Литмир - Электронная Библиотека

Адриана – Карлу

Ура! Я заказала билет! Как же это все сложно, не верится, что я выстояла в этой борьбе с бумажками и документами! Прилетаю в ближайший четверг, мой самолет приземляется в семь вечера.

Карл – Адриане

Очень рад! Желаю тебе приятного взлета и мягкой посадки. Буду ждать тебя в аэропорту. Не забудь теплую одежду. Странно звучит, но зима выдалась лютая, холодно даже мне.

Адриана

Мы уже минут пять сидим за столиком в кафе и смотрим друг другу в глаза, но не торопимся заговаривать. В аэропорту шумно, толпы туристов разговаривают на разных языках, перекрикивая друг друга, и даже стеклянная стена не изолирует нас от этого шума полностью. Передо мной стоит маленькая белая чашка с крепким черным кофе, а Карл пьет чай – лесная ягода и еще какие-то неизвестные мне травы – и курит. Теперь уже «Parliament», а не «Lucky Strike», как это было в университете. Он изменил прическу, теперь у него короткая стрижка, которая открывает лоб. Когда он делает очередную затяжку, то хмурится, и на его переносице появляется крошечная морщинка. Он почти не изменился, разве что выглядит загорелым, и в его глазах вместо прежних веселых искорок и мечтательности поселилась глубокая тоска зрелого человека, успевшего многое повидать. И говорит он в своей прежней манере, только с легким акцентом. Мы обменялись лишь парой фраз: «Хорошо ли ты долетела?» «Все отлично». На нем тот самый шарф – зеленый с желтыми вставками. Именно по нему я узнала его в толпе встречающих.

Мне хочется многое сказать, но мысли не желают складываться в слова и быть озвученными. Карл снова затягивается, стряхивает пепел в крошечную пепельницу с логотипом кафе. На его безымянном пальце нет белой полоски от обручального кольца – значит, он давно его не носит. Интересно, какой была его жена? Ивонн . Он написал, что она была похожа на меня. Может, она на самом деле была похожа на меня. Или же ему хотелось так думать. Иногда чей-то образ так крепко заседает у нас в голове, что мы готовы искать его в каждом встречном. Он никогда не был красноречив и эмоционален, но не по причине особенностей темперамента, а потому, что предпочитал глубокие чувства мелким и поверхностным. У него не было времени для того, чтобы тратить себя на глупости. Это всегда было моей прерогативой. Я приносила огонь, а он приносил спокойствие. Таким и было наше сосуществование.

Карл делает глоток чая и возвращает чашку на блюдце. Рядом с ним на столе лежат ключи от машины, и к ним прикреплен брелок – крошечный шар, в котором пойдет снег, если его потрясти. Он носит снег с собой. Наверное, в те зимы, когда в Иерусалиме нет снега, брелок приобретает особую ценность. А, может, он просто напоминает ему обо мне. О тех зимних вечерах, когда мы гуляли вместе и смотрели на снег. Когда мы только начали встречаться, я часто думала, чем же привлекаю его, ведь у меня такой непоседливый характер. Ему нужна Снежная Королева, а не я. Такая, что будет понимать глубину философии этих снежных вечеров, сможет просто молчать рядом. А я не могла молчать, мне было необходимо делиться всем, что я видела и чувствовала – иначе меня разорвало бы от переизбытка эмоций. Может быть, на Ивонн он женился не потому, что любил ее, а потому, что она напоминала ему меня?

Сотовый телефон Карла издает негромкую трель, уведомляя о полученном сообщении, но он не прикасается к аппарату, до сих пор смотрит на меня. У него такие чужие глаза. Может быть, они всегда были такими, просто я недостаточно часто смотрела в них? Или же они стали такими за семь лет, во время которых каждый из нас жил свою собственную жизнь. Он всегда был недосягаем для меня, даже тогда, когда говорил о самом личном. Часть его души была отделена от внешнего мира тонким, но очень прочным черным стеклом. Такая же стеклянная стена, как эта, что отделяет нас от здания аэропорта. Я не могла просто заглянуть за эту стену. У меня был один выход –разбить  ее. Но я не хотела этого делать. Поэтому в его образе для меня всегда оставалось что-то таинственное и неизведанное. Были моменты, когда я хотела, чтобы он принадлежал мне целиком, без всяких условностей, но через секунду я понимала, что он перестанет меня интересовать. Так я металась на протяжении всего нашего романа. Карл оказался смелее. Он положил этому конец. Я любила его именно за это. За его недосягаемость . За то, что он умел быть чужим даже в те моменты, когда это было невозможно.

Я ставлю на блюдце чашку с нетронутым кофе. Больше всего на свете мне хочется закричать: «Я люблю тебя, Карл!». Тысячу раз повторить его имя. Кричать так громко, чтобы все за стеклянной стеной повернулись и посмотрели на меня. Но вместо этого я говорю:

– Мне пора.

Карл

Она изменилась – я с трудом узнал ее. Похудела, и браслет, который когда-то был ей впору, свободно покачивается на тонком запястье. Из рыжей превратилась в брюнетку, и теперь у нее длинные волосы – не классический «боб», которому она не изменяла в университетские годы. Почти не накрашена – странно видеть ее такой, когда-то она любила яркий макияж. Разве что глаза остались прежними. Как я и думал. Глаза у людей не меняются. Просто в них с годами появляется глубина . А уж в глубине можно разглядеть все, что угодно.

Она зачем-то заказала крепкий кофе, хотя на моей памяти кофе пила пару раз, да и то растворимый, и всегда добавляла много молока. Курит вторую сигарету за пятнадцать минут, хотя раньше практически не курила – это было моей прерогативой, и поэтому я каждый раз удостаивался строгих выговоров и упоминаний о вреде курения. Курит тот же самый ментоловый «Vogue». Тонкая сигарета ей к лицу. Так и должна выглядеть сотрудница известного в Европе издательства «Сандерс-пресс», заместитель самой Оливии Сандерс, женщины, имя которой уже стало легендой. Элегантное платье, дорогие украшения, ухоженные руки, идеальная прическа, туфли на каблуке, сумочка из хорошей кожи, дорогие сигареты. Я хочу сделать ей комплимент, сказать хоть что-нибудь. К примеру: «Эдри, у тебя прекрасное платье». Или: «Эдри, ты очень сексуально куришь».  На худой конец: «Ты будто летаешь на этих высоких каблуках». Но мой язык будто примёрз к небу, и я не могу выдавить из себя ни слова.

Мне хочется рассказать ей о том, как я жил все это время. Рассказать о самых незначительных мелочах: о том, как прекрасны вечера в Париже, о том, как чисты озера в Швейцарии. О великолепии Рима и узких улочках Вены. О том, какой вкусный кофе варят в кафе возле моего дома, и запах этот будит меня почти каждое утро – как по мне, так гораздо приятнее будильника. О том, что в Красном море, в Эйлатском заливе, вода так прозрачна, что можно увидеть стайки рыбок, а дальше можно разглядеть в воде коралловые рифы. О том, что в пустыне ночь черна, одинока и холодна, а днем землю беспощадно сжигает солнце. Мог бы рассказать ей о том, что значит для меня здешняя зима.

Я дожидаюсь снега, а когда он идет, то стою возле окна, смотрю на падающие вниз хлопья и думаю о ней. Вспоминаю тот декабрьский день – за неделю до ее дня рождения – когда я впервые поцеловал ее, и мы пошли ко мне домой. Она жила в общежитии, деля комнату с тремя соседками, и отправляться к ней было как минимум недальновидно, а я к тому времени уже снимал собственную квартиру. В тот вечер поднялась настоящая метель – снег кружился в воздухе, не останавливаясь ни на секунду, и был, как казалось, готов унести с собой и нас. Она пожаловалась на то, что ей холодно, я обнял ее за плечи – впервые за все время нашего знакомства мы оказались так близко – и поцеловал. А потом она сказала: «Пойдем к тебе домой, Карл». Любая другая на ее месте стала бы разыгрывать короткие сценки из спектаклей про девушек-недотрог, но она к числу этих девушек не относилась.

Я мог бы рассказать ей, что думаю о ней почти каждый вечер, и о том, что она часто снится мне. Именно она, а не Ивонн, хотя расставание с последней я переживал очень тяжело, и, казалось бы, все должно было быть иначе. Ивонн так и осталась для меня приключением, несмотря на то, что когда-то мы поклялись друг другу умереть в один день. В этой клятве для меня не было никакого смысла. Я уже давно умер.  В тот день, когда должен был выглянуть из окна поезда и помахать Эдри рукой на прощание. Но не выглянул. Просто не смог взглянуть на нее еще раз. Я хотел смотреть на нее бесконечно, видеть ее рядом двадцать четыре часа в сутки. Фразы вроде «на прощание» или «взглянуть в последний раз» мой мозг (мое сердце?) просто отторгал, еще до того, как я пытался о них задуматься.

3
{"b":"280930","o":1}