Я смотрела в одну точку, уткнувшись в его плечо, вдыхая его запах, а в глазах застывшими ледяными каплями стояли слезы, тело требовало рыданий, вступая в конфликт с внутренней сущностью. Он теребил меня и ждал каких-то слов. 'Может, предчувствует опасность, сомневаюсь, что всерьез переживает за меня', - думала я и молчала, какие уж тут разговоры.
- Друзья? Родственники? - перебирал он, силясь понять. Потом, неожиданно вспомнил, что родственников-то фактически и нет.
- Бабушка?
- Бабушка, - равнодушное слово прокатилось по моим губам как нечто забытое, едва всплывающее где-то на границах памяти. Зря я раньше так волновалась и впадала в депрессию, понимая, что должна убить тех, кто мне дорог, в данный момент во мне мало осталось человеческого. Что мне все они, только помеха, и то хрупкая, один шаг, и растопчу в пыль.
- Арина, скажи мне, что? - Он перешел на металл в голосе. 'Правильное решение, на меня всегда действует, и если уж не отвечу, то точно выйду из ступора и начну орать в ответ, но только не в этот раз...'
- Ты!... - Сказала? Подумала? А может, только завопила глазами?
Уродливые мысли скребли когтями изнутри черепную коробку.
Медленно протекла последняя секунда, я почти физически ощутила, как концентрация силы достигает уровня, необходимого для разделения, густая волна удовольствия и нетерпения затопила меня, время на красноречивое молчание истекло.
Мы тут же взмыли вверх, как запущенные ракеты, и во мне не осталось и толики сомнения. Потолок рушился, пытаясь обдать рваными кусками кладки и погрести под бетонной крошкой, но нас уже было не достать, пробив крышу, мы вырвались в бескрайнее небо, разрезая кажущийся сладковато-приторным осенний ночной воздух.
'Слишком много кислорода. Как расточительно для планеты и как никчёмно'.
Звезд не было видно, Его обожаемую среду окутала влажная плотная дымка облаков, мы врезались в нее тараном и промокли в считанные секунды. Закружились до боли знакомой спиралью, впитывая друг друга взглядами. Энергия перетекала от меня к нему и обратно, мы словно примеряясь, жонглировали мощью серебряной влаги и малахитового воздуха. Я отчетливо видела в нем зелень древнего неба, чувствовала ее, оно и среди мрачной туманной ночи отливала драгоценными изумрудами. Даниэль чувствовал во мне влагу, живительное серебро, незамутненные глубины океана.
Одежда вымокла до нитки, но я это едва замечала, направив внимание к планете, мобилизовавшей все свои возможности. Я ощущала, как снизу в кокон энергии ударяли обжигающие столбы лавы, как его сдавливало хлестким ураганным ветром, как раскурочивало и выворачивало землю, и швыряло в нас все, что попадается на пути, от животных до обломков гор, как сверху обрушились годовые запасы осадков - уже не безобидные дождинки, а острые куски льда. Все вокруг гремело, грохотало, взрывалось, скрежетало, практически разрывая барабанные перепонки. Вот когда я позавидовала велдам, не имеющим слухового аппарата. Щупальца силы отодвинули подальше от нас всю эту безумную свистопляску, и я облегченно перестала сжимать уши. Где-то на пределе видимости я различила врезающиеся в защитный кокон громадные веретена смерчей. Разошедшиеся молнии били почти не переставая, как в древнегреческих мифах о разозленном не на шутку Зевсе. 'Кажется, апокалипсис в полном разгаре, и именно в том виде, в каком его ожидали люди', - со злобным удовлетворением думала я.
Часть континента, над которой мы подымались, раздирали все мыслимые и немыслимые природные катаклизмы, в надежде дотянуться до нас с англичанином. Так действовал полностью активизировавшийся механизм защиты, он был неразумен, ему было невдомек, что, в попытках спасти большее, будет уничтожена масса существ. Планета действовала так всегда, вам только казалось, что штормы, цунами, землетрясения - это зло, на самом же деле в такие моменты Земля спасала вас - своих детей, вот только вы не хотели видеть реальный источник опасности, и, оплакивая погибших, не представляли, что спасено в сотни раз больше.
В этот раз планета уже не могла тягаться с нами. Мы были ее порождением, ее застарелой ошибкой, теперь уже слишком опасной, не подлежащей исправлению.
Сила, вьющаяся вокруг, упругими хлесткими плетями отталкивала все, что могло нам угрожать. Я наслаждалась немыслимой скоростью и знакомым вращением. Мне чудилось, что мы, как миллиарды лет назад, танцуем по кромке сред, воздух и вода, зелень и серебро, тепло и холод, два порождения планеты, способных перевернуть мир, втоптать в грязь нелепое новое, возродить совершенное старое, познать его в самых укромных закоулках, поскольку мы и есть этот мир, мы любая его часть.
Быстро слетела шелуха: звуки, запахи, зрение, все погрузилось в привычное и желанное безмолвие. Пока мы, увлеченные процессом, только ускоряли вращение, от Даниэля ко мне устремился зеленовато - белый пучок (немного от неба, чуть-чуть от излучения звезд), я пропустила его через себя, радостно впитывая.
Достигнув пика концентрации, половины силы вытолкнулись из тел и впились в пространство, сливаясь в целое. Мы словно единый организм, единая сущность отодвигали защитные границы, подавляя сопротивление Земли. Ростки силы стали распространяться во всех направлениях, прошивая пространство, как фрактальные изображения в компьютерной графике. Они соединялись, перекрещивались, сплетались, образуя вокруг Земли мелкоячеистую энергетическую сеть. Я больше не видела Даниэля, но я чувствовала его, как никогда до этого. Чем дальше его тело отдалялось от меня, тем контрастней и насыщеннее становились эмоции силы и всевластия. Наша сеть все шире распространялась, пока не образовала единую сферу. Поймав в объятия целую планету, она стала внедряться все глубже в ее структуру и ловила, ловила все живое, от грешника до святого, от старика до несмышленого младенца, все, в чем была хоть кроха бесплотной материи.
Краткие минуты, и тело англичанина очутилось далеко, над другим полушарием, где-то над Тихим океаном, а мое замерло в районе Мадагаскара, но энергетически мы были близко, как никогда, ближе некуда, ведь сейчас он это я, а я это он. Ограничивающие клетки больше не являлись помехой, от них расходились во все стороны отростки энергетической сети. Мы колыхались, спеленав шарик, вклиниваясь между физическим и бесплотным. Мы чувствовали, как вы дышите в нашей ловушке, как кровь струится по вашим венам, как нервные окончания ваших тел передают сигналы мозгу последние считанные мгновения, пока сеть не вживилась во все. Если бы я могла сейчас воспринимать все как человек, то сравнила бы это мгновение с ослеплением от славы, затопленной светом софитов, больно режет глаза и одновременно завораживает и одухотворяет.
С каждой волной, проходящей по нашей живой сети, мы все глубже внедрялись в людей, мы ощущали их как самих себя. Большое количество необходимого для возрождения ресурса, плотно скрепленного с физическим миром, много, очень много, я отчетливо помнила, как именно бесплотное отсоединяется от физического, в эпоху велдов это не составило труда. Только вот теперь память пестрила навязчивыми человеческими сравнениями, и мне казалось, что на кончиках наших пальцев замер целый мир, затаив дыхание, маленький вдох, и все закончится...
Мы плавно вибрировали, сомкнувшись вокруг планеты, жадно вбирая в сеть души, а люди занимались своими делами, шли на работу, дремали, качали детей, давили друг друга в страстных объятиях, потягивали чай, совершенно ничего не подозревая, некоторые наблюдали по телевизору за стихийными бедствиями, затихающими в небольшой области Швейцарии. Обвитая сетью планета исчерпала возможности сопротивления. С того момента, как мы внедрились в ее детей, она не могла нас отыскать.
Помимо физических показателей мы улавливали и энергетические, например бесплотные связи между людьми, слабые, робкие, едва различимые, но чем-то похожие на ту, что тянулась, плотно опутывая, от меня к Даниэлю, у них не было миллиардов лет, чтобы из волоска образовались прочные канаты, да они бы такого и не выдержали. Но когда я замечала взаимную связь, меня раздирала на части вполне человеческая зависть. Они были способны не просто любить, но и получать любовь в ответ, их бесплотные субстанции сплетались с легкостью, и пусть их связи были хрупкими, непрочными и недолговечными, но они могли надеяться на возможность обратной связи, а вот я нет. И даже если мы выцыганим у вселенной в распоряжение еще один отрезок безвременья, во мне, как и в нем, все останется по-прежнему. Зависть и злость подпитывали силу мощнее любой мотивации, и я 'плавилась' в жажде чужой смерти.
