Эверард остался рядом с Сандовалем. Они находились почти в середине лагеря. К ним приставили двух караульных, которые молча сидели в нескольких ярдах с луками наготове. Время от времени один из них вставал подбросить веток в маленький костер. Вскоре разговоры затихли. Даже этих железных людей сморила усталость: заснули все, кроме объезжавших лагерь дозорных, у которых тоже слипались глаза. От костров остались только тлеющие угли, а на небе тем временем загорелись звезды. Где-то вдалеке завыл койот. Эверард потеплее закутал товарища – в слабом свете костра было видно, что листья полыни блестят от инея. Сам он завернулся в плащ, мечтая о том, чтобы монголы вернули ему хотя бы трубку.

Сухая земля заскрипела под ногами. Караульные выхватили из колчанов стрелы. В свете костра показался Тохтай – в накидке, с непокрытой головой. Воины низко поклонились и отодвинулись в тень.

Тохтай остановился. Эверард взглянул на него и снова опустил глаза. Некоторое время нойон разглядывал Сандоваля.

– Не думаю, что твой друг доживет до следующего заката, – необычайно мягко сказал наконец он.

Эверард неопределенно хмыкнул.

– Есть ли у вас лекарства, которые могут помочь? – спросил Тохтай. – В ваших седельных сумках много странных вещей.

– Есть средство от воспаления, есть – от боли, – машинально ответил Эверард. – Но у него пробита голова, ему может помочь лишь умелый врач.

Тохтай присел и протянул руки к огню.

– Жаль, но у нас нет костоправа.

– Ты мог бы отпустить нас, – сказал Эверард, не надеясь на успех. – Моя колесница осталась на месте вчерашнего привала. Она успела бы доставить нас туда, где его вылечат.

– Ты же знаешь, я не могу этого сделать. – Тохтай усмехнулся. Жалости к умирающему как не бывало. – В конце концов, Эбурар, вы сами навлекли на себя беду.

Он был прав, и патрульный промолчал.

– Я тебе это в вину не ставлю, – продолжал Тохтай, – даже хочу, чтобы мы были друзьями. Не то бы я остался здесь на несколько дней и вытянул из тебя все, что ты знаешь.

– Ты уверен? – вспыхнул Эверард.

– Уверен! Если от боли тебе нужно лекарство… – Тохтай по-волчьи оскалил зубы. – Однако ты можешь пригодиться как заложник или еще зачем-нибудь. А твоя дерзость мне по душе. Я даже расскажу тебе о своей догадке. Я подумал: а что, если ты совсем не из той богатой южной страны? По-моему, ты просто странствующий шаман и вас не так много. Вы уже взяли власть над южным царем или пытаетесь и не хотите, чтобы вам кто-то помешал. – Тохтай сплюнул в костер. – Все как в старых преданиях, но там герой всегда одолевает колдуна. Почему бы и мне не попробовать?

– Ты узнаешь, почему это невозможно, нойон.

«Так ли уж это теперь невозможно?» Эверард вздохнул.

– Ну-ну! – Тохтай хлопнул его по спине. – Может, ты мне хоть что-нибудь расскажешь? Ведь кровной вражды между нами нет. Будем друзьями.

Эверард указал на Сандоваля.

– Жаль, конечно, – сказал Тохтай, – но он же сопротивлялся слуге великого хана. Брось, Эбурар, давай лучше выпьем. Я пошлю за бурдюком.

Патрульный поморщился.

– Так у нас мир не заключают.

– А-а, твой народ не любит кумыс? Боюсь, у нас ничего другого нет. Вино мы уже давно выпили.

– Ну а мое виски? – Эверард посмотрел на Сандоваля и снова уставился в темноту. Холод все сильнее пробирал его. – Вот что мне сейчас нужно!

– Что-что?

– Наше питье. У нас фляги в седельных сумках.

– Ну… – заколебался Тохтай. – Хорошо. Пойдем принесем его сюда.

Караульные пошли следом за своим начальником и его пленником – через кустарник, мимо спящих воинов, к куче снаряжения, которое тоже охранялось. Один из часовых зажег от своего костра ветку, чтобы посветить Эверарду.

Мускулы у патрульного напряглись: он спиной почувствовал, что монголы, натянув луки, взяли его на прицел; стараясь не делать резких движений, он присел на корточки и стал рыться в вещах. Найдя обе фляги с шотландским виски, он вернулся на прежнее место.

Тохтай сел возле костра и стал наблюдать за Эверардом. Тот плеснул в колпачок фляги немного виски и одним махом опрокинул его в рот.

– Странно пахнет, – сказал монгол.

Патрульный протянул ему флягу.

– Попробуй.

Он поддался чувству одиночества. Да и Тохтай был не таким уж плохим парнем – конечно, по меркам его эпохи. А когда рядом умирает напарник, можно выпить хоть с самим Сатаной, лишь бы забыться. Монгол подозрительно потянул воздух носом, снова взглянул на Эверарда, помедлил, а потом, явно рисуясь, поднес флягу к губам и запрокинул голову.

– Ву-у-у-у!

Эверард едва успел поймать флягу, не дав вылиться ее содержимому. Тохтай хватал ртом воздух и плевался. Один караульный натянул лук, а другой, подскочив к Эверарду, вцепился ему в плечо. Блеснула занесенная сабля.

– Это не яд! – воскликнул патрульный. – Просто для него питье слишком крепкое. Смотрите, я сейчас выпью еще.

Тохтай взмахом руки отослал караульных и уставился на Эверарда слезящимися глазами.

– Из чего вы это делаете? – кое-как выдавил из себя он. – Из драконьей крови?

– Из ячменя. – Эверард не собирался излагать ему принципы перегонки спирта. Он налил себе еще немного виски. – Ладно, пей свое кобылье молоко.

Тохтай причмокнул.

– И впрямь согревает. Как перец. – Он протянул грязную руку. – Дай еще.

Эверард заколебался.

– Ну же! – прорычал Тохтай.

Патрульный покачал головой.

– Я же говорил, для монголов это питье слишком крепкое.

– Что? Смотри у меня, бледнорожее турецкое отродье…

– Ладно, ты сам этого хотел. Я честно предупредил, твои люди свидетели, завтра тебе будет плохо.

Тохтай жадно отхлебнул из фляги, рыгнул и вернул ее обратно.

– Ерунда! Это я просто с непривычки… Пей!

Эверард не торопился, и Тохтай стал терять терпение:

– Поскорей там! Нет, давай сюда другую фляжку.

– Ну ладно. Ты здесь начальник. Но я прошу, не тягайся со мной. Ты не выдержишь.

– Это я-то не выдержу? Да я в Каракоруме перепил двадцатерых! И не каких-нибудь там китаез, а истинных монголов… – Тохтай влил в себя еще пару унций.

Эверард осторожно потягивал виски. Слегка жгло в горле, но голова оставалась ясной – слишком велико было нервное напряжение. Внезапно его осенило.

– Холодная сегодня ночь, – сказал он, протягивая флягу ближнему караульному. – Выпейте по глотку, ребята, согрейтесь.

Слегка опьяневший Тохтай поднял голову.

– Это ведь хорошее питье, – возразил он. – Слишком хорошее для… – Опомнившись, он проглотил конец фразы. Какой бы деспотичной и жестокой ни была Монгольская империя, ее командиры всегда делились добычей со своими подчиненными.

Обиженно покосившись на нойона, караульный схватил флягу и поднес ее к губам.

– Эй, поосторожнее, – предупредил Эверард. – Оно крепкое.

– Кому крепкое, мне? – Тохтай сделал еще несколько глотков и погрозил пальцем. – Трезв как бонза. Плохо быть монголом. Сколько ни пей, все равно не опьянеешь.

– Ты это жалуешься или хвастаешь? – спросил Эверард.

Отдышавшись, первый караульный передал виски своему товарищу и, вернувшись на место, вытянулся по стойке «смирно». Тохтай тем временем снова приложился к фляге.

– А-а-а-а-х! – выдохнул он, вытаращив глаза. – Хорошо! Ну ладно, пора спать. Эй, вы там, отдайте ему питье!

Кое-как справившись с волнением, Эверард насмешливо бросил:

– Спасибо, я, пожалуй, выпью еще. А тебе больше нельзя – хорошо, что ты это понял.

– Ч-чего? – уставился на него Тохтай. – Да я… Для монгола все это – тьфу! – И он шумно забулькал.

Другой флягой снова завладел первый караульный: воспользовавшись моментом, он еще раз торопливо отхлебнул из нее.

Эверард перевел дух. Его идея могла сработать. Могла.

Тохтай привык к попойкам. И ему, и его людям наверняка были нипочем и кумыс, и вино, и эль, и медовуха, и квас, и то кислое пиво, которое здесь называли рисовым вином, – в общем, любые напитки того времени. Они прекрасно знали, когда им нужно остановиться, пожелать остальным доброй ночи и направиться прямиком в постель. А дело в том, что простым сбраживанием невозможно получить напиток крепче двадцати четырех градусов, – продукты брожения останавливают процесс. В большинстве же напитков тринадцатого века содержание алкоголя едва ли превышало пять процентов, и вдобавок все они изобиловали питательными веществами.