Бурная была жизнь! Какие только меры защиты не применялись! По всему Сен-Назеру, окрестным городишкам, особенно в порту вокруг "гаража" и пирсов, были установлены бочки с "небельзойре"- искусственным туманом. Огонь изрыгали многочисленные турели "эрликонов" - четырехствольных зенитных пулеметов-орудий и глубоко эшелонированные тяжелые зенитные батареи, покрытые пологом маскировочных сетей, - им тоже порядком доставалось! На разных потолках высоты над городом были подняты многочисленные аэростаты... Несмотря на это, "летающие крепости" бомбили с поразительной точностью. Всё это происходило до одного дня...
В то воскресенье бомбардировщики внезапно появились к вечеру, будто вынырнув из ярких лучей опускавшегося в воды океана яркого солнца. Шли самолеты почему-то очень низко. В ушах звенело от их надсадного рева и извергавших огонь зениток. Я, как и обычно, принялся их считать: двадцать... пятьдесят... восемьдесят.. еще и еще... Перед клином летящей армады - стена сплошных разрывов. Вот, ватные хлопки разрывов уже в самой гуще армады. Но самолеты неуклонно и упрямо надвигаются, будто это их нисколько не касается. Величественная картина! Никакой попытки отвернуть, нарушить строй! Какими поистине стальными нервами надо обладать, чтобы так ровно вести машины среди густой каши разрывов! Стрельба: в бой вступали всё новые и новые батареи. Вот вспыхивает крыло у одного... вот у другого самолета. Сверху до меня доносятся глухие взрывы, и там ширятся густые белые облака, из которых в разные стороны начинают кувыркаясь выпадать серебром сверкающие на солнце обломки. Задымилось еще несколько самолетов и от них пошли черные шлейфы. Они теряют высоту, начинают вихлять и всё с большей скоростью нестись к пучине океана. Только тут некоторые бомбардировщики стали сворачивать в стороны и, ковыляя и прихрамывая, поворачивать назад, под прикрытие слепящего яркого солнечного диска, опускавшегося в океан. Из подраненных самолетов, то там, то здесь выпадают черные точки, над некоторыми вспыхивают белые купола парашютов... В тот день я насчитал 27 сбитых или подраненных бомбардировщиков. Одни врезались в зеркало океана, другие взрывались на береговой полосе с нашего берега Луары или с противоположного - у Сен-Бревена.
Такого массового урона РАФ (Ройяль Эйр Форс) на моей памяти еще не видывал. Почти треть! Бомб так и не сбросили, - атака была полностью отражена. В Сен-Назере обнаружили тела двух летчиков с нераскрытыми парашютами. Они так и лежали, обнявшись. Лица их чудом остались целыми: оба - блондины, очень похожие друг на друга. Кто-то определил, что то были канадцы, выразил догадку, что это - братья, не захотели попасть в плен, поэтому, мол, и парашютов не раскрыли...Одного летчика нашли с располосованным парашютом, погрузившимся ногами в навоз. Ужасная картина: туловище, как гармошка, осело на ноги, бедренные кости вылезли из плеч...
С тех пор налеты прекратились надолго. Над городом установилась непривычная тишина: ни сирен тревоги, ни рокота, ни уханья зениток. Будто война уже закончилась. А нам от руководства полетели приказы: ускорить работу над картой зенитной обороны, составить детальную схему дислокации точек ПВО береговой полосы и городов Сен-Назера и Нанта.
Так настал месяц февраль. В первых числах этого месяца на всех своих учреждениях оккупанты приспустили флаги со свастикой. На лацканах мундиров - траурные ленточки. Заметно поникла надменность "властителей мира": объявлен трехдневный траур. Сталинград! Огненная точка, в которой расплавился мощный кулак гитлеровского "Дранг нах Остен",- натиска на Восток. В Югославии, как говорят, Сталинград прозвали "Стани-град" - "Стань-город".
И воспрянули жители Франции, да, наверно, и других стран. Одиночная вооруженная борьба патриотов стала перерастать в настоящую войну -"гериллу". Воспрянули и те, кто ранее не то боялся, не то раздумывал и выжидал, - слишком долго надеялись, терпели унижения, ожидали "Второго фронта", которого всё не было и не было. Пора! "А то, глядишь, и без тебя обойдутся!"
В тот поздний вечер я долго лежал в сумерках под противно моросящим дождиком. В яме, до половины наполненной лужей. Я уточнял последние привязки выявленного днем нового объекта- бетонной площадки зенитной батареи, к которой не удалось подъехать днем поближе, - слишком зоркое было охранение. Грузовик замаскировал в придорожной заросли метрах в пятистах отсюда. А сюда пришлось подкрадываться ползком. Недалеко - часовой, я его вижу. Он то топчется, постукивая каблуком о каблук, то делает короткие пробежки, пытаясь согреться. Противная погода! Переживем!.. Зато гитлеровцам здорово всыпали! Сталинград не только выдержал натиск, но и разгромил целую армаду фельдмаршала Паулюса! Скороспелый "фельдмаршал"! На душе радостно!.. Зарисовка закончена, еще раз проверим. Нет, ни одна привязка не забыта, глазомерная съемка вроде соответствует. Ползком возвращаюсь назад. Ух, как промок! Сажусь в кабину, еду в Сент-Андрэ-дез-О.
Мишеля еще не было: у него сегодня встреча со связным из Парижа. Интересно: какие сообщат ему новости? Я перенес все отметки на основную карту, спрятал ее в тайник. Принялся резинкой стирать карандаш с моей путевой. Не получается: бумага набухла и раскисла, резинка сдирала и скатывала верхний ее слой в катышки. Да ладно уж, - отложу до завтра, к тому времени она подсохнет... Скорей почиститься, выжать и развесить одежду, белье - пусть просохнут! А теперь... теперь быстренько под манящее одеяло. Согреться!.. Задремал...
Мишель заявился угрюмым, и я вскочил выслушать новости, - видимо, они не из лучших! Да, во Франш-Конте разгромлена группа капитанга Анри. Гризбаум -"лейтенант Николь"- погиб, сам капитан Анри ранен, но спасся. Метренко схвачен. Об остальных - никаких точных сведений. Добричко Радосавлевич и Средое Шиячич тоже арестованы близ Лиона... Жуткие новости, я не мог заснуть... Крутился на кровати, поднимался, снова ложился... Мишель ворочался тоже. Я не выдержал, встал. Кое-как натянул влажную еще одежду, направился к выходу. - Ты куда? - услышал я голос друга: - Сасси, назад! Но я уже захлопнул за собой дверь. Не знаю, что на меня нашло. Подбежал к машине. Не успевший еще остыть двигатель завелся сразу. Я рванул в неизвестность... лишь бы не остановил Мишель!
Слезы застилали глаза, текли по щекам. "А говорят, мужчины не плачут! Брехня!" - промелькнуло в голове. Собаки! Изверги!.. Сколько же можно терпеть? Да еще и любезничать, улыбаться, рапортовать: "Кайне безондере эрайгниссе!" - никаких, мол, особых происшествий... Нет, они, эти "особые происшествия", есть, да еще какие!.. Как всё это отвратительно, как надоело! Когда все это кончится?..
Передо мной ровное, блестящее от дождя полотно асфальта. До отказа жму на педаль: скорость - вот, что сейчас способно развеять! Не заметил, как промчался через Порнише, Ля Боль... Мало, ой, как мало мы делаем! У поляков и то лучше: результаты их "работы" на лицо - они буквально уничтожают двигатели!.. Машины, замечательнейшее творение разума и труда человека, и так варварски им же самим уничтожается! "О темпора, о морес!". А мы и этим, -саботажем,- не имеем права заниматься! ...Где это я? Это же Ле Круазик! А время? Боже, уже скоро семь! Немедленно назад, иначе опоздаю под погрузку!.. Я развернулся, помчался в обратном направлении.
Показался краешек поднимавшегося солнечного диска. Ярко светит утреннее зимнее солнышко! Лучи его, как в зеркале, преломляются на мокром полотне асфальта, больно ударяют в глаза, все еще затуманенные слезами. Впереди какая-то неясная помеха... Начинаю различать крестьянскую фуру на двух высоких, чуть ли не в рост человека, колесах, доверху груженную сеном. Обгоняю ее. Вижу: навстречу едут во всю ширину асфальта велосипедисты. Глупая привычка: ехать развернутым строем, положив руки друг другу на плечи! Нажал на клаксон, велосипедисты стали перестраиваться в затылок. Вихрем пролетел мимо первого, второго, третьего... Последней, шестой, ехала девушка. Успеваю заметить, как она начала вдруг вилять рулем и, теряя равновесие, стала крениться в мою сторону. Проехал мимо, услышал сзади глухой удар: голова ее задела за задний бортовой крюк! Визг тормозов. Выскакиваю: она лежит на асфальте.
