Минни стояла на коленях перед очагом и раздувала огонь. На руках у нее были старые перчатки, а на голове, чтобы не пылились волосы, старая шляпа, вроде чепчика, которую она носила в деревне. Она повернула голову, увидела конверт и ахнула, поджав побелевшие губы.

— Наверное, дядя, — сказала она, держа в руках письмо и глядя на мужа широко открытыми глазами. — Ах, незнакомый почерк.

— Штемпель Гулль, — сказал Уинслоу.

— Да, штемпель Гулль.

Минни медленно вскрыла конверт, вынула оттуда письмо, перевернула лист и поглядела на подпись.

— От мистера Спайта.

— Что он пишет? — спросил Уинслоу.

Минни начала читать. «Ах!» Письмо выпало у нее из рук, и она повалилась на пол, закрыв лицо руками. Уинслоу схватил письмо. «Вчера произошло несчастье, — прочел он. — Фабричная труба с Мельхиоровской фабрики упала на крышу дома вашего дяди, и все, находившиеся в нем, были убиты: ваш дядя, ваша тетя и все дети их: Мэри, Виль и Нед, а также прислуга. Все они убиты на месте и тела их так изуродованы, что их трудно узнать. Спешу сообщить вам печальную новость, чтобы вы не узнали о ней из газет»…

Письмо выпало из рук. Уинслоу схватился за камин, чтобы не упасть.

Все умерли, все умерли! И у него перед глазами замелькала картина семи коттеджей, который все были сданы и приносили по семи шиллингов в неделю; потом он увидел дровяной склад, две дачи и развалины дома, где жил дядя, — они все же чего-нибудь да стоят. Как он ни старался чувствовать скорбь, это ему не удавалось. Несомненно, дядя завещал все свое состояние своей жене, родной тетке Минни. Все погибли до одного. «Семь на семь на пятьдесят два и разделить на двадцать», — начал он невольно вычислять. Но он плохо считал в уме, да и цифры у него плясали перед глазами, словно разыгравшиеся дети. Сколько же это выходит? Фунтов двести или около ста? Он поднял письмо и снова прочитал его. «А так как вы ближайшая родственница»… — писал мистер Спайт.

— Какой ужас! — шепотом проговорила Минни. Она, наконец, решилась взглянуть на мужа. Уинслоу посмотрел на нее и мрачно покачал головой. В уме у него носились разные мысли, но он не мог подобрать подходящих к случаю слов: всякие замечания казались ему, несмотря даже на отсутствие у него чуткости, неуместными.

— На все воля Божья, — объявил он наконец.

— Но какой ужас! — сказала Минни. — Тетя, милая, дорогая тетя… Тэд… Милый дядя…

— Значит, такова была воля Божья, — с чувством сказал Уинслоу. Затем оба долго молчали.

— Да, — медленно произнесла Минни, задумчиво глядя на угли, чернеющие в огне. Огонь совсем потух.

— Да, очевидно, такова воля Божья.

Супруги торжественно посмотрели друг на друга. Заговорить про наследство никто не решался — каждый знал, что другой был бы этим возмущен. Минни опять присела у очага и начала медленно рвать старую газету.

Какое бы горе нас ни постигло, ежедневный труд все же необходим. Уинслоу глубоко вздохнул и направился к входной двери, заглушая шаги. Он открыл дверь, и поток света залил магазин, проникнув в самые темные его углы. Призраки Бандерснатча, Хольтера, Скельтера и Граба исчезли, словно утренний туман при восходе солнца.

Несколько минут спустя Уинслоу уже с бодрым видом раскрывал ставни. В кухне весело трещал огонь, над которым висела небольшая кастрюлька. На этот раз Минни решила сварить два яйца к завтраку, — не только мужу, но и себе. Сама же Минни довольно шумно накрывала на стол. Правда, их постиг ужасный, непредвиденный удар, но не следует поддаваться горю; надо взять себя в руки и мужественно переносить все испытания, посылаемые смертным в земной юдоли.

Только в полдень супруги решились, наконец, упомянуть про оставшиеся коттеджи.

1895