Подняв голову, он увидел, что Хорракс стоит наверху, около вагонетки с топливом. Фигура врага ясно и четко вырисовывалась при свете луны. Обманутый муж яростно жестикулировал и громко кричал:

— Гори, подлец! Гори, Дон-Жуан! Ах, у тебя кровь кипела от страсти? Так пусть она еще сильнее закипит! Гори, собака, гори!

Он вдруг схватил горсть угля с вагонетки и стал швырять кусок за куском в Раута.

— Хорракс! — крикнул Раут. — Хорракс! — Он с криком хватался за звенья цепи, стараясь подняться выше, уйти от раскаленного конуса. Все куски угля, которые швырял Хорракс, попадали в цель. Одежда Раута вся обуглилась и тлела. Вдруг конус опустился вниз, из отверстия печи вырвались клубы раскаленного удушливого газа и окружили несчастного горячим кольцом пламени. Тело страдальца потеряло человеческий облик. Когда вспышка прошла, Хорракс увидел почерневшую обугленную фигуру. Голова Раута была залита кровью, но он все еще судорожно хватался за цепь, извиваясь от боли, словно огромный червяк, какое-то утерявшее человеческий образ чудовище, издававшее дикие вопли и рыдания.

При виде этого ужасного существа вся злоба обманутого мужа мгновенно прошла. От ужаса он чуть было не потерял сознание. До него донесся удушливый запах горящего человеческого мяса; он вдруг словно очнулся.

— О, что я сделал!

Он знал, что это существо, там, внизу, уже все равно погибло безвозвратно, знал, что кровь несчастного уже кипит в жилах, но все-таки червяк еще копошился и страдал. Хорракс вдруг ясно себе представил, какие муки испытывает его враг, и это сознание победило все прочие ощущения. Секунду он стоял в нерешительности; затем он быстро повернулся назад, схватил вагонетку и опрокинул содержимое ее на то, что некогда было человеком. Уголь с глухим звуком ударился о конус и посыпался в печь. Крики несчастного мгновенно прекратились. Из отверстия вырвалось облако пламени, дыма и угольной пыли. Но оно быстро рассеялось, и Хорракс опять увидел конус.

Шатаясь, он отступил назад и долго стоял, весь дрожа, судорожно уцепившись за перила обеими руками. Губы его беззвучно шевелились.

Там, внизу, раздался звук голосов и шум беготни: грохот вагонеток мгновенно прекратился.

1895