказано опытным путем.

На улице раздались новые голоса, властные и уверенные. Все еще, даже проиграв войну, не растерявшие уверенности и чувства собственного превосходства.

— Сундук в фургон, нет смысла отправлять нашу плату в отдельной повозке.

— Жалко что‑ли? — с усмешкой в голосе спросил Ральф.

— Не нарывайся, а подумай головой. Зачем вам еще одна замедляющая общее движение колымага? И охранять сподручнее, когда все ценное в одном месте.

— Лесли прав, Ральф, — добавил Генрис, — так будет действительно быстрее и безопаснее.

— А где женщины? — раздался оживленный голос Райниса.

— Хм, да вон стоят.

Четыре пары глаз устремились к щуплым фигуркам облаченным в старые походные одежды. Оборотни все вместе приблизились к фургону и замершим у него девушкам. Последние непроизвольно прижались друг к дружке плечами и опустили взгляд на землю.

— Мы сейчас выдвигаемся или переночуем в деревне? — Ральф, разглядывая новеньких молоденьких самок, не забывал беспокоиться и о собственном удобстве.

— Здесь негде ночевать. Сами жители в лес уходят или целыми семьями в одной комнатенке ютятся. — Лесли, старшина деревни, говорил спокойным тоном, но чувствовалось, что его не радует происходящее и легкомысленное отношение собеседников к ситуации. — Я отправляю с вами трех своих, должно хватить. Да и нет больше воинов в этой дыре, некого мне с вами посылать. Все в столице Лемосе у nbsp;Ада пробежала вперед и свернула в лес, обогнув их стоянку. До нее доносились голоса охранников, дым и запах жареной на костре дичи. Что ж, пусть они хорошо повеселятся и отдохнут. Только без нее, пожалуй. владыки. Так что, если что произойдет, должны справиться собственными силами.

— Да что может случится? — беспечно и залихватски спросил Райнис. Он красовался перед симпатичными новенькими девушками. Распрямил плечи, встал в вальяжную позу, играл роль уверенного и опытного воина. — Справимся! Обычный сброд нам не помеха.

— Ну — ну. Желаю удачи. — Генрис и Ральф недоуменно переглянулись над головой Райниса. В голосе старшины звучала горечь и пренебрежение.

— Лесли, — Генрис отозвал старшину в сторону, — тебе известно что‑то, что неизвестно нам? — Лесли удостоил рыся мрачного взгляда. По настоящему опытный воин и не плохой старшина, которого уважают жители деревни. Но за год войны Лесли потерял слишком много, и слишком устал, чтобы еще печься о чьем‑то чужом благополучии. Жизнь не радовала покоем и умиротворенностью, сделав старшину равнодушним ко всему пессимистом.

Лис один из немногих, кто понимал, что окончание межклановой войны вовсе не обязательно означает начало спокойной мирной жизни. Прошедшая война была только лишь глупостью, так не вовремя ослабившей кланы оборотней. Как три клана сражавшихся заодно, так и клан беров.

— Мы долго не могли понять, что происходит. Берсерки хоть и не щадили нас, но определенной черты не переходили. А тут… Вырезали целые поселения подчистую. Трупов женщин мы не находили. — Лесли отвел глаза от внимательно следившего за ним собеседника. — Мы не могли понять, пока не нашли чудом выживших, но все равно обреченных на смерть оборотней в более дальних поселениях, ближе к горам. Трупный запах от еще живых, разлагающиеся внутренности, полные безумия и муки глаза. С нашей стороны было милосердием завершить их мучения. — Он испытующе посмотрел на Генриса, следя за его реакцией. Но тот еще не понимал о чем речь, только недоуменно смотрел на Лесли. На худом и изможденном лице лиса отпечаток обреченности.