— Поняла.

Он протягивает мне рюкзак, я перекидываю его через плечо, Беннетт делает то же самое.

— Да, и, пожалуйста, не отпускай мою руку, даже если передвигаться будет совсем неудобно. Не важно, что происходит вокруг, мы должны быть уверены, что останемся вместе в любом случае. — Эти его четкие распоряжения напоминают мне наше альпинистское свидание - как он рассказывал мне про страховку и про то, что я должна оставаться прикрепленной к нему.

Он берет меня за руки. Я смотрю ему прямо в глаза. Никогда еще не видела его таким напуганным.

— Беннетт?

— Да?

— А я…буду помнить ту субботу? — Мне очень не хочется забывать те чувства, что я тогда испытала – предвкушение нашей поездки, радость восхождения, изумительный вид сверху. Хочу помнить тот момент, когда мы возвращались домой, и я почувствовала, что наконец-то узнала его.

— Ты будешь помнить оба дня.

Тут я прерываю его.

— Но как? Ведь я же не помню того, что произошло в книжном магазине, в первый раз.

— Это потому, что тогда тебя не было со мной. В этот раз ты будешь помнить оба варианта дня, как и я. А сейчас закрой глаза.

Но у меня не получается. Я очень нервничаю, наверное, Беннетт чувствует, как сильно дрожат мои руки.

— Ты уверен в том, что мы сейчас делаем? — спрашиваю я.

— Ты шутишь, так ведь? — Он озадаченно смотрит на меня. — Нет, я не уверен. Я испытываю судьбу. Я вмешиваюсь во время.

Закусив губу, мысленно представляю Эмму и чувствую, как уверенность возвращается ко мне.

— Спасибо, — произношу я. Понимаю, что этого недостаточно, но сейчас это все, что я могу дать.

Беннетт еще крепче сжимает мои руки.

— Закрой глаза.

Открываю глаза, передо мной знакомый двор. Нельзя сказать, что я сразу же была в этом полностью уверена, но вид облупившейся желтой краски убеждает меня, что мы оказались именно там, где Беннетт и планировал. Над нами окно кухни, там, вероятно, сейчас папа допивает свой кофе и читает Sun-Times.

— Готова? — спрашивает Беннетт.

Я киваю.

— Бежим!

Мы выбегаем из кустов и направляемся прямиком к подъездной дорожке, мы так крепко держимся за руки, что со стороны можно подумать, что мы участвуем в состязаниях на День независимости, когда пара на трех ногах должна донести до финиша яйцо.

Машина оказывается пустой. У нас получилось! Уже собираюсь рассмеяться от облегчения, как замечаю, что машина едет задом к дороге, постепенно набирая скорость. Беннетт тянет меня к дверце водителя, мы совместными усилиями пытаемся открыть дверцу, но ничего не выходит.

— Она закрыта! — говорит Беннетт и тихо ругается.

Поднимаю взгляд на окно кухни, от мысли, что сейчас нас может увидеть мой отец, сердце начинает учащенно биться, но, к счастью, там никого нет.

Мы с Беннеттом бежим рядом с машиной, пока она не достигает выезда с подъездной дорожки, и наблюдаем, как она выезжает на улицу, пересекает ее, чуть замедляет свой ход, заехав в сугроб, и в итоге утыкается в дерево. Колеса продолжают прокручиваться на тонком льду.

И тут, снова бросив взгляд в окно кухни, вижу отца, он стоит и наблюдает за происходящим. Вдруг он исчезает из моего поля зрения и возникает уже на пороге.

— Что за черт…? — Он быстро пересекает лужайку и останавливается около нас. Мы с Беннеттом спешно расцепляем руки. — Что за черт? — повторяет отец.

— Привет, пап.

— Анни? — Он переводит свой взгляд с Беннетта на меня и обратно. Напоминаю себе, что то, что сейчас происходит, очень сильно отличается от того, что он помнит. По его версии мы вот только что стояли в холле, он пожимал руку Беннетту и просил меня пригласить его на ужин. И вдруг мы оказываемся по середине улицы.

— Пап, я пригласила Беннетта на ужин во вторник, пойдет? — произношу я и вдруг начинаю смеяться так, что не могу остановиться. Папа смотрит на меня, как на полоумную.

Беннетт старается на меня не смотреть.

— Мистер Грин, а у вас может быть… отмычка?

От этих слов я начинаю смеяться еще сильнее, Беннетт изо всех сил старается сохранить серьезное лицо.

Приложив ладони ребром к стеклу, отец заглядывает внутрь машины через окно со стороны водителя.

— И как это вы умудрились запереть ключи в машине, оставив при этом включенным

задний ход

?

Совершенно не представляю, что на это собирается ответить Беннетт, но хотя бы, благодаря этой загадке, папа пока не заметил, что на нас сейчас совершенно другая одежда, а за спинами рюкзаки. И я снова начинаю смеяться.

— Понимаете, я завел машину…и тут мне показалось, что спустило колесо…я решил пойти проверить и, наверное, оставил включенным задний ход, а когда мы вышли из машины и захлопнули двери, они, вероятнее всего…заблокировались автоматически. — Тут он подходит к отцу поближе и тихо произносит:

— Мне кажется, я что-то чересчур нервничаю сегодня.

Папа внимательно смотрит на Беннетта, а потом переводит взгляд на меня.

Теперь я смеюсь уже так сильно, что мне приходится отойти от них и спрятаться за машину, чтобы не мешать Беннетту продолжать сохранять серьезное лицо. Держится он явно лучше меня. Я прислоняюсь к багажнику внедорожника и стараюсь восстановить дыхание, но когда заглядываю внутрь, дыхание у меня перехватывает.

В прошлый раз, когда мы прибыли в Девилс-Лейк, в багажнике я увидела два красных рюкзака, набитых снаряжением для скалолазания. Сейчас эти же самые рюкзаки у нас на спинах, и когда я заглядываю в окно, то вижу груду веревок, металлическое оборудование для скалолазания. Две страховки. Пару туфель, которые купил для меня Беннетт. Пластиковый пакет с сэнвичами и четыре бутылки Gatorade. Мы перенеслись, но все оборудование осталось ровно там же, где и было 52 часа назад.

Многие вещи остались такими же, но вот день определенно изменился.

Очень рада, что нам пока некуда спешить – эвакуатор приезжает только через сорок пять минут, еще две минуты уходит на то, чтобы открыть машину, и двадцать минут – на то, чтобы Беннетт подписал все необходимые бумаги, а парень из эвакуатора перестал над ним смеяться. И когда мы, наконец-то, уже сидим в машине и едем по направлению к дому Эммы, думаю, оба чувствуем небольшое головокружение.

Беннетт сделал то, чего никогда не делал прежде, и я смогла этого добиться. Я знаю, что Беннетт все еще ждет, что зловещие лапы времени схватят нас и выбросят отсюда в то время, которому мы принадлежим, но тут уж я ничего поделать не смогу. Даже если у меня опять начнет крутить живот, я этого не замечу.

— Эй, как твоя голова? — спрашиваю я.

Беннетт растирает подушечками пальцев виски.

— Вообще-то хорошо. Если честно, то я даже не думал об этом.

— Может все дело в адреналине, как ты и предполагал.

Мы подъезжаем к дому Эммы, ее Сааб все еще стоит на подъездной дорожке. Никаких разбитых стекол и фар. Никаких вмятин. Никакой крови.

— Она здесь! И с ней все в порядке!

Я выскакиваю из машины и подбегаю к двери. Когда Эмма открывает ее, я бросаюсь и обнимаю ее.

Она одета в купальный халат и тапочки, ее волосы собраны в конский хвост, а на лице нет ни следа косметики. Как же я рада видеть ее лицо таким – с гладкой и безупречной кожей, а не покрытой дорожной пылью и огромными синяками. Она замечает за моей спиной Беннетта и тихонько взвизгивает.

— Черт возьми! — Она отталкивает меня и плотнее закутывается в халат. — Что вы вообще тут делаете?

Не знаю, что ответить на этот вопрос. Я была так поглощена проблемой переноса во времени, что совершенно не подумала, что мы будем делать, если у нас все-таки получится.

— Ну… — начинаю я и указываю на Беннетта, он уставился в пол и крутит пуговицу пальто. — У нас сегодня свидание. И у вас с Джастином сегодня свидание, так что мы подумали – а почему бы нам не совместить их?

— Совместить наши свидания?

— Да. Мы подумали, что это было бы весело!